— Так куда мы едем? — опять полюбопытствовал Ванька.
— Увидите, — повторила Сьюзен. — В один колледж. В одну лабораторию. Тут совсем недалеко.
Мы примолкли. И поняли, что дальнейшие вопросы задавать бессмысленно, и воспользовались этой поездкой, чтобы посмотреть на еще незнакомые нам улицы.
Ехали мы и правда совсем недолго. Очень скоро Сьюзен зарулила машину на стоянку перед мрачноватым, как нам показалось, зданием, и бросила нам:
— Пошли.
Мы прошли вслед за ней в здание — по движению людей, в белых халатах и без, мы поняли, что это какое-то научное учреждение или госпиталь — и, после нескольких коридоров, оказались в помещении, больше всего похожем на биохимическую лабораторию. Мы все время оглядывались: думали, нас вот-вот остановят. Но на нас никто и не глядел, будто раз мы здесь находимся, значит, так и надо.
Сьюзен подвела нас к стене, на которой была привинчена большая и очень красивая мемориальная доска.
— Читайте, — сказала она. — Вашего английского на это хватит?
И мы прочли надпись, вырезанную изящными крупными буквами:
НА ЭТОМ МЕСТЕ СОСТОЯЛАСЬ
ИСТОРИЧЕСКАЯ ВСТРЕЧА
ШЕРЛОКА ХОЛМСА
И ДОКТОРА ВАТСОНА
И БЫЛА ПРОИЗНЕСЕНА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ФРАЗА
«Я ВИЖУ, ВЫ НЕДАВНО
ИЗ АФГАНИСТАНА»,
ПОЛОЖИВШАЯ НАЧАЛО
ИХ ДРУЖБЕ.
— Ух ты! — воскликнули мы, совершенно ошеломленные, растерянно оглядываясь по сторонам. — Это и в самом деле было здесь?
— Именно здесь, — улыбнулась Сьюзен. — Вот и посудите: установили бы мемориальную доску, если бы этого не было на самом деле?
— Погодите! — сказал я. — Так это та самая «химическая лаборатория при больнице близ Холборна»?
— Она самая, — широко улыбнулась Сьюзен.
Мы с Ванькой в восхищении озирались вокруг. Это действительно было «величественное просторное помещение», но его «многочисленные широкие столы» были заставлены не «колбами, ретортами и бунзеновскими горелками», а более современной аппаратурой. Хотя сами столы выглядели находящимися здесь испокон веку, этим суровым крепким столам могло быть и сто, и двести лет. Представить себе, что за одним из этих столов и работал Шерлок Холмс, над одним из «самых отдаленных» от входа столов он и «был склонен», когда в лабораторию вошли доктор Ватсон и молодой Стэмфорд — представить это было совсем не трудно.
Что тебе сказать? Мы вышли потрясенные как никогда. Увидеть место, с которого все началось — это, знаешь…
— Well, — сказала Сьюзен. — Теперь в зоопарк?
Мы закивали. Возможно, не слишком энергично после всего, что мы увидели сегодня, даже поход в зоопарк казался нам чем-то бледным и не очень соблазнительным.
Но в зоопарке мы быстро встряхнулись. Лондонский зоопарк — это вещь! Я не буду тебе рассказывать, я посылаю тебе фотографии. Мы с Ванькой забыли, разумеется, прихватить наш фотоаппарат, но фотоаппарат был у Сьюзен, и она отщелкала целую пленку, а потом сразу сдала пленку в одночасовую проявку, и через час мы получили фотографии. Сама видишь, там и мы с Ванькой на фоне льва, и на фоне газелей и антилоп, и в обезьяньем отделении, и еще мы с серебряными воздушными шарами и с клоунами, которые приветствуют на входе и выходе, и еще мы в открытом кафе при зоопарке, из которого открывается такой чудесный вид на его аллеи, а то, что стоит передо мной и перед Ванькой — это не какие-нибудь фантастические цветы или блюдо из экзотических фруктов, это мороженое — да-да, мороженое, которое там так оформляют и подают, и мороженого можно выбрать больше пятидесяти видов — и то, что у Ваньки кончик носа, губы и подбородок белые, коричневые и зеленые, так это он мороженым перепачкался, так его наворачивал, а вовсе не клоунским гримом его мазанули (мы так и не поняли до конца, с каким фруктом делается мороженое зеленого цвета, но вкусное оно безумно, как, впрочем, и шарики других цветов). А вот мы с рыжеволосой девочкой (у многих англичанок волосы такого же рыжеватого отлива, как у Сьюзен, которая есть на другой фотографии, это нас всех втроем Алиса с ее папой щелкнули), и зовут эту девочку Алиса, и это отдельная история, как мы познакомились.
Мы расспрашивали Сьюзен о ее работе в биологическом центре, и как они тут, в Англии, занимаются заповедниками, и Сьюзен с большой охотой нам рассказывала, и, похоже, ей было с нами совсем не скучно, но в какой-то момент возникла заминка.
— Не знаю, как это объяснить, — вздохнула Сьюзен. — Моего русского не хватает.
— Speak English, please, — предложил Ванька. — Заодно мы и в языке еще малость поднатаскаемся.
Но тут к нам обратился мужчина, стоявший рядом с нами и тоже рассматривавший слонов. Мужчина, высокий и плотный (не сказать, что полноватый, но без английской худощавости), был с рыжеволосой девочкой приблизительно нашего с тобой возраста — это и была Алиса.
— Если хотите, я могу немножко выступить в роли переводчика, — сказал он по-русски, очень чисто и тщательно выговаривая каждое слово. — Я неплохо знаю этот язык.
— О, спасибо вам! — воскликнула Сьюзен. И заговорила быстро-быстро, как англичане говорят между собой, мы с Ванькой только и выхватывали отдельные слова, вроде «плэнт» — «растение», «энимал» — «животное», «кэрнивэс» — «плотоядное», и знакомые глаголы.
— В общем, так, — с улыбкой повернулся к нам мужчина. — Сьюзен занимается теми редкими образчиками живой природы, которые являются как бы переходными формами между растениями и животными…
— Да, точно! — очень обрадованно закивала Сьюзен. — Переходные формы, вот как это называется!
Скажем, некоторые из этих видов могут объединяться в колонии, — продолжал мужчина, — и, вырабатывая, как растения, кислород, одновременно с этим питаться как простейшие животные. Как амебы, скажем… Я правильно перевожу? — повернулся он к Сьюзен.
— Кажется, да. — Сьюзен напряженно вслушивалась и хмурилась.
— Да мы знаем про таких животных! — сказал Ванька. — То есть не животных, а, эти самые, переходные формы. Они очень важны, потому что по ним можно попробовать догадаться, как из растений произошли животные. Точно так же, как на некоторых видах рыб можно изучать, как постепенно животные вышли из воды на сушу и как у них появились легкие!
— Я гляжу, вы сведущи в биологии, — с улыбкой сказал мужчина.
— Еще бы! — ответил я. — Ведь наш отец — биолог и глава крупного заповедника. Поэтому, можно сказать, мы с рождения учились!
— Глава заповедника, вот как? Это очень интересно! — И он заговорил с дочкой по-английски. Потом повернулся к нам. — Да, познакомьтесь, это моя дочка, Алиса.
Мы представились, и девочка чуть присела. Это, кажется, книксен называется — ну, легкий такой у нее получился книксен.
— Может, дальше мы пойдем вместе? Раз вы так хорошо знаете биологию, то сможете ответить на все наши вопросы о животных, ведь вопросы вечно возникают! — предложил мужчина. — Да, я-то сам не представился, ужас какой! — Он рассмеялся, и его лицо сделалось совсем добродушным. До этого сквозь добродушие проступала то ли строгость, то ли серьезность, и он даже показался мне чем-то похожим на стальную дверь, обтянутую красивой мягкой кожей с поролоновой прокладкой: на ощупь такая ласковая и приятная, а попробуй взломай или врежься в нее. — Меня зовут Флетчер, мистер Бенджамен Флетчер. Вы, ребята, можете называть меня «дядя Бен» — так, кажется, обращаются ко взрослым в России?
— А вы очень хорошо знаете русский язык, — сказал Ванька. — Где это вы так научились?
— Я в Москве успел поработать, и в посольстве сперва, и… в разных, в общем, организациях, после дипломатической службы, — ответил мистер Флетчер, он же «дядя Бен». — А вы тоже говорите по-русски очень неплохо, — обратился он к Сьюзен. — Вы были в Москве?
— О, нет! — рассмеялась она. — Я… Как это? Я делала свою работу… Диплом, по-русски, да?.. То есть выпускалась из университета и хотела — готовилась, да — стать бакалавром. — Она перешла на английский, но говорила очень медленно и внятно, попроще строя фразы, чтобы нам было понятно каждое слово. — Я все время интересовалась переходными формами, как растения превращаются в животных и птиц, как из одной клетки, плававшей в море, мог произойти доисторический ящер, как может дальше происходить все развитие. И я не могла не изучать историю этого вопроса, потому что надо хорошо знать работы ученых разных эпох, и даже средневековых алхимиков, которые учили, что жизнь может самозарождаться из грязи… Они ошибались, конечно, эти алхимики, но при этом сделали много интересных открытий и ценных наблюдений… И, разумеется, я не могла не изучать знаменитого французского ученого Ламарка, который утверждал, что формы жизни вечно меняются, переходят одна в другую, и ни одна не существует долго, с точки зрения Бога и вечности. И что человек тоже просуществует очень недолго, а что придет ему на смену, мы не знаем. А у вас есть такой великий поэт, Мандельштам, который очень популярен в Англии. Не знаю, как сейчас в России. Но в Англии его стихи издавали много раз, в разных переводах. И у него есть замечательные стихи про Ламарка. Да, замечательные, и очень точные, с научной точки зрения. Их необходимо было как следует знать, необходимо было как следует их понять, чтобы понять вопрос во всем объеме. Я прочла много переводов, и очень хорошие переводы читала, но ни один из них меня не устраивал. И я поняла, что мне надо прочесть стихи в оригинале, на их родном языке, чтобы ничего не упустить.
— И ради одного стихотворения вы весь язык выучили? — изумился Ванька.
— Ну, нельзя сказать, что я его выучила, — улыбнулась Сьюзен. — Но стихотворение я в итоге не только тщательно разобрала, но и запомнила.
И она продекламировала:
Был старик, застенчивый как мальчик,
Неуклюжий, робкий патриарх…
Кто за честь природы фехтовальщик?
Ну, конечно, пламенный Ламарк!
Слова она произносила чуточку смешно, но, в целом, очень чисто и правильно.
— Как там дальше? — спросила она саму себя.
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: природа вся в разломах,
Зренья нет, ты зришь в последний раз.
Он сказал: довольно полнозвучья,
Ты напрасно Моцарта любил.
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил…
— Вот. — Она чуть смутилась. — И это мне действительно очень помогло. Я даже взяла кусочек из этих стихов эпиграфом к своей работе, про то, что «На подвижной лестнице Ламарка Я займу последнюю ступень». «Подвижная лестница» — это замечательно, в этом самая суть. И ведь когда Мандельштам писал это, даже в Москве метро еще не было построено, и про эскалаторы он не знал. Я специально проверяла, по датам. Нет, вы понимаете? Вот есть эта «подвижная лестница», эскалатор по-нашему, и все виды едут по ней, проходя одну стадию за другой, кто-то исчезает, кто-то новый появляется, остановки не бывает ни на секунду, движения и изменения вечные и непрерывные, и я встаю на последнюю ступеньку, и у меня весь путь впереди, а для кого-то этот путь уже кончается. Когда я разобрала это стихотворение вот так, размышляя над каждым словом, и из-за каждого слова подолгу роясь в словарях, чтобы выяснить все возможные смыслы, которые в нем имеются, у меня самой в голове что-то прояснилось, и возникло несколько новых и очень хороших идей… Идей, которые всем понравились, и за которые меня и взяли в итоге в наш замечательный исследовательский центр, куда, просто так не попадешь. Вот это и называется «брать проблему во всем объеме». Если б я отмахнулась от Мандельштама, потому что, мол, что там взять, со стишков, красивости одни и ничего научного, я лучше прочту еще несколько толстых книг по моей теме — то я бы достигла намного меньшего.
— И все равно, — с уважением сказал мистер Флетчер. — Ребята правы в своем изумлении. В упорстве вам не откажешь. А с виду вы… ну да, легкая такая красивая девушка, никогда не подумаешь, что за этим беззаботным обаянием скрывается таран. (Мы с Ванькой и сами думали о том же. Выходит, Сьюзен — не какая-то там, а серьезный работник, и ей поручили заниматься с нами не потому, что на работе можно без нее спокойно обойтись, а потому что на нее можно положиться.) — Вы, случаем, не шотландка?
Здесь я должен пояснить тебе, Фантик, что упорство, даже упрямство шотландцев настолько считается их национальной чертой, что и в присказки вошло. Ванька говорит, что это и в футболе заметно: шотландцы порой играют не очень хорошо, но уж если сумеют упереться, то любой команде рога пообломают. Ну, обо всем, что касается футбола — тут Ваньке лучше судить.
— Нет. — Сьюзен, рассмеявшись, тряхнула своими рыжими кудрями. — Я не шотландка, я ирландка. То есть бабушка у меня была ирландкой. Может, отсюда и моя тяга к поэзии. Ведь ирландцы и дня не могут прожить без поэзии, без красивых поэтических преданий, без сказки, возникающей из ничего.
Мистер Флетчер тоже рассмеялся.
— Понимаю, не шотландка, а ирландка. Bingar keine Russin, stamm' aus Litauen, echt deutsch, так?
— Именно так! — весело согласилась Сьюзен.
А у нас с Ванькой челюсти отвисли.
— Эгей! — сказал мой братец. — Это что еще такое?
Теперь все на него смотрели с изумлением.
— Что, даже ты знаешь эти стихи? — спросил мистер Флетчер. — А я-то думал щегольнуть!
— Какие там стихи! — отмахнулся Ванька. — Это ж то, что выдал нам этот чудак-профессор! — Он повернулся ко мне. — Слушай, может, это был пароль? И тоже как-то связанный с кошками?
Мистер Флетчер мигом посерьезнел.
— С какими такими кошками?
— Да с теми, которые жили семьдесят, а то и восемьдесят лет назад, — ответил я. — Пристал к нам с ними какой-то чудак, а когда узнал, что мы из России, то и выдал эту фразочку.
— Угу, и как он в музее Шерлока Холмса вертелся! И как в Летний цирк побежал! — добавил мой братец. — Вот уж точно, профессор, задвинутый на своем!
— Интересно, — сказал мистер Флетчер. — Очень интересная история, и хотелось бы ее услышать, если вы не против. Может, нам присесть где-нибудь? И перекусить заодно? Я приглашаю. Знаете, люблю истории о чудаках…
— Мы вообще-то не так давно перекусили. — Ванька похлопал себя по животу. — Но от еще двух-трех порций мороженого я не откажусь.
— И я тоже, — поддержал я.
Мистер Флетчер поглядел на Сьюзен:
— Окончательное слово за вами, мисс.
Она поглядела на нас — и махнула рукой.
— Согласна. Только по моему разумению больше чем по одной порции мороженого им брать не надо. Они уже столько его съели, что как бы чего не вышло. Обидно будет все время в Лондоне проваляться с ангиной!
И мы направились в кафе…
Но опять настает время отправлять письмо, так что доскажу в следующем, что было дальше.
С огромным приветом твой Борис Болдин
Крау форд-стрит, 18,
Лондон, Вест 1.
Письма шестое и седьмое
АЛЕКСАНДРУ ВЕТРОВУ ОТ БЕНДЖАМЕНА
ФЛЕТЧЕРА И БЕНДЖАМЕНУ ФЛЕТЧЕРУ
ОТ АЛЕКСАНДРА ВЕТРОВА
Дорогой друг!
Спешу поведать тебе самые неожиданные новости. Я еще не уверен, но, кажется, мы нашли курьера.
Впрочем, обо всем по порядку.
Установить места пребывания в Англии всех, кого ты перечислил, оказалось делом совсем не сложным. Свои расследования я решил начать с мистера Болдина и его семьи, причем взяться за это дело лично. Во-первых, я хотел сразу его отмести, как наименее вероятного из всех подозреваемых. Во-вторых, «прощупать» его я хотел тонко и деликатно, не обижая достойного человека, а когда дело доходит до тонких ходов и подходов, то тут я прежде всего полагаюсь на себя, а не на своих подчиненных, при всей их несомненной и самой высокой квалификации.
Выяснить, что его дети оставлены на попечение мисс Сьюзен Форстер, сотрудницы того исследовательского центра, в котором он сейчас занят, и что к часу дня они должны быть в зоопарке, труда не составило. Я взял Алису, и мы отправились в зоопарк, этакий любящий папаша со своим ангелочком. Надо сказать, Алиса, при всей радости, посматривала на меня с подозрением: при всей нашей любви и взаимопонимании она давно привыкла, что папа занят на работе целыми днями, а то и ночами, и что у папы едва находится время чуть-чуть пообщаться с ней вечерком, перед самым сном. А уж те выходные, когда нам удается вместе удрать куда-нибудь за город, для нее — настоящий праздник. Впрочем, что тебе рассказывать? У полицейских всего мира сходная судьба. И, мне кажется, ей овладело смутное беспокойство, не является ли поход в зоопарк частью моей работы, а она — только сбоку припека. Ее — как и многих детей — не проведешь.
Может быть, поэтому она и молчала, будто в рот воды набрала, когда мы познакомились с нашими «объектами»… Но это к делу не относится.
Итак, мне надо было выглядывать рыжеволосую англичанку с двумя мальчиками, десяти и тринадцати лет, между собой говорящими по-русски. Достаточно приметная троица, чтобы я не промахнулся! Как завязать с ними контакт, я не беспокоился: при первом же затруднении в их общении я, говорящий по-русски и «случайно оказавшийся рядом», предложу свои услуги переводчика.