Собчак: А еще не хочется угадывать чужие потребности, хочется, чтобы угадывали твои.
Дибров: А может быть, ваша «интеллектуальная общность» есть не что иное, как эгоизм?
Собчак: Любой человек – эгоист.
Дибров: Тот, кто влюбляется, кто дает себе разрешение на любовь, первым делом плавит в этой любви свою гордыню. Предлагаю поговорить об этом, когда в вас все же ударит молния.
Реальная журналистика
Попытка вывести на чистую воду журналиста правительственного пула Андрея Колесникова[1].
Соколова: Андрей, разговор с вами для нас – непростая задача. По-первых, журналисту брать интервью у журналиста – уже как-то глупо. Во-вторых, будучи высоким профессионалом, вы наверняка умеете избегать провокаций.
Собчак: Иными словами, юлить и выкручиваться…
Соколова: Да и претензий у нас к вам, собственно говоря, особенных нет.
Колесников: А о чем тогда…
Соколова: Есть такая байка эпохи 90-х: братки на автосервисе требуют позвать слесаря, который чинил им машину. Он выходит к ним и спрашивает: «По машине претензии есть?» «Нет, – говорят бандиты, – по машине претензий нет. Есть претензии по жизни». Вот так и у нас к вам. Так что не обижайтесь.
Колесников: Попробую.
Собчак: Я перед интервью даже звонила Соколовой и говорю: «Слушай, давай не будем его обсирать. Я его очень люблю. Он самый талантливый пишущий журналист в России…»
Соколова: И кроме того, ценный материал для сексколонки. По-моему, вы главная – и единственная на сегодня кремлевская dominatrix.
Колесников: Я?!
Соколова: Нам кажется, в случае с вашим героем – господином Путиным – вы нашли точный вербальный аналог плетке и каблуку-стилету. Вы единственный из всех чувствуете и мастерски удовлетворяете желание великого человека быть обидно высмеянным – почти всерьез, но все же не до конца, а в меру. Как в дорогом публичном доме с BDSM.
Колесников: Это мы про секс сейчас говорим?
Соколова: В мире все секс.
Колесников: В вашем мире, наверное, да.
Собчак: От сложных метафор мы можем перейти к незатейливым народным мудростям: ласковый теленок сосет двух маток…
Колесников: Вы это о чем?
Собчак: С одной стороны, либеральная интеллигенция обожает Колесникова за слог, наблюдательность, подтексты, с другой – власть Колесникова тоже за что-то нежно любит.
Колесников: Да никто меня не любит. Ну понятно, ничего нового. Вы в завуалированной форме задаете вопрос, который я слышу много лет: «Почему вас до сих пор не выгнали из пула?»
Собчак: Хорошо, давайте начистоту: вы любите Медведева и Путина?
Колесников: Люблю ли я Медведева и Путина?!
Собчак: И кого больше?
Колесников: Я люблю девушек.
Собчак: И поэтому вы пришли к нам в такой симпатичной голубой курточке?
Колесников: Ношу такую, какие продают.
Собчак: Продают в основном черненькие. Ваш выбор многое говорит о вас – вы, кажется, модник. Для журналиста из правительственного пула это, пожалуй, даже смело.
Колесников: Я свободный человек. Я и в Белый дом в ней хожу. Зато вы обе оделись так, как будто к вам сейчас придет Владимир Владимирович Путин.
Собчак: А мы его всегда ждем. Но пока сплетничаем с вами.
Колесников: С Путиным и Медведевым у меня абсолютно рабочие отношения. Если это и роман, то служебный.
Собчак: А мне кажется, доля искреннего обожания все же присутствует.
Колесников: С моей стороны? Нет, конечно. Зачем вы выдаете желаемое за действительное?
Собчак: Это как отношение народа к Сталину. С одной стороны, диктатор, монстр и людоед, а с другой – налицо черты народного любимца. До сих пор с придыханием рассказываются истории: «Иосиф Виссарионович закурил трубочку, прикрыл усталые глаза и отдал приказ – расстрелять предателя…»
Колесников: А при чем здесь я?
Соколова: Вы используете сходный творческий метод. Создаете эпос. Талантливо – в этом ваша главная ценность для ваших ньюсмейкеров. Талантливых вообще мало, тем более в ситуации, когда политическую журналистику заменила пропаганда. Вы придумали ноухау – ваша критика импонирует не только оппозиционно настроенным читателям вашей газеты, но и льстит самому объекту. У вас получился гламурный лубок: самобытный, но в целом симпатичный лидер нации…
Колесников: То, что вы говорите, настолько далеко от реальности, это такая пропасть, что я к вам даже сочувствие испытываю.
Собчак: Вот вы замечательно пишете, как незадолго до выборов подошли к Путину и спросили: «Владимир Владимирович, какие у вас планы на будущее?» И дальше – цитирую по памяти: «Он посмотрел на меня и сказал: „Вы лучше о своем будущем подумайте“».
Колесников: Это не совсем так было. Он говорил, что, работая премьером, очень много узнал нового для себя. Я сказал, что это хорошо, в будущем пригодится. И тогда Путин в самом деле ответил, что лучше бы я о своем будущем подумал. После этого разговора многие меня вообще как журналиста похоронили. Как журналиста из пула, по крайней мере.
Собчак: Почему же вас не выгнали?
Колесников: Не знаю. Это не у меня надо спрашивать. Может, на меня просто махнули рукой.
Соколова: И как-то так удачно совпало, что, как только на вас махнули рукой, вы стали главным редактором журнала «Русский пионер», издающегося, как известно, на средства господина Прохорова. Господин Прохоров – человек очень осторожный, он на пушечный выстрел не приблизился бы к вам, если бы в ваших заметках сквозила хотя бы тень реальной оппозиционности. Тем не менее вы стали редактором финансируемого им издания. И – о, чудо! – в этот печатный орган написали колонки Сурков и Путин. Мне кажется, ваша творческая биография невероятно удачно складывается.
Колесников: Реальная история «Русского пионера» совсем другая. Я делал его до того, как его купила медиагруппа «Живи», а не Прохоров, кстати. И делал совсем с другими людьми, которые финансировали проект и перед этим долго убеждали меня, что у меня получится. Вы пытаетесь заниматься конспирологией, но она очень наивная. На самом деле все гораздо проще. Разумеется, было бы странно, если бы я не попытался предложить писать в журнал людям, которые до этого ни в какие журналы не писали. Это изобретенный мной формат. Я считаю, он очень интересный, и не только для читателей, но и для писателей. А вообще-то у нас среди колумнистов не только Путин и Сурков. У нас и другие колумнисты есть: Аркадий Дворкович, Петр Авен, Михаил Прохоров, Тина Канделаки…
Соколова: Безусловно, все перечисленные вами люди – очень талантливые журналисты. Но, согласитесь, они лишь оттеняют безупречный слог и мудрые максимы премьера.
Колесников: Я не могу вам запретить так думать. Почему же вы считаете, что я пользуюсь неким особым покровительством? Ну давайте я еще раз повторю – это не так.
Собчак: А как?
Колесников: По-разному. Просто я очень много работаю. Иногда могу ошибаться. Чуть не каждый день – репортаж. Иногда, я думаю, Путин обижается, конечно. Хотя вслух претензий ко мне никто не высказывал.
Соколова: Как вы поняли, что он обиделся?
Собчак: О, мне кажется, нет ничего проще, чем понять, что Владимир Владимирович обиделся! Вы просто в один прекрасный день просыпаетесь в городе Лондоне под угрозой экстрадиции. Или в городе Краснокаменске.
Колесников: Чтобы так обидеть, надо все-таки постараться.
Собчак: И как вы реагировали?
Колесников: Я тоже мог обидеться.
Соколова: И как выражали свою обиду?
Колесников: Например, я мог написать в заметке не «Владимир Путин», а «господин Путин».
Соколова: Смело.
Колесников: Это шутка.
Собчак: Это доля шутки. Ваши слова напомнили мне эпизод из книги Пелевина «Чапаев и пустота». Во время набегов кочевников часть населения якобы уходила под землю и пряталась там, пока все кончится. Когда сверху скакала вражеская конница, хитрые русичи тыкали пальцем в потолок и тихонько подхихикивали над глупым врагом.
Колесников: Вы же утверждаете, что читали мои заметки. Там все открытым текстом написано. То, что мне не нравится, я по-честному критикую. Мои отношения с президентом и премьером – это идеальные рабочие отношения между ньюсмейкером и журналистом. Один говорит, другой про это пишет. Поверьте мне, в Кремле или правительстве громоотвод для интеллигентной публики вроде вас давно уже не нужен. И не нужен был никогда.
Собчак: Слушайте, вы разводите нас как кроликов на Кондратьевском рынке, и нам это даже нравится. Роль простого парня из кремлевского пула вам удалась. Но мы же не слепоглухонемые. При той информационной политике, которую ведет Кремль, проще говоря, при полной подмене реальности фикцией «громоотводы» имеют первостепенное значение. Для этого создаются СМИ, молодежные движения, правые партии…
Колесников: А вы не допускаете мысли, что Кремль пытается создать не громоотвод, а реальную либеральную партию?
Соколова: Нет, не допускаем. Правящая власть, создающая оппозиционную партию, – это что-то из области суверенной демократии.
Колесников: А если оппозиция постоянно проигрывает все выборы?
Соколова: Не оппозиция, а недоразумение! Проиграть самые свободные выборы в мире – это ж надо!
Колесников: Девушки, за двадцать минут вы продемонстрировали практически полный набор кухонных интеллигентских штампов…
Собчак: Не обижайтесь, у нас нет цели доказать, что вы плохой журналист и лицемер. Вы отличный журналист. Вы создаете Путину красивую легенду – и делаете это филигранно. Я была на вашей выставке на «Винзаводе»…
Колесников: Не моей, а фотографа Димы Азарова.
Собчак: Там было не важно, что изображено. Важно, что написано под фотографией.
Колесников: Не согласен. Мы работаем вместе с Азаровым, потому что у него такой же честный и критичный взгляд на власть, как у меня. Поэтому фотография рифмуется с текстом. И эту карту вам не побить – мы оба делаем честную работу «Четыре сезона Владимира Путина» – очень резкий по содержанию фотоальбом. И мы показали его, не побоюсь этого слова, Путину – хотя можно было и побояться показывать. Я считал, что он должен это увидеть. А то как будто за его спиной сварганили что-то…
Соколова: Почему?
Колесников: Там все предельно некомплиментарно. Дело было в Сочи. Мы сначала зашли в его рабочий кабинет, потом в личный.
Собчак: Так вот взяли и смело зашли?
Колесников: Ну более-менее уверенно зашли, с альбомом в руках. Я никогда не забуду картину, когда я увидел Владимира Владимировича Путина, который стоял в дальнем углу кабинета за большим письменным столом, на котором лежал другой альбом – с репродукциями Моне. Путин его неторопливо перелистывал.
Соколова: Тонко.
Колесников: Дима Азаров, который вошел с нашим альбомом, в принципе понял, что делать ему в этом кабинете нечего. Где он и где Моне? Он должен был развернуться и уйти, и я вслед за ним.
Собчак: И что, вы ушли?
Колесников: Как писал Довлатов: «И я ушел. Вернее, остался». Мы справились, хотя это был сильный удар.
Собчак: Поздравляю! Только что родилась еще одна легенда – «Владимир Путин, тонкий психолог».
Колесников: Это не легенда.
Соколова: Я не могу сказать, что состою в фан-клубе премьера Путина, но у меня есть ощущение, что соображает он лучше своих подчиненных. К тому же его мозг не затуманен страхом – страх есть, но он другого порядка. По-моему, вашу критику Путин воспринимает как развлечение, которых в его положении, видимо, чертовски недостает.
Колесников: Вы всерьез считаете, что вам, например, нужен в жизни человек, который бы регулярно вас оскорблял и унижал?! Вы действительно находите это сексуальным?
Собчак: То есть все-таки оскорбляете и унижаете!
Колесников: Я – нет. Что вы!
Соколова: А люди вообще любят, когда их на х… посылают. Особенно это касается сильных людей. Банальная история, но секс в ней есть.
Колесников: Вы опять выдаете желаемое за действительное.
Соколова: Ничуть! Я думаю, вы кажетесь Путину достаточно смелым, и это ему импонирует – он привык к обществу трусов. Но при этом он чувствует – а «чуйка» у премьера развита отменно, что вы не перейдете границ.
Собчак: То есть вы посылаете его как бы не на х… а в пешее эротическое путешествие.
Колесников: Мне не нравятся ваши слова-паразиты. Я никогда не опубликовал бы ничего подобного в журнале «Русский пионер».
Собчак: О’кей. Простите. Но, по-моему, вы выбрали неубедительную линию защиты. Почему бы вам не взять и не сказать нам честно: «В данной стране в данное время я не имею возможности жестко критиковать власть. Я могу критиковать ее только мягко и нежно».
Колесников: Я имею возможность критиковать жестко. И жестоко тоже. В газетах в этом смысле простая ситуация. На телевидении все по-другому.
Соколова: А с чего ты взяла, что задача Андрея обязательно критиковать власть? Перед вами, Андрей, стоит такая задача?
Колесников: Конечно. Я уверен, что любая журналистика предназначена для того, чтобы критиковать власть. Ни для чего другого она не нужна.
Соколова (