Само совершенство - Вупи Голдберг 5 стр.


Пока все рассаживаются рядами, я налетаю на Мейсона.

— Ну зачем ты вылез? — шиплю я.

— Ты же сказала, что не хочешь, чтобы эта мисс Камилла увидела дырку в колготках. Ну, я и решил помочь тебе, — жалобно отвечает он.

— Знаешь что, не надо мне от тебя никакой помощи! — говорю я и быстро бегу в свой ряд. Ноги все еще дрожат после пятисот плие.

— Итак, начнем с «Танца радуги», — говорит мисс Деббэ. — О, а где же диск с музыкой? Верно, я забыла его в другом зале. Сделаем небольшой перерыв. Займитесь пока растяжкой. У вас пять минут.

Она выплывает из комнаты и закрывает за собой дверь.

Мистер Лестер и мисс Камилла говорят между собой, а девочки — те, кому не удалось выпить чаю с мисс Камиллой, — смотрят на них с благоговением.

Мейсон дергает меня за руку.

— Ну, что тебе? — сердито говорю я, но затем замечаю странное выражение на его лице. — Мейсон, тебе что, плохо?

Джессика тут же поворачивается к нему.

— Он сбежал, — говорит Мейсон так тихо, что я его едва слышу.

— Кто? — спрашиваю я.

— Шекспир.

Поначалу я не могу понять, с чего это он вспомнил какого-то доисторического писателя, но потом до меня доходит.

— Ты что, взял Шекспира? Крысу Джессики?

Мейсон кивает.

Джессика смотрит на него в ужасе.

— Ты принес Шекспира в класс?

Он снова кивает с таким видом, словно вот-вот заплачет.

— Зачем? — спрашивает Джессика.

— Эпата сказала, что тут будет танцевать крыса. Я подумал, что Шекспиру тоже захочется посмотреть.

— Крыса? Танцевать? — в недоумении переспрашивает Джессика.

Я закрываю глаза.

— На прошлом занятии Эпата обозвала девочку в диадеме танцующей крысой. Помнишь?

Джессика дышит так часто, что того и гляди упадет в обморок.

— Надо найти Шекспира! — яростно шепчет она. Она любит Шекспира, как другие любят своих собак и кошек. — Где ты его видел в последний раз?

— У меня в кармане. Он еще минуту назад там был. Я только чуть-чуть расстегнул молнию, чтобы ему все было видно.

— Значит, он где-то тут, — говорит Джессика и смотрит сначала налево, потом направо, ощупывая глазами пол.

К нам наклоняется Террела.

— Что случилось?

Слышавшая наш разговор Джоанна выглядит необычайно встревоженной.

— Шекспир. Он тут где-то бегает.

Террела выдыхает сквозь зубы и угрожающе смотрит на Мейсона.

— Джоанна, ты следи за дверью. Смотри, чтобы крыса не сбежала, когда вернется мисс Деббэ.

Джоанна кивает и идет к двери.

— Бренда и Алекс, загляните в…

Но не успевает она закончить, как Джессика шипит:

— Вон там, занавеска шевельнулась!

Висящий на одной стене зала тяжелый красный занавес скрывает за собой несколько электрощитков. Мы в ужасе следим за тем, как что-то маленькое бежит, приподнимая занавес, из одного угла комнаты в другой. Белый мех мелькает в кабинке звуковика, и тут возвращается мисс Деббэ.

— Так, — весело говорит она, — на чем мы остановились? Ах, да, «Танец радуги». Девочки, прошу вас сюда. Кто не танцует, оставайтесь на своих местах.

Алекс, Эпата, Бренда и Террела переглядываются, словно не знают, что делать. Потом Террела встает, и остальные встают следом за ней. Они не отрывают глаз от кабинки звуковика.

Мисс Деббэ заходит в кабинку и выкатывает стереосистему, установленную на специальной тележке.

Из кабинки выскакивает белая молния.

— Крыса! — визжит девочка в диадеме.

Через мгновение визжат уже почти все девочки. Шекспир останавливается, оценивает ситуацию и ныряет в ближайшее укрытие.

В сумку мисс Камиллы.

Глава 10

На уроках по художественному чтению мы читали одну книгу, и в ней автор, когда случалось что-то плохое, писал: «Воцарился хаос». Я раньше не очень хорошо представляла себе, как воцаряется хаос, но теперь поняла. Девочки носятся туда-сюда и визжат во весь голос. Мисс Деббэ выкрикивает: «Девочки! Девочки!» — пытаясь восстановить порядок. Мистер Лестер, который, видимо, не разглядел Шекспира, не понимает, что происходит. Мисс Камилла стоит неподвижно, как статуя.

Джессика бежит к сумке мисс Камиллы и засовывает туда руку. Она бережно достает Шекспира, смотрит, не пострадал ли он, а потом прижимает его к груди и баюкает со слезами на глазах.

Когда все наконец успокаиваются, мистер Лестер приносит Шекспиру обувную коробку. Джессика объясняет, что крысу тайком принес на занятие Мейсон — при этом она, правда, хитрит, утверждая, что не знает, почему он это сделал. Джессика ведь добра ко всем, даже к девочке в диадеме, и не хочет обзывать ее крысой перед всем классом.

Я зла, как никогда. Стоит Мейсону вмешаться — и вот, пожалуйста, мы опозорились перед мисс Камиллой Фримен все разом.

Когда наконец дело доходит до «Танца принцесс», я танцую даже хуже, чем сама ожидала. Мисс Камилла Фримен смотрит на нас. Мейсон сидит у дальней стены и держит в руках коробку с крысой. Ноги у меня все еще подгибаются после пятисот плие и в любой момент могут меня подвести. Измазанная кровью дыра в колготках с каждым моим движением становится все шире. Я пытаюсь повернуться так, чтобы ее не было видно, и в итоге врезаюсь в Джоанну, будто какой-нибудь роборыцарь. Мисс Деббэ, кажется, умирает от стыда за ученицу, которую все время швыряет из стороны в сторону — то есть за меня.

К концу танца я часто дышу и мне так жарко, что я даже боюсь упасть в обморок — впрочем, это, наверное, лучше, чем оставаться в сознании.

— Что ж, — нервно говорит мисс Деббэ, — мы еще поработаем над танцем, верно, девочки? Еще очень-очень много работы!

Я не поднимаю глаз. Я не хочу видеть, как поражена моим ужасным выступлением мисс Камилла.

К счастью, сразу после нашего танца занятие заканчивается. Спустившись в холл, я хватаю Мейсона и тяну его в сторону.

— Ты зачем притащил на занятия крысу? — спрашиваю я. — Совсем одурел?

— Джерзи! «Одурел» говорить нельзя. Мама так сказала.

Но мне уже все равно. Я ужасно зла и хочу сделать что-нибудь ужасное. В глубине души я понимаю, что на самом деле злюсь скорее на себя за испорченный танец, чем на Мейсона, но все равно кричу на него.

— Ты всем рассказал про дыру на моих колготках, съел мой сельдерей, испачкал счастливый шарфик, да еще опозорил нас перед мисс Камиллой! — кричу я и слышу, что мой голос срывается на визг и дрожит.

— Какой еще счастливый шарфик? — спрашивает Мейсон, но я иду напролом.

— Лучше бы у меня вообще не было брата! — говорю я и бегу прочь, но все же успеваю заметить, что Мейсона мои слова задели.

Я убегаю в туалет, мочу пару полотенец в холодной воде и кладу на лоб. Мне до сих пор жарко, и голова кружится. По щекам текут слезы. Я вытираю их коричневым бумажным полотенцем. Полотенце шершавое на ощупь, а намокнув, начинает неприятно пахнуть.

Я слышу, как открывается дверь у меня за спиной. Это мисс Камилла.

Первое мое побуждение — спрятаться в кабинке туалета, но уже слишком поздно. Мисс Камилла меня уже заметила. Сейчас она, наверное, спросит меня, что я вообще делаю в балетной школе, если у меня совсем ничего не получается.

Но она улыбается.

— Здравствуй, Джерзи Мэй, — говорит она.

В глубине души я рада, что она помнит мое имя, но отчаяние берет верх и от радости не остается и следа.

Мисс Камилла подходит к зеркалу и поправляет воротничок.

— Мне показалось, что у тебя были небольшие трудности с танцем.

Я удивлена. Может, она любит все говорить напрямик, как Эпата? Но глаза у нее добрые.

Я киваю.

— Я все делаю неправильно, — всхлипываю я. Глаза щиплет. — У меня ничего не получается безупречно.

К моему удивлению, мисс Камилла смеется.

— Безупречно — серьезная заявка, — говорит она. — Я танцевала в тысячах постановок, но неужели ты думаешь, что я танцевала безупречно?

Она шарит в сумочке рукой и достает помаду.

Но ведь мисс Камилла — знаменитая балерина. Разумеется, она танцевала безупречно и никак иначе! И все же я жду, пока она сама ответит на свой вопрос.

Мисс Камилла качает головой.

— Я танцевала очень хорошо, да. Но безупречно — нет, никогда. Мы, люди, не созданы для того, чтобы быть безупречными.

Я обдумываю ее слова. Мне-то всегда хочется быть безупречной, поэтому услышанное как-то не укладывается в голове.

— Я иногда думаю, что лучше мне бросить балет, и все, — тихо говорю я.

Мисс Камилла поворачивается ко мне. В руках у нее губная помада.

— А ты сама хочешь танцевать?

Я киваю.

— Тогда, дорогая моя, бросить не получится. Надо просто найти способ делать то, чего ты хочешь. И для начала неплохо бы бросить мысли о безупречности, — говорит она.

Я стою столбом. Сказать мне нечего, но и уходить не хочется.

— Извините за крысу. Это мой брат подсунул, он не знал, что она принесет несчастье, — говорю наконец я.

Мисс Камилла недоуменно хмурится, но тут же улыбается:

— А, ты читала мою книгу!

Я киваю.

— Должна признать, что крыса твоего братишки застала меня врасплох, — улыбается она. — Но верить в то, что мохнатые животные приносят неудачу — о, это было так глупо с моей стороны! Я уже три года как избавилась от этого своего страха. Теперь у меня есть ручная шиншилла Эдвард, — она поворачивается к зеркалу, красит губы и промакивает их бумажным полотенцем.

Неужели и остальные ее приемы из книжки оказались ерундой?

— Я все пробовала — делала пятьсот плие, и сельдерей ела, и шарфик повязала, и перед сном пела, — говорю я. — Но ничего не помогло. Как не умела танцевать, так и не умею.

Мисс Камилла смотрит на меня серьезно, так, словно она говорит не с ребенком, а с равным себе.

— То, что годится одному человеку, может не подойти другому. Тебе нужно найти собственный способ справиться, дорогая.

— Как? — спрашиваю я.

— Вот этого я не знаю. Точно я могу сказать одно: если ты действительно хочешь танцевать, способ найдется. Зачастую ответ лежит прямо под носом, — говорит она.

Я смотрю на собственный нос. Ниже нет ничего, только раковина.

Мисс Камилла набрасывает ремешок сумочки на плечо.

— Я приду на концерт и буду очень разочарована, если ты не станешь выступать. До свидания, милая.

И с этими словами она выходит за дверь.

Глава 11

Весь вечер я сижу у себя в комнате одна-одинешенька, обняв колени. Джессика, как только мы вернулись, отправилась к себе и занялась Шекспиром — нянчится с ним и закармливает его любимыми вкусностями. Джоанна на баскетбольной тренировке. В доме стоит неестественная тишина.

Я не могу танцевать.

Я не могу разочаровать мисс Камиллу.

Что же мне делать?

На этот счет у меня нет ни единой мысли.

Я решаю найти перепачканный счастливый шарфик и постирать его, пока мама не увидела, во что он превратился. В коридоре, по дороге к комнате Мейсона, я вдруг понимаю, что не слышу стука мяча. Так вот почему в доме так тихо!

Дверь комнаты Мейсона приоткрыта. Я заглядываю в щелку.

Мейсон стоит на левой ноге, а правой делает великолепный пируэт.

Я замираю.

Он делает шассе — следующее движение в нашем танце.

Пока я смотрю в щелку, Мейсон успевает станцевать весь наш танец — по крайней мере это очень-очень похоже на наш танец, и мне так никогда не станцевать.

Я возвращаюсь к себе.

Не может быть! Мой брат — вредный брат, который стянул у меня шарфик, слопал сельдерей и без конца стучит мячом — танцует лучше меня!

Меня переполняют самые разные чувства — я завидую, злюсь и испытываю отчаяние. Но сквозь них пробивается еще одно: тонкая ниточка надежды.

Я вспоминаю слова мисс Камиллы: если ты хочешь чего-то добиться, сделай для этого все, что сможешь.

Даже если тебе придется просить помощи у младшего братишки.

Я снова выхожу в коридор и иду к комнате Мейсона. Теперь он играет с грузовиком на дистанционном управлении — гоняет его меж препятствий, которые сам же и соорудил из кубиков, книжек и плюшевого крокодила.

— Слушай, Мейсон… — говорю я.

— Чего? — он ловко проводит грузовик вокруг крокодильего хвоста и вгоняет в стенку из кубиков. Стенка рушится.

Слова не идут у меня с языка, но в конце концов я все-таки справляюсь с собой.

— Помоги мне выучить танец, а?

Мейсон смотрит на меня снизу вверх.

Грузовик лежит на боку, колеса крутятся.

— Ты хочешь, чтоб я тебе помогал?

Я киваю.

— А с какой стати? — говорит он. — Ты меня не любишь, и вообще…

Его слова больно ранят, а печальный взгляд добавляет горечи.

— Мейсон… да нет же, я тебя люблю. Ты же мой братик.

— А почему тогда ты никогда со мной не играешь? И всегда говоришь, что я все делаю не так.

Я хочу возразить, но тут понимаю: он ведь прав. Я и в самом деле не хочу играть с ним, потому что боюсь, что он устроит у меня в комнате беспорядок. Я и вправду всегда говорю ему, что он все делает не так, потому что сама я сделала бы все совершенно иначе.

Я вдруг понимаю, что вела себя совершенно по-свински. Особенно в последние несколько недель, со всеми этими тревогами по поводу концерта.

Оправдания этому нет. Даже танец перед самой мисс Камилллой — не оправдание.

Я сажусь на корточки рядом с ним и говорю ему:

— Извини меня, Мейсон. Я и в самом деле плохо с тобой обращалась. Понимаешь, мне просто важно, чтобы все было как надо. И я ужасно расстраиваюсь, когда другие люди…

Я уже готова сказать «устраивают беспорядок», но тут понимаю, что на самом деле не так.

— …делают все по-своему. Но ты же все равно мой брат, и я тебя очень люблю.

Он смотрит на меня большими карими глазами.

— Правда?

Я киваю.

Мейсон вскакивает и лезет ко мне обниматься. Я крепко-крепко обнимаю его в ответ.

Потом я встаю, чтобы выйти.

— Погоди, — говорит он. — Я тебя научу. Ну, если ты еще хочешь.

Я раздумываю.

— Ладно, — говорю я. — Но знаешь, если я буду тебя обижать, можешь просто уйти. Идет?

— Идет, — улыбается он.

Глава 12

Мы идем в мою комнату — она больше, чем у Мейсона, — и закрываем дверь.

— Погоди минутку, — говорит Мейсон. — Пока мы не начали, пообещай мне никому не говорить, что я умею танцевать. Балет — девчачье дело.

Не буду говорить ему, что мистера Лестера вряд ли можно считать девочкой и что в «Щелкунчике» учится немало мальчиков постарше.

— Честное слово, не скажу.

— Ладно, — кивает Мейсон. — Вот смотри, начинаешь с правой ноги.

Я встаю рядом с ним и ступаю на правую ногу. Мы беремся за руки и идем, затем делаем шассе. Мейсон поворачивается в пируэте, и тут я опять все путаю.

— Нет, Джерзи, смотри, — говорит он, — сначала правую ногу, а за ней уже левую.

Он показывает мне па, но когда я пытаюсь повторить, то путаю все, как всегда.

Оказывается, Мейсон очень терпеливый. С малышами всегда так: им нравится делать одно и то же по сто раз. Когда он был маленький, то каждый вечер заставлял маму читать ему «Маленький храбрый паровозик» по три раза подряд, а то и больше. Он и теперь так читает — найдет книжку себе по вкусу и перечитывает раз за разом. Сейчас эта его способность к бесконечным повторениям нам очень на руку.

— Нет, правая нога впереди, а левая — сзади. И только потом поворот, — в пятый раз твердит он.

Но как бы он ни был терпелив, мне все равно приходится несладко. Все совсем как в школе. Сердце колотится, как сумасшедшее, меня начинает трясти. Чем больше мы репетируем, тем хуже у меня выходит. После того как Мейсон в десятый раз показывает мне одно и то же па, а я снова не могу его повторить, я сдаюсь.

— У меня никогда не получится! — кричу я.

Мейсон прищуривается.

— Это ты на меня злишься или просто так? — спрашивает он.

— Да не на тебя, — говорю я. — На себя! Я отвратительно танцую! Мне никогда не выучить этот танец!

Я глубоко дышу, чтобы сдержать слезы, быстро моргаю, падаю на кровать.

Назад Дальше