Даже со своим плохим зрением, мальчик мог сказать, что вид был великолепным. Горы под ним сменялись покатыми холмами и пустыней, все еще укутанной тенью. За пустыней был туман, могущий скрывать что угодно — близорукость не давала ничего разглядеть.
— Ну как там? — прокричал Джош, заглушая вой ветра.
— Ты что-нибудь видишь? — проорал Хэл.
Кевин посмотрел на гладкую поверхность. На ней что-то было! Что-то маленькое и блестящее, огненный шар, который захватывал солнечные лучи, менял их цвет и отбрасывал их на вершину горы — но слепящие солнечные блики мешали понять, что это.
— Ну, что там, Мидас? — заорал Бертрам. — Не тяни!
Мальчик зажмурился и поднялся еще на дюйм, так, что его голова загородила солнце и предмет оказался в плену у его тени. Вещь, казавшаяся до этого бесформенной, теперь приобрела очертания, которые Кевин сразу узнал:
— Это… это очки!
— Эй, хватит издеваться! — крикнул Хэл.
— Нет, правда! — Это были солнечные очки, темные и модные. Их линзы были единым щитом в черно-золотой оправе, похожим на лобовое стекло машины. Серебристые линзы, казалось, искрились всеми цветами, как северное сияние.
«Кто-то сюда уже забирался, — подумал покоритель вершины. — Вместо того, чтобы вырезать свои инициалы, он решил оставить в доказательство очки».
Когда Кевин протянул через Божий Гномон руку к очкам, у него заложило уши от ветра и осознание, которое мальчик гнал от себя всю ночь, наконец овладело им.
Что он здесь делает? Он может упасть! Он может умереть! О чем он только думает? Паника вопила в нем на тысячу голосов, перекрикивая ветер, требуя немедленно отсюда убраться и вернуться в лагерь.
Но мальчик все равно хотел эти очки. Пусть они будут призом за то, что он первым долез до вершины. Кевин переборол свой ужас, подцепил очки указательным пальцем и подтянул к себе.
— Мы тоже хотим туда забраться, Мидас. С дороги! — потребовал Бертрам.
— Секунду! — Мальчик пристально осмотрев очки. Они были последним писком моды и явно стоили очень, очень дорого. Он надел их, заложив гладкие черно-золотые дужки себе за уши.
Темнота.
А потом забрезжил свет, и глаза начали привыкать к темным стеклам. Но приспособиться пытались не только глаза. Казалось, линзы прояснялись и добавляли четкости, подстраиваясь под нового хозяина. Солнечные очки каким-то непостижимым образом подходили для зрения Кевина. Они были идеальны — правда, немного великоваты, но все равно — круче некуда.
Теперь открывающийся с горы вид предстал мальчику во всем своем великолепии. Он видел линии дорог, маленькие, как мухи, точки — должно быть, это были машины. Туман за пустыней теперь превратился в еле различимый на горизонте горный массив. Одинокая тень Божьего Гномона серым треугольником прорезала пески, а ее кончик лежал на крошечной каменной щепке, стоящей торчком, как вихор, среди далеких гор.
— Я вижу его! — крикнул Кевин, сам себе не веря.
— Кого? — спросил друг.
— Трон Сатаны! Точно как сказал Киркпатрик! Как он сказал!
— Как ты можешь что-то видеть? — поинтересовался Хэл. — Ты слепой, как крот!
Джош долез до вершины и вгляделся вдаль:
— Ничего не вижу! Слишком много тумана!
Мидас попытался залезть повыше, чтобы и вправду встать на вершину Божьего Гномона, но этому не суждено было случиться. Он поторопился, слишком резко дернулся и потерял равновесие.
Кевин упал на Джоша, обрушившегося на Хэла, подмявшего под себя Бертрама — и четверо покатились по каменистому склону, стукаясь о камни и друг о друга, пока, пролетев добрых пятьдесят футов, не впечатались в плато.
* * *
В десять часов утра главный хулиган появился в лагере с огромной ссадиной на руке и ободранными коленями. За ним последовали: хромающий Хэл, Джош, щеголявший порезом на лице и исцарапанными руками, и Кевин, который, приземлившись на своего заклятого врага, остался цел и невредим.
Всю обратную дорогу с лица Мидаса не сходила улыбка. Он увидел верхушку Гномона, пережил подъем и даже принес оттуда сувенир — и Бертрам, слишком уставший, чтобы затевать драку, не получит этих очков.
Четверых не покидало неприятное чувство, что горное приключение каким-то образом связало их, как цепь сковывает узников, но никто не озвучивал своих мыслей. На обратном пути они вообще мало говорили.
Ребята вошли в лагерь, похожие на жертв крушения самолета, и разбрелись по палаткам. Никто не заметил ни их исчезновения, ни возвращения — слишком много детей бегало туда-сюда, освобождая желудки от «Яиц с чесноком по-чилийски на открытом огне» по рецепту мистера Киркпатрика.
Изможденные путешественники спрятались в палатки, чтобы поспать хотя бы несколько минут, прежде чем их вытащат наружу и вовлекут в дневную программу.
4. Из головы Кевина летят камни
Слухи расползались, как им и положено, с возведенной в квадрат скоростью света, и весь лагерь гудел, обсуждая один-единственный вопрос:
Неужели это правда?
Они и в самом деле залезли на Божий Гномон — и Кевин Мидас забрался туда первым?
Бертрам утверждал, что ничего подобного не было. Он готов был на самую наглую ложь, лишь бы не позволить своей жертве получить ни кусочка славы.
— А как же порез Джоша и синяки Хэла? А как же мои очки? — пытался Кевин убедить скептиков.
— Все это объясняется очень просто, — сказала Николь Паттерсон, для всего находившая объяснение. — Хэл только и делает, что спотыкается о собственные ноги, — начала она, — поэтому вечно в синяках. У Джоша ссадина потому, что Бертрам стукнул его носом об дерево или выдумал что-нибудь еще, а ты, должно быть, нашел эти очки под каким-нибудь кустом.
Кевин знал, что никогда не переубедит ее, поэтому просто сдвинул очки на лоб и гордо спросил:
— И как они тебе?
Николь поглядела на них и пожала плечами:
— Они смотрелись бы куда лучше, будь у тебя голова побольше, — наконец сказала она.
Так что до трех часов дня жизнь Кевина оставалась практически прежней.
А в три Бертрам занялся нырянием.
* * *
В этот день детям полагалось заняться чем-нибудь, что коренные американцы могли бы делать тысячу лет назад. Большая часть ребят собралась вокруг большого пруда с ледяной водой. Кто-то безуспешно пытался пронзить рыбу острыми палками. Несколько человек раскрашивали друг друга ягодным соком, еще парочка неубедительно изображала заклинание дождя, а остальные с ужасом наблюдали, как мистер Киркпатрик жарит дары леса.
Кевин и Джош лежали на большом валуне у пруда.
— Мы изучаем облака в поисках послания от бога солнца, — сказали они учителю, — как делали коренные американцы. — Киркпатрика это устроило, и он позволил им провести день, загорая и давая отдых ноющим ногам.
Кевин в очках нежился на солнце. Он видел сквозь темные линзы, как Джош пялился на него. Друг изучал очки, как новенькую гоночную машину, скользя взглядом по гладкой поверхности:
— Знаешь, они могли бы быть моими, если бы я тебя обогнал.
Мидас пожал плечами:
— Такова судьба.
— Твои родители их, пожалуй, не одобрят, — предположил Джош.
Кевин подумал, что они могут их и не заметить. Его мама редко обращала внимание на то, что делал ее сын, а отец все еще пытался понять, что мальчик из себя представляет.
— Им все равно.
— Как думаешь, Николь нравятся твои очки? — с ухмылкой спросил друг.
Кевин нахмурился:
— Она думает, что моя шея заканчивается спичечной головкой.
— Так и есть, — хмыкнул Джош. — Но ты и сам как спичка, так что все в порядке.
Собеседник все еще искал достойный ответ, когда Бертрам окликнул их с другого берега пруда:
— Эй! Эй, Мидас, надеюсь, ты понимаешь, что я обращаюсь к тебе не потому, что ты герой дня?
Кевин, пользуясь тем, что их разделяло озерцо, проорал в ответ:
— Хочешь сказать, ты признаешь, что мы залезли на гору и я вас всех обогнал?
— Мы ничего не признаем! — крикнул Хэл, твердо стоявший в тени своего кумира.
— Все, что мы признаем, это то, что вы с Уилсоном не жильцы, если еще раз перебежите мне дорогу.
— Слушай, прыгни-ка ты в озеро! — отмахнулся Кевин.
И, представьте себе, Бертрам вскинул руки и мешком обрушился в ледяную воду.
Когда он всплыл на поверхность и выбрался на берег, двое друзей разразились пронзительным смехом, которому вторили все, кто был поблизости.
Незадачливый ныряльщик вскарабкался на валун, на котором стоял, пытаясь понять, что только что случилось.
— Эй! — прокричал Кевин, сдвигая очки на нос. — Это было неплохо, но не мог бы ты повторить?
Хулиган поскользнулся, замахал руками и с громким плюхом снова обрушился в озеро. Все свидетели этой сцены впали в истерику.
Пуская пузыри, Бертрам доплыл до берега и обнаружил, что Хэл тоже смеется:
— Не смотри, но, кажется, у тебя в штанах рыба.
Громила заорал во всю глотку: всем было известно, что из-за какой-то детской травмы он смертельно боялся живой рыбы. Бертрам скакал на месте и тряс ногами, как сумасшедший, пока из его штанины не вылетел маленький бычок.
Кевин и Джош бились в конвульсиях, но, наконец посмотрев врагу в лицо, мгновенно поняли, что он быстро превозмог свой страх. Его кулаки сжались, челюсть выдвинулась вперед, а в глазах появился стальной блеск. Бертрам соскочил с камня и побежал по берегу в их сторону, ускоряясь, как локомотив. Хэл обежал озеро с другой стороны.
Вид двух надвигающихся орудий смерти быстро отрезвил друзей. Они развернулись и босиком бросились в лес.
— Спасибо! — прошипел Джош.
Кевин добежал до убежища, но друг, ноги которого болели сильнее, попал в руки Хэлу и подвергся Тройному Нельсону.
Мидас спрятался за нагромождением валунов и стал ждать возможности вызволить его. На поляне появился, оставляя за собой лужи, Бертрам.
— Ты смеялся надо мной? — провизжал громила в лицо Джошу, как психованный сержант.
— Нет, мы смеялись вместе с тобой.
— По-твоему, это было смешно? Этот б-б-бычок?
Несмотря на все старания, Джош не смог сдержать улыбки.
Бертрам схватил его за руку и так ее дернул, что бедняга полетел на землю.
— А что с Мидасом? — спросил Хэл.
— Потом разберемся и с ним, — сказал хулиган, обнажая зубы в кривой ухмылке. — И мне наплевать, что сделают учителя, что сделает мой отец, и даже наплевать, если этот сопляк натравит на меня старшую сестру. — Бертрам рывком поднял Джоша на ноги и занес над его головой огромный кулак.
Кевину надо было соображать быстро. Изо всего этого должен был найтись выход. Жертва громил успешно увернулась от первого удара, но Бертрам вновь занес кулак.
Раскинуть мозгами было некогда — раскидывать камни было куда эффективнее. Мальчик изо всех сил налег на один из валунов, за которыми прятался, и тот с глухим стуком повалился на землю.
— Лавина! — крикнул Мидас.
— Что?
Бертрам и Хэл отвлеклись всего на мгновение, но Джош успел ускользнуть.
Друзья бежали рядом, думая, что легко отделались.
А потом они увидели поток валунов, обрушивающихся по склону прямо на них.
Громиле внезапно стало все равно, кто над ним смеялся. Они с Хэлом бросились бежать, а гул вокруг все нарастал, и булыжники грохотали все ближе.
Джош развернулся и побежал со всей доступной скоростью, но Кевин просто застыл, как кролик на шоссе, наблюдающий, как его судьба приближается со скоростью шестьдесят миль в час.
Судьбу Мидаса собирался решить летящий с горы валун высотой в два его роста. Мальчик смотрел, как камень катится к нему. Тот повалил дерево, налетел на скалу и раскололся на две части. Половинки обогнули Кевина, одновременно задев оба его плеча.
Обернувшись, очкарик увидел Джоша. Тот походил на кеглю, которая внезапно отрастила ноги и принялась метаться во все стороны, не желая быть сбитой. Когда последний валун пролетел мимо, Джош облегченно вздохнул и принялся орать на друга:
— Да что с тобой? Почему ты просто стоял?
Кевин ничего не чувствовал, ни страха, ни злости, как будто сам обратился в чистейший камень.
Он очень медленно проговорил:
— Лавины не было.
Джош глубоко вздохнул и попытался перестать дрожать:
— А это, по-твоему, что? Град?
— Ну да, лавина была, но я хотел сказать, что, когда я крикнул, ничего не было.
— Да? Что ж, может быть, камни просто вылетели из твоей спичечной головки.
Во время лавины очки свалились, и, когда Кевин поднял их, они были горячими, как будто слишком долго лежали на солнце.
— Повезло, что их не раздавило.
— Повезло, что нас не раздавило, — заметил Джош, оглядывая окрестности. — Пошли отсюда. Здесь, наверно, все время лавины сходят.
Но Кевин знал, что это не так.
5. Шоколадное безумие
Как только закончился камнепад, шторм принялся бушевать у Кевина в голове.
Пока все судачили о лавине, а учителя благодарили создателя за то, что никто не пострадал, мальчик сидел один-одинешенек на одном из упавших валунов, вперившись взглядом в гору. Сегодня она казалась лишенной цвета, и на закате оставаясь белой, как мел. А вот очки горели серебристо-оранжевым.
Мысли, бродившие в голове Мидаса, могли быть порождены его гиперактивным воображением или нехваткой сна и удобоваримой пищи, но Кевина не покидало ощущение, что здесь было замешано нечто гораздо большее. После событий дня ему становилось все сложнее и сложнее убедить себя, что очки оставил на горе какой-то сверхкрутой турист, захотевший застолбить территорию.
— Что бы ты ответил, Джош, если бы я сказал тебе, что эти очки — волшебные? — шепотом спросил мальчик, стоя с другом в длинной очереди на ужин.
— Я бы сказал, что ты читал слишком много комиксов.
Очередь медленно ползла по направлению к мистеру Киркпатрику, разливавшему какую-то жижу, которую успели уже окрестить Безнадежной Бурдой.
— А если бы я сказал, что могу это доказать?
— Тогда я ответил бы, что лавина выбила у тебя из головы пару винтиков.
Кевин знал, что Джош ни во что не верил, пока не увидит этого своими глазами. Поэтому он схватил друга за руку и вытащил из очереди.
— Эй ты чего! Я целый день не жрал! Умираю с голода!
— За мной! Всего на секунду. — Мальчик уводил Джоша все дальше в лес, пока все звуки лагеря не затихли вдали: теперь их точно никто бы не услышал. — Что ж, вот доказательство. Во-первых, я сказал Бертраму, чтобы он прыгнул в озеро, и он прыгнул.
— Подумаешь!
— Во-вторых, я попросил его сделать это снова, и он снова это сделал!
— Большое дело!
— В-третьих, лавина. Я сказал, что она надвигается, и — пожалуйста!
Джош прислонился к дереву, и раздражение начало проступать на его лице:
— Ты в курсе, что несешь полный бред?
Кевин снял очки. Теперь их дужки были темно-фиолетового цвета, как небо на западе.
— Они вибрируют.
— Кто?
— Очки. Они вибрировали. Сначала, когда я приказал Бертраму прыгнуть, и потом, когда я сказал: «Лавина». И… это было… правильно.
Друг протянул руку:
— Дай-ка проверю.
— Нет! — Владелец очков оттолкнул руку Джоша. Тот нахмурился, но новых попыток не предпринимал.
— И чего ты тогда от меня хочешь?
Кевин прошептал:
— Попроси меня чего-то пожелать.
— Ты ненормальный!
— Попроси.
— Ты полный псих.
— Чего ты боишься?
Это был хороший вопрос, и, чтобы не признаваться, что боится, Джош озвучил свое желание:
— Рожок мороженого.
— Какого сорта?
— «Шоколадное безумие». Два шарика.
— В вафле или в сахарной трубочке?
— Давай уже!
Кевин расставил ноги и вытянул вперед руку, изо всех сил сосредоточившись:
— О-кей. Для начала дайте мне двойное «Шоколадное безумие».
В очках потемнело, и некоторое время мальчик ничего не видел. Потом перед ним появилось пятно света, взорвавшееся яркими красками. Дужки очков вибрировали и грелись, принимая в себя энергию, выходившую, казалось, прямо из головы их владельца.