<tab>— И знаете, как её зовут? — торжественно спросил Рыбкин.
<tab>— Ева? — прохрипел я.
<tab>— Это Евгения Савенок. На этой фотографии ей двадцать три года, — сурово прекратил выступление Рыбкина его собрат по водоёму Карасик. — Она была сожительницей Мальских. Вздумалось девушке поменять форму ушей. Так она познакомилась с Шатихиным. Он и делал ей отопластику.
<tab>— Что-то пошло не так на операции? — вмешался отец. — Хотя… там же местная анестезия…
<tab>— «Не так» пошло до операции. Евгения влюбилась в Шатихина и ушла от Мальских. Но красавцу хирургу Евгения была не нужна. Маленький роман, что он с ней закрутил, быстро ему прискучил. Он дал ей от ворот поворот. Девушка не могла с этим смириться, преследовала его, караулила, устраивала скандалы. После одного такого скандала руководство клиники пригрозило хирургу увольнением, напомнив о врачебной этике и недопустимости превращения центра в арену для истерик и разврата. Руководство беспокоилось о репутации заведения. Шатихин решил порвать с Евгенией окончательно. Одна его коллега подслушивала их финальный разговор. Она сказала, что Тимофей был очень жесток и груб, хотя ему это совсем несвойственно, и он «почему-то посоветовал девушке идти в морг, там её ждут». Она ответила: «Ну и пойду!» А на следующий день Савенок явилась в клинику и около дверей кабинета Шатихина выпила уксусную кислоту.
<tab>— О боже! — выдохнул отец. — Это безумие! Это долгая и мучительная смерть!
<tab>— Да, не спасли, она почти стакан смогла выдуть. Ну а Шатихин уволился. Факт самоубийства был доказан, он же виновен только в том, что был привлекателен и не любил женщин, хотя и слыл бабником, — Карасик брезгливо сморщил нос. — А его слова о морге тоже разъяснились очень быстро: Шатихин так сказал, зная, что Савенок ушла от человека, который работает в морге. В показаниях он рассказал, что девушка жаловалась хирургу на Мальских — на то, что он «холоден, как и его мертвецы», на то, что «не понимает, как можно выбрать вообще такой путь в медицине», и прочая, и прочая! Ну а дальше — область догадок. Савенок похоронена. Мальских исчезает и появляется через год с перекроенными документами Шатихина Тимофея Виловича. И пока только один человек может прояснить историю этого исчезновения врача и жизни мастера холодильных установок после этого питерского эпизода.
<tab>— Это Женя? Что он го-о-орит? — выдыхаю я, стараясь, чтобы было понятно.
<tab>— А вам не плохо? А то врачи нам сказали ненадолго! — обеспокоился Рыбкин.
<tab>— Рассказывайте! Ему нужно знать, — сказал отец.
<tab>— Райнер Евгений рассказывает, что в тот день, 29 апреля 2013 года, родители не уехали, как обычно, в восемь на работу, у них был первый день отпуска. А он приболел, и мама велела ему оставаться дома. На стук пошёл открывать дверь именно Женя. Вошедший представился мастером холодильников и сказал, что забыл у них инструмент. Когда мальчик повернулся, чтобы проводить мужчину до кухни, тот заткнул ему рот тряпкой, видимо, с хлороформом. Теряя сознание, Женя услышал лай собаки и голос матери: «Кто там пришёл?» Очевидно, преступник не ожидал, что дома окажутся родители, он следил за семьёй и знал, что они должны уже уехать, а мальчик пойдёт в школу. Но мальчик не выходил из подъезда, и похититель решил нарушить свой план и поднялся в квартиру. Женя не видел, как были убиты родители, и вообще, он надеялся, что они живы. Он очнулся в машине. Его вывезли в какую-то подмосковную деревню. Мальчик не знает, как она называется. Там они жили в маленьком доме с русской печкой. В первый же день похититель, который представился как Тимофей, усыпил мальчишку и сделал что-то с ногами. Как говорит ваш отец, просто сломал их, чтобы парень не убежал от него. Он так и говорил Жене: «Не допущу, чтобы ты к кому-то ушла!» И да, он с самого начала стал называть Евгения Евой, обращался к нему как к девушке. Они прожили в этой избушке четыре месяца. Женя сумбурно рассказывает об этом времени. Видимо, «Тимофей», уезжая в Москву на работу, колол ему сонные препараты, связывал руки, заклеивал рот пластырем. Женя понял, что «Тимофей» одержимо хочет создать семью с какой-то Евгенией, но та девушка его предала, поэтому он нашёл себе новую «Евгению» и назвал её «Евой». И в этот раз «он не допустит предательства». И ещё он говорил, что «прошлая Ева оказалась больной на голову», поэтому «тебе, девочка моя, нужно быть кроткой. Кротость украшает женщину».
<tab>— Прошлая Ева? — не выдержал отец.
<tab>— Женя полагает, что «Тимофей» и раньше кого-то похищал, что он не первая жертва. Более того, ведь был паспорт для Жени. По нему мы вышли на некую Матвееву Елену, уроженку Москвы, студентку, пропала без вести уже шесть лет назад. Признана судом умершей. Так что, скорее всего, Женя прав.
<tab>— А то, что Женя парень, «Тимофея» не смущало?
<tab>— Видимо, нет… Когда Женя его об этом спрашивал, тот отвечал, что «это даже лучше, ты будешь понимать меня, да и возни меньше, не залетишь». Через пару месяцев он покрасил Жене волосы, обесцветил их… И в этот же день изнасиловал.
<tab>В палате повисла тишина. Конечно, все понимали, что это прозвучит. Не любоваться же он похитил Женьку. У меня защипало в носу, слёзная плёнка не выдержала дрожания и скатилась по виску.
<tab>— Он даже по-своему заботился о своей «Еве»: ухаживал, кормил сладостями, привозил книги, купил плеер, мыл, выносил гулять. Осенью ему вдруг вздумалось уехать из этой деревни. Очевидно, кто-то заинтересовался домиком и парочкой. На машине они проехали сотни километров на восток. Остановились в захудалой деревне под Кировым. Там и зимовали. Рядом только дом пьяницы Антохи, как говорит Женя, кричать бесполезно, а бежать невозможно. Там они однажды смотрели по ноутбуку фильм «Холодная гора». И когда там главный герой погибает, «Тимофей» вдруг начал ржать, чем напугал Женю, но потом он ему сказал, что этот герой похож на его врага и «таких красавцев, как он, не стоит ждать и любить», что «их стоит резать на куски и скармливать зверям». И Женя напрямую спросил у «Тимофея»: жив ли этот враг? Тот в ответ заржал и заорал, что «нет».
<tab>— Значит, настоящий Шатихин всё-таки мёртв, а бывший патологоанатом смог ликвидировать тело так, что ничего не нашли. И не найдут, — уверенно добавил отец. — Зачем же, если он так удачно залёг на дно в этой деревне, «Тимофей» решился на переезд в большой город?
<tab>— Во-первых, в большом городе он сможет работать. А во-вторых, у него появилась идея фикс сделать из Евгения настоящую Еву, изменить ему пол. И хотя он и имеет медицинское образование, ему нужен был настоящий специалист, да и всё необходимое в городе добыть легче. Женя сказал, что в Челябинске у него есть какой-то знакомый врач. Мы пока не вышли на этого человека, но думаю, что тот в неведении, что из себя на самом деле представляет его приятель. Короче, вы со своим Мареком очень вовремя вмешались. Пришлось только ноги ремонтировать парню, да и надо бы, чтобы с ним психолог поработал теперь…
<tab>— А что будет с этим преступником? Ведь уже можно считать его Мальских Константином?
<tab>— Ну, мы пока это не доказали, но не всё сразу! Докажем! Фотография-то есть, найдём его товарищей по вузу, может кто его вспомнит в Питере на прежнем месте работы, надо ещё воскрешать дело Матвеевой. А что с ним будет? Решит суд…
<tab>— Не могут ли его признать невменяемым?
<tab>— Я не врач! Не мне решать. Но на мой взгляд, не похож он на безумца… Что ж, вы выздоравливайте, а мы ещё неоднократно вас потревожим, запишем показания официально, а то у главного свидетеля и слова не вытащишь! Каких-то бумажных зверушек только лепит!
<tab>— Надо ему шощинение жадать нафишать, — предположил я… Полицейские не поняли, что я имел ввиду.
<tab>Когда Карасик и Рыбкин ушли, меня опять поили бульоном и опять вместо развлечений потолок. Только в этот раз на нём моя фантазия рисовала тягостные картины услышанной истории: как блондинка пьёт уксус в клинике, как красивый мужчина кладёт перед начальником заявление об уходе, как этого мужчину выслеживает другой, озверевший от горя и ненависти человек-патологоанатом, как этот зверь впервые случайно увидел Женьку и встал столбом, поражённый схожестью с любимым лицом, как он же хладнокровно втопил нож в шею Настасьи Петровны, вышедшей на странный звук в коридоре, как насиловал мальчика с белыми волосами в тёмной холодной избе… Много чего. Эти кадры теперь не давали мне уснуть. Да ещё и отец ушёл.
<tab>К вечеру я был совсем измучен видениями: и тело разболелось, и душа кровоточила. Своего врача, Сергея Анатольевича, я встретил как спасителя. И не зря. Посмотрев на мои ранения и швы, повелев установить новую капельницу, он вдруг вытащил телефон, набрал номер и лукаво мне сказал:
<tab>— С вами тут хотят побеседовать… Он, как от наркоза отошёл, только о вас и спрашивает. Алло! Ну, как договаривались! Даю твоего драгоценного! Только он нынче не болтун, не забывай! — И приложил аппарат к моему уху.
<tab>— Алло! Михаил Витальевич! Это Женя! Вы меня слышите?
<tab> Я всхлипнул и проагакал как-то неопределённо.
<tab>— Представляете, мы с вами на одном этаже! Мне операцию делал ваш папа! Я лежу, и ноги висят! Представляете? Виталий Борисович сказал, что я буду ходить «как миленький»! А ещё я умоляю тут всех, чтобы вас перевезли ко мне в палату! А мне говорят, что у вас сотрясение мозга тяжёлое, вы же тогда упали, об пол очень сильно ударились головой, я даже думал, что всё, убил он вас. Мне говорят, что вам сделали уже операцию на голове, что челюсть сломана, что сложный перелом руки правой, ушибы почки и ещё чего-то. И мне говорят, что я буду только утомлять вас. Пожалуйста, я не буду утомлять! Скажите им, чтобы нас вместе положили! Я не буду болтать лишнего, но мне так хочется вам всё рассказать и расспросить. Я вас так ждал! Михаил Витальевич? Вы меня слышите?
<tab>— Угу.
<tab>— Скажите им, чтобы нас соединили!
<tab>— Шажу… Я так рад, што ши жиу, — стараюсь громче говорить я сквозь железяки на зубах.
<tab>— И я рад, что вы живы! И ещё ко мне приходила мама того мальчика из окна. Сказала, что его зовут Марек, сказала, что он вовсе не даун, как мне сказал этот… Она сказала, что он смог позвонить в полицию и убедить их приехать, хотя ему это сложно, он аутист. Она принесла мне от него подарок — сложенного из бумаги дракона. Михаил Витальевич, вы меня слушаете?
<tab>— Угу.
<tab>— Пожалуйста, скажите, чтобы нас соединили… Мне так нужно видеть вас. Хотя бы одно родное лицо… Я так по вас соскучился. Я вас так ждал…
<tab>— Я шоже… я так рад шебя шишать…
<tab>— Вы всё мне расскажете про этого мальчика и про себя. А вы сейчас как себя чувствуете?
<tab>— Учше.
<tab>— Ну всё, хватит, — Сергей Анатольевич забрал от уха трубку и сказал туда: — Женя, хватит на сегодня. Михаилу Витальевичу нужен покой, и так сегодня тут аншлаг.
<tab>А после я действительно попросил, чтобы как-то оказаться с Женькой в одной палате, что мне это важно для выздоровления. Врач пообещал, что только через пару дней.
<tab>На следующий день ко мне впустили Божену.
<tab>— Никогда вам не прощу, что напялили мои колготки! — смеялась она, пытаясь придать визиту дружескую атмосферу. — Марек не пошёл со мной ни в какую! Дракона вот передал. У него новый уровень — драконов приручает. После того дня я уж было подумала, что у Марека произошёл какой-то сдвиг, раз он смог позвонить в полицию. Но вроде бы ничего не изменилось… В бинокль он больше не смотрит. Зато фотографирует всё подряд!
<tab>— Как же он шмог?
<tab>— Он написал речь на листочке. Она начиналась словами: «Если вы меня сейчас будете перебивать, то погибнет два человека…» Представьте, как в дежурной части сразу слушать стали! Назвал адрес, сказал, что он видел, и назвал номер машины этого маньяка. Как я испугалась, когда мне позвонили на работу, сказали, что полон двор полиции и всё из-за Марека! Прилетела, а герой сидит собачек складывает! Менты его сразу допросить захотели, но не на того нарвались! Он ни слова не сказал. Я за вас обоих отдувалась: показала снимки, рассказала вашу историю московскую, почему вы начали следить за окном напротив, про надпись «Help», про то, как мы узнали про Шатихина, про то, как вы звонили следователю со смешной фамилией. Они у нас просидели тогда часов до двенадцати, звонили в Москву. Карасик этот сказал, что приедет. Приехал?
<tab>— Угу.
<tab>— А мальчика «Еву» я в тот день и не увидела, его сначала допрашивали в той квартире, а потом увезли в больницу. Я с ним потом познакомилась. Всё, что с ним произошло — это кошмар. Что с ним будет сейчас? Он сказал, что у него есть две бабушки и дядя, отцовский брат. Они его хоть заберут к себе?
<tab>— Я не жнаю…
<tab>— Я хочу предложить ему пожить у нас с Мареком и в школу бы в вашу его отдали. Мне кажется, что он найдёт общий язык с Мареком. Вы знаете, Женя мне сказал, что они знали, что кто-то напротив постоянно в окне маячит. Этот Лжетимофей поспрашивал у старух, а те сказали, что там мальчишка-даун… Вот он и успокоился. Особо внимания не обращал. А Женя стал махать Мареку, штору дёргать и вообще вести себя странно, чтобы привлечь внимание «мальчишки-дауна». И надпись он сделал для него. Вы были правы, надпись губной помадой… Какие они молодцы, наши мальчишки… — Божена тряхнула головой, как будто отгоняя от себя ненужную горечь. — А мой велел у вас спросить: когда уже будете Горького изучать? Он, видите ли, всё прочитал!
<center>***</center>
<tab>Когда меня перевезли в палату к Женьке, он сначала завис в молчании. Видимо, мой облик внушал только жалость и ужас. Гематома в пол-лица, череп наполовину выбрит, подбородочная держалка, да ещё и страшные металлические шины, правая рука в гипсовом куле, а левая распухла от игл. Но врачи, да и отец, сказали, что опасности уже нет, осталось предоставить всё времени.
<tab>А вот Женя выглядел до боли знакомо. Божена его подстригла и покрасила волосы в его естественный русый цвет. Вернула миру Женьку, отправила Еву обратно, в сознание Мальских.
<tab>Дотянуться мы друг до друга не могли, два калеки — ученик и учитель. Зато, как и опасались врачи, проболтали полночи. Он мне рассказывал, как он держался и как он тосковал по дому, по маме. Я, как смог, рассказал про Марека и про его сочинения.
<tab>Разговоры продолжились и назавтра, и на послезавтра… Я даже рассказал Женьке правду, почему я приехал в Челябинск. Он не скривился, узнав, что его учитель гей. Потом Божена принесла книги, и мы принялись читать Чехова. Антон Павлович врач, так что он прописан обоим пациентам. Близость Женьки меня оживляла, все призраки прошлого исчезали и не тревожили меня ночами.
<tab>Отец уехал, как только понял, что я пошёл на поправку. Велел к новому году выздороветь и, если получится, приехать на каникулы домой — «мать ждёт, вся извелась уже».
<tab>— Да и вообще, хватит уже Челябинска, возвращайся-ка домой! А то залёг тут на дно!
<tab>— Это правда, залёг. Но мне это сейчас нужно: отлежаться где-нибудь не в Москве. В Челябинске или в Брюгге, неважно. Нужно быть готовым вернуться назад.
<tab> Примчался Андрюха Горкин, великий психотерапевт. Беседовал с мальчишкой, меня выгнал. Друг сказал потом, что «парень покрепче многих будет». Женька согласился пожить у Божены и не поехал в Москву с бабушкой и дядей. Я стал свидетелем того, как Марек встретился с Женькой. Дежавю: Марек не поздоровался ни со мной, ни с Женей, даже не посмотрел в нашу сторону, на призывы матери ответил спиной — повернулся и пошёл в свою комнату. Мы было ринулись все за ним, но Женька сказал: «Я сам!» — и покатил на инвалидном кресле в дальнюю комнату. Мы с Боженой, как ни подслушивали, не слышали, чтобы они там о чём-то говорили. Когда же сердобольная матушка с хитрыми прибаутками принесла мальчишкам сок в комнату, то они оба находились у окна, того самого. Марек смотрел во двор, а Женька листал кадры на фотоаппарате.
<tab>Так он и остался в этом доме. Быстро научился складывать лисичек и драконов. Научил Марека кидать дротики в пластиковую мишень и завёл в комнате часы с маятником. Учителя теперь ходили к обоим, хотя Мареку это и не нравилось. Женька должен был одолеть программу двух лет за полгода… и он старался.