– А вот это мой партнер по танцам – Николай Крючков.
Барнет окинул Крючкова взглядом и попросил прийти к нему на пробу. Назначил время и место. О том, чтобы стать киноактером, Крючков тогда и не думал. Как он считал, «личностью, извиняюсь, не вышел». Но все же в назначенное время на киностудию пришел.
– Давай, Сенька, работай! – скомандовал Барнет и повернулся к Крючкову спиной.
«Значит, – подумал дебютант, – главного героя Сенькой зовут». Огляделся и понял, что находится в сапожной мастерской: верстак, фартук, «лапка», молоток, гвозди, обрезки кожи – все для работы сапожника. Для Николая это знакомое дело. Насмотрелся на работу своих уличных друзей – колодных сапожников, которые сидели на Пресне почти на каждом углу. Только молоток он держал в левой руке, потому что был левша.
Надел фартук, сел и, пока аппаратуру ставили, успел себе набойки подбить. Весь ушел в работу «сапожник». И когда Барнет вдруг неожиданно окликнул: «Сенька!» – недовольно поморщился.
– Чего тебе?
Эта фраза и интонация, с какой он ее сказал, и решили судьбу будущего киноартиста. Больше проб не понадобилось. И еще Барнет сразу же отметил бесценный дар Крючкова – моментально входить в образ, мгновенно вовлекаться в игру с любого эпизода.
«По-моему, – скажет потом Николай Афанасьевич, – по большому только счету может быть счастливым тот актер, которому удалось выйти на главную свою роль. И убедительно сыграть ее и на экране, и в жизни.
У меня все пошло с первой роли в кино.
Такими, как Сенька-сапожник, были практически все мои герои. Его жизнь была очень близка и понятна мне – тоже пареньку с городской окраины.
А следует напомнить, что в то время «Трехгорка» была окраиной Москвы».
Все так. Но нельзя забывать и о том, что это было время, когда на смену «Великому немому» решительно и бесповоротно пришло звуковое кино. И Барнет готовил свой первый звуковой фильм, в котором хотел поделиться со зрителем своим открытием – киноартистом Николаем Крючковым.
Жизнь экранная
В тот же вечер, когда состоялась «проба», Крючков прочитал за чаем у Наталии Глан и Бориса Барнета сценарий будущего фильма «Окраина» и был потрясен несчастливой, незадавшейся и до боли типичной для своего времени судьбой молодого сапожника Сеньки Кадкина.
Было необычно и то, что Барнет показывал революцию не через напыщенно-героические образы ее творцов, которые в искусстве становились уже ходульными, а через характеры ничем не приметных людей с захудалой окраины. И, конечно же, режиссер сразу уловил в Крючкове те внешние черты, которые роднили его с литературным персонажем: озорство, бесшабашность, безоглядная удаль и беспредельная доброта к людям.
И на фронт Сенька уезжает, движимый не патриотическими чувствами, не желанием пострадать за Расею-матушку, а в поисках очередных приключений, вроде чеховских мальчиков, которые, начитавшись Майн Рида и Фенимора Купера, решили бежать в Америку.
Но солдатские окопы, в которые попадает Сенька, и разрывы снарядов сразу же охлаждают его романтический пыл. И закончит он свое бренное существование так же по-мальчишески нелепо, как и жил: когда часть поднимут в атаку, он не придумает ничего умнее, как повязать платком щеку и пожаловаться офицеру на зубную боль. И, как говорят в таких случаях, они не поймут друг друга.
Хотя эта психологическая кинодрама, как и все ленты той поры, была отмечена печатью времени, но на фоне откровенно политизированных фильмов эпохи коллективизации и индустриализации выглядела бледным пятном и так и осталась на идеологической «окраине». Хотя, тем не менее, и вошла в золотой фонд советского и мирового кино.
Вместе с дебютантом Крючковым роль Маньки в фильме играла уже известная к тому времени Елена Кузьмина – это был ее четвертый фильм. Манька – такая же добрая и непорочная душа, как и Сенька. И так же, как и Сенька, она становится жертвой несправедливого социального мироустройства.
Актрисе неуемного темперамента, с независимым характером авантюрного склада, Кузьминой показалось, что роль Маньки в сценарии выписана слишком пресно, и она убедила режиссера, что, если придать героине эксцентричный характер, ее образ станет намного ярче. Барнет не стал спорить и сделал ей встречное предложение… стать его женой. Кузьмина согласилась.
Много позже она напишет:
«…Не подумав, стала женой Барнета. Это была одна из самых страшных ошибок в моей жизни. Барнет был годен для чего угодно, только не для семейной жизни. Хотя он обаятелен и мужествен, но от него надо было бежать, накрывшись непробиваемой покрышкой. Никто меня не остановил. Решила все сама. Ни о чем не думая».
Эта женитьба, конечно же, не имела прямого отношения к Николаю Афанасьевичу, если не считать, что Кузьмина вошла в жизнь его лучшего друга, которого он считал своим «крестным отцом». И все же это обстоятельство сыграет свою роль в творческой судьбе Крючкова через четыре года, когда его пригласят на съемки фильма «Тринадцать». Но об этом в свое время.
«Крючков, – писал критик М. Кушниров, – открытие Барнета и впоследствии один из любимейших его друзей. Он любил его за веселый, общительный нрав, простоту и душевность – они были где-то родственны. Крючков отродясь был такой же хваткий, переимчивый до всякого полезного навыка, такой же охочий до веселых компаний. И рыболовом заядлым сделался с легкой руки Барнета. Его творческая судьба словно ответвилась от судьбы Барнета».
Сам Крючков признавался, что без Барнета он не стал бы тем, кем стал. Борис Васильевич обладал удивительным педагогическим тактом, доброжелательностью и терпением. Он рассказывал, показывал и объяснял, ни разу не позволив себе удивиться или снисходительно улыбнуться наивности или профессиональной неискушенности начинающего киноактера.
«Строго говоря, – писал Николай Афанасьевич, – он ничему не учил меня определенно, это я у него учился всему, во все углы совал свой нос, во все «ящики» на съемочной площадке залезал в обязательном порядке и, несомненно, изрядно замучил его своими непрестанными «это что?» и «этот как?» и так далее до бесконечности.
Барнет был старше меня на девять лет. Признанный мэтр, популярный режиссер, к тому же отличный актер и незаурядный спортсмен. Мы были схожи с ним и в своей любви к веселым, интересным компаниям, и в стремлении быть мастерами на все руки, и даже в том, что признавали из всех прочих только один вид отдыха – рыбалку.
А какие он трюки делать мог! На моих глазах во время съемок он прыгал из окна одного дома в окно дома напротив, прыгал без какой-либо страховки, но без помарок. Чем могли кончиться такие «помарки», вряд ли нужно кому-то объяснять подробно – и так ясно. Полагаю, что все мои последующие занятия боксом, борьбой, поднятием тяжестей, пулевой стрельбой и многими другими видами спорта были в известной степени «срежиссированы» еще Борисом Барнетом».
Николай Афанасьевич часто вспоминал один эпизод, когда хотел еще более возвеличить своего учителя. Сцена снималась в морском заливе, кишащем змеями. И хотя они были не ядовиты, зато кусались по-настоящему.
– По ходу действия мы должны были стоять по колено в воде, весело улыбаться и разговаривать. В первый раз мы убежали из кадра, не дождавшись команды «стоп!». То же самое повторилось и во второй раз, а когда были готовы выскочить из воды в третий раз, Барнет решил спасать положение личным примером. Он закатал до колен свои отглаженные брюки, смело встал на наше место и простоял там минут пятнадцать, всем своим видом изображая, что контакт с морскими змеями доставляет ему величайшее наслаждение. После этого пришлось и нам вернуться на место…
Съемки «Окраины» проходили там же, где родился и вырос Николай Афанасьевич, так что он чувствовал себя в родной обстановке, среди близких ему людей. Как всегда в таких случаях, съемочную группу окружала толпа зевак. Был среди ребят и будущий кинорежиссер Сергей Колосов.
– Детские годы мои, – рассказывал он, – прошли на Пресне, на Горбатом мосту. Когда я учился в четвертом классе, под нашими окнами начались съемки фильма «Окраина». Актеров я еще не знал, однако заметил, что пресненские зеваки, глядевшие на съемки, обращали внимание на знакомого некоторым из них «парня с «Трехгорки», молодого, сильного, смущавшегося артиста с белозубой улыбкой, сыгравшего роль незадачливого сапожника. Узнал: фамилия его Крючков.
Ребятишек из наших ветхих домов тоже однажды пригласили сниматься. Так вот и получилось, что я – участник первого фильма Крючкова.
Колосов был так потрясен увиденным, что страсть к кино осталась у него на всю жизнь.
А потом была премьера «Окраины» в только что открывшемся кинотеатре «Ударник». Обычно в таких случаях говорят: «А наутро он проснулся знаменитым». Все это так. Но случился непредвиденный казус: будущую знаменитость милиционеры у входа ни в какую не хотели пускать на его же премьеру. Парня в немыслимой одежде и с залихватским чубом они приняли за гопника и не хотели, чтобы он своим видом смущал приличную публику. На его счастье, тут появился Барнет и провел с собой «по знакомству».
Успех фильма был ошеломляющим. Крючков становится профессиональным актером кино, и его наперебой приглашают сниматься наши крупнейшие кинорежиссеры. Иногда он бывает занят сразу в двух-трех фильмах. Достаточно сказать, что в последующие за «Окраиной» пять лет он снялся в восьми фильмах. В том числе в такой светлой лирической комедии Барнета, как «У самого синего моря», в которую Борис Васильевич снова приглашает к себе Крючкова и теперь уже свою жену, ставшую к тому времени мамой, Кузьмину; роль третьего героя любовного треугольника Барнет предложил прекрасному артисту Льву Свердлину.
Со Львом Наумовичем Крючков подружился, когда был еще студийцем-трамовцем и частенько наведывался с товарищами в театр Мейерхольда, в труппе которого и работал Свердлин. Это был «человек тысячи лиц». По выражению критика Вл. Соловьева, «чемпион страны по числу сыгранных им персонажей, представляющих людей разных национальностей». Чукча, казах, японец, русский, татарин, еврей, монгол, немец, украинец, азербайджанец, узбек, кубинец, англичанин, китаец, таджик – это все он, Лев Свердлин.
Когда японцы посмотрели фильм «Волочаевские дни», они не могли поверить, что роль японского полковника Усижимы исполнил русский актер, а не японский.
Кинорежиссер Марк Донской, в фильмах которого Свердлин сыграл двух чукчей, рассказал, как искал типаж на роль татарина в «Моих университетах»:
– У нас на студии работал тогда сторож-татарин, и я решил попробовать его в этой роли… И вот через какое-то время ко мне привели пожилого человека в поношенном армяке, с негустой седоватой бородкой, сутулого и застенчивого. Подбирая русские слова, этот сторож что-то рассказывал о том, как «маломало трудно склад сторожить… Заснуть нельзя, нехорошо будет. Реквизит пропадать будет…»
– А детки у тебя есть? – спросил я.
Сторож закивал, улыбнулся и ответил:
– Малшик одна есть, и жена тоже есть, хороший, русский жена.
Я попросил его спеть какую-нибудь татарскую песню. И он спел сначала грустную, а потом веселую татарские песенки.
– Надо, Женя, – сказал я присутствующему при этом ассистенту, – попробовать, мне этот старик нравится. Ну как, дед, будем сниматься?
– А почему бы и нет? – ответил татарин каким-то молодым голосом.
Я насторожился. Очень пристально вгляделся в него. Из-под седых бровей сверкали черные молодые глаза – с такой смешинкой и лукавством!
– Да это же Свердлин! – закричал я и бросился обнимать его.
Вот с таким партнером, играющим роль его друга азербайджанца Юсуфа, предстояло сниматься Крючкову в фильме «У самого синего моря». Съемки велись на Каспии, на Апшеронском полуострове. Съемочная группа жила среди азербайджанцев, и Свердлин сразу же стал приглядываться к их привычкам, манере говорить, жестикулировать, ходить. Заучил несколько распространенных выражений. Прошло немного времени, и местные жители стали совершенно серьезно принимать его за своего земляка. А к концу съемок он уже свободно изъяснялся с азербайджанцами на их родном языке.
Сюжет этой картины необычайно прост. Двое друзей-рыбаков, Алеша и Юсуф, приезжают работать в один из каспийских рыболовецких колхозов, где знакомятся с рыбачкой Машей и влюбляются в нее.
В фильме герои не совершают героических поступков, не говорят громких слов и избегают изображать бурные чувства. «Этот фильм очаровательного вкуса» (Чухрай) рассказывает о красоте и радости жизни, о молодости и доброте, о дружбе и благородстве.
Юсуф полюбил Машеньку всей своей чистой и безгрешной душой, но в то же время он остается преданным другом Алеши. И страдает, готовый принести свою любовь в жертву настоящей мужской дружбе.
По нынешним меркам конфликт выглядит наивным, но игра Крючкова и Свердлина придавала фильму такое ощущение светлой и чистой нравственной атмосферы, такой трепетной любви к людям, что зритель не мог не проникнуться ею.
К тому же картина была очень своевременной. Она вышла в 1935 году, когда совершенно официально был провозглашен отказ от многих пуританских предрассудков прошлых лет.
– Сейчас, – напоминал Николай Афанасьевич, – если сказать кому-то из молодых, что раньше, к примеру, за появление в галстуке могли исключить из комсомола, то ведь никто не поверит. Но так было. То же касалось и модной, нарядной одежды, и джазовой музыки, и таких танцев, как фокстрот, и вечеринок, и многого другого, со всей серьезностью причислявшегося к сонму злокозненных искушений, могущих сбить советского человека со «светлого пути социального перерождения».
Летом 1935 года всяческие барьеры такого рода объявили смешными, просто нелепыми и, к нашему всеобщему облегчению, окончательно отменили. Отныне в пуританских ограничениях более не нуждались ни трудовой героизм, ни высокая комсомольская нравственность.
Можно быть комсомольцем ретивым,
Но весною вздыхать на луну…
Можно галстук носить очень яркий,
Но быть в шахте героем труда…
Эти строки из ныне забытой, а тогда знаменитой «Резеды» М. Блантера, прозвучавшие со страниц «Правды», утверждали новое отношение к благам и радостям жизни, провозглашали установление здорового климата в культуре и быту советских людей. В сущности, картина «У самого синего моря» говорила о том же.
К этому можно еще добавить, что фильм был просто насыщен множеством по-доброму смешных эпизодов и ситуаций. Недоговоренности, умолчания рождали недоразумения до тех пор, пока незадачливые влюбленные не узнали, что Маша-то любит третьего – своего земляка, которой служит на флоте. Ну а кому же еще могла отдать предпочтение рыбачка, как не человеку в военной форме?! А еще в одной из сцен фильма Алеша в запальчивости кричит: «Я буду драться за Машеньку, как на фронте!»
И это упоминание о флоте и о фронте совсем не случайно, мыслью о необходимости готовиться к защите своего Отечества – своего дома – были так или иначе пронизаны все фильмы 30-х годов. А для артиста Крючкова с образом человека в военной форме станет связана вся его творческая судьба.
Уже в послевоенные годы дважды Герой Советского Союза маршал бронетанковых войск Михаил Ефимович Катуков скажет:
– Лучшее о танкистах в кино было, на мой взгляд, создано до войны – «Три танкиста, три веселых друга…» Я не могу ответить на вопрос, какой был лучший фильм о Великой Отечественной войне. Затрудняюсь сказать. А вот актера, сыгравшего лучшие роли воинов, назову без колебания – Николай Крючков.
Но тогда им еще не было сыграно ни одной роли советского воина, и первая из них, которую он должен был бы сыграть, так и осталась несыгранной. Это произошло на съемках фильма «Тринадцать».
Действие картины развертывалось в песках Каракумов. Банда басмачей, надеясь найти воду в одной из древних полуразрушенных крепостей, нарывается на красноармейский отряд, который оказывает ей яростное сопротивление. В отряде всего тринадцать человек: командир с женой, десять красноармейцев и старый геолог.
На одну из ведущих ролей красноармейца Михаил Ромм пригласил Крючкова, на роль жены командира – Кузьмину и получил их согласие. Но сниматься у другого режиссера Кузьминой запретил ее муж – Барнет. До этого он запретил ей сниматься даже у ее учителей – у Козинцева и Трауберга в «Юности Максима», где специально для нее была написана роль.