– Чем могу служить?
Скобелев открыл было рот, чтобы, как всегда, с порога выложить то, что его интересовало, но полковник Паренсов поторопился заговорить первым:
– Просим извинить, Николай Дмитриевич, мы рассчитываем не просто на конфиденциальный совет ваш, но на разговор сугубо доверительный. Если мы смеем на это надеяться, то заранее благодарим; если же откажете нам в доверии, мы покинем вас тотчас же и без всяких претензий.
Артамонов пожевал тонкими губами, потёр высокий костистый лоб худыми длинными пальцами, привыкшими держать карандаш и никогда, как вдруг показалось Скобелеву, не сжимавшими эфеса сабли. Тихим голосом пригласив гостей садиться, сказал, что вынужден ненадолго покинуть их по делу и тут же вышел.
– Бумажная душа, – проворчал генерал.
– Эта бумажная душа, Михаил Дмитриевич, за два года исходила всю европейскую Турцию, где в одиночку и произвела глазомерную съёмку местности.
– Вроде тебя?
– У меня была иная задача. Но если бы не бессонные ночи Николая Дмитриевича, вряд ли вы, ваше превосходительство, имели бы новейшие карты этого театра военных действий. – Паренсов помолчал. – Хозяин наш скрытен и не доверяет порой самому себе. Поэтому, если не возражаете, расспрашивать буду я.
– А я что должен делать?
– А вы по-генеральски поглаживайте бакенбарды, если я веду разговор в правильном русле.
– А если тебя унесёт?
– Кашляйте, Михаил Дмитриевич, кашляйте.
Вернулся Артамонов. Плотно прикрыл двери, заглянул в единственное оконце, заботливо задёрнув занавеску после обзора. Прошёл к столу, сел и положил руки перед собою.
– Я отослал людей, в доме никого нет.
– Генерал Скобелев получил в своё распоряжение отдельный отряд. Судя по всему, Николай Дмитриевич, оперировать нам придётся где-то между Ловчей и Плевной. Как известно, турки намертво вцепились в Плевну, но логично предположить, что они столь же энергично вцепятся и в Ловчу.
Артамонов опять пожевал губами и стал тереть пальцами лоб. Молчание затягивалось.
– Мне желательно знать… – начал было Скобелев, но Паренсов так глянул на него, что генерал сразу же примолк и начал рассеянно поглаживать бакенбарды.
– Я не пророк, – тихо сказал Артамонов.
– И все же, Николай Дмитриевич? – настойчиво допытывался Паренсов. – По сведениям, которые сообщил Левицкий, у Османа-паши свыше шестидесяти тысяч низама, не считая кавалерии. Если это соответствует действительности, то ему ничего не стоит выделить треть своих сил для обороны Ловчи. Отсюда вопрос: Левицкий назвал ту цифру, которую дали ему вы?
– Я Левицкому никаких сведений не представлял, – помолчав, сказал Артамонов.
– А каковы ваши цифры? – продолжал наседать Паренсов. – Мы ведь не любопытства ради спрашиваем, Николай Дмитриевич, поймите наше положение. Если мы окажемся между Плевной и Ловчей, куда нам направить свои пушки?
– Пушек-то будет – кот наплакал, – проворчал Скобелев. – Кровью ведь умоемся и кровью держать будем.
– Осман-паша не пойдёт на Ловчу. – Артамонов сказал настолько тихо, что Скобелев невольно подался вперёд. – Разделите цифры Левицкого пополам, и вы получите более или менее реальное представление о силах Османа-паши.
– Так ведь… Это надо немедленно довести до сведения великого князя главнокомандующего! – Скобелев вскочил. – Ах, крысы штабные…
– Сидите, генерал, сидите, – сквозь зубы процедил Паренсов. – Сидите и гладьте свои бакенбарды.
– Я все сообщил, – глухо сказал Артамонов. – Сообщил своевременно трижды проверенные цифры, но мою докладную навечно положили под сукно.
– Но почему же? Почему? – вновь не выдержал Скобелев.
– Почему? – Артамонов вдруг улыбнулся. – Потому что кое-кому это весьма выгодно. Победил – так шестьдесят тысяч, имея у себя двадцать пять. Не победил – так тоже потому, что у Османа все те же мифические шестьдесят тысяч вместо реальных тридцати. Некоторые генералы умеют побеждать, а некоторые – воевать. Тоже, между прочим, искусство. – Он помолчал. – Надеюсь, господа, вы не воспользуетесь моей откровенностью.
– Благодарю, полковник. – Скобелев встал. – В молчании нашем можете не сомневаться.
На прощанье он с такой искренней благодарностью стиснул руку Артамонову, что Николай Дмитриевич долго ещё тряс худыми пальцами после ухода неожиданных гостей.
4
Ещё не получив копии приказа о назначении на должность Отдельного вспомогательного отряда, Скобелев с головой окунулся в работу. Отправил Паренсова к Бакланову, чтобы проработать план, как блокировать Ловчу, гонял Млынова и ординарцев за боеприпасами для будущих частей, часто беседовал с болгарами, хорошо знающими окрестности Плевны.
– Зеленые горы круты, говорите? Ничего, мы их на карачках.
– Как это? – удивлялись болгары.
– Не важно, как. Важно взобраться.
Вскоре подошла Кавказская бригада, а вслед за ней и приглашение на военный совет. Михаил Дмитриевич оценил разницу между приказом и приглашением, но не поехал не из-за обиды.
– Ляпну я там правду-матку, – сказал он только что прибывшему от Бакланова Паренсову. – Они же пугать друг дружку силами Османа-паши начнут, а я, боюсь, не выдержу и Артамонова подведу. Ну их к Богу в рай с их советами. Что Бакланов?
– Перекроет путь между Ловчей и Плевной.
– Мало, – подумав, сказал Скобелев. – Пиши приказ на активную демонстрацию во все стороны.
– Силы распылим, – осторожно заметил Паренсов.
– Турки тоже, – невразумительно пояснил Скобелев. – Я велел Тутолмину Зеленые горы разведать.
– Нам предписана активная оборона, – напомнил Паренсов.
– Да? Значит, на всякий случай.
Вечером неожиданно пожаловали князь Насекин и Макгахан. Гости особого внимания не требовали, и генерал продолжал работать с Паренсовым и Тутолминым, изредка включались в разговор.
– Господа, я совершил великое открытие, – с обычной ленцой рассказывал князь. – Исполняя обязанности представителя Международного Красного Креста, я посетил лагерь для пленных. И что же я обнаружил? Оказывается, у турка имеются две руки, две ноги и, представьте себе, голова.
– А слышать вам не приходилось? – спросил Тутолмин.
– Что именно?
– Как кричат болгарские женщины и дети, когда их режут эти две руки и топчут две ноги?
– Это дело башибузуков, – сказал Макгахан.
– Вы уверены, дружище? – Скобелев оторвался от карты. – Я тоже не уверен. Враг есть враг, война есть война, а женщина есть женщина. Когда вы, князь, постигнете это триединство, тогда я, пожалуй, поверю, что вы очнулись от спячки.
– Возможно, – князь пожал плечами. – Следовательно, либо мне везёт, либо я бесчувственен, как полено.
– Полагаю, что вам пока везёт, – проворчал Тутолмин.
Он был не в духе. Подчинение Скобелеву лишало его самостоятельности, к которой он уже успел привыкнуть. Кроме того, он не без оснований опасался, что во имя достижения цели генерал не пощадит его, по сути, ещё не воевавшую бригаду.
– Вы что-то уж очень загадочно помалкиваете, Макгахан, – заметил Скобелев. – Вы же всегда набиты слухами и сплетнями, как солдатский ранец.
– Вам нужны сплетни или слухи?
– Валите вперемешку, как-нибудь разберёмся.
– Из сплетён могу сообщить, что некий барон лично ходатайствовал перед главнокомандующим, дабы отправить вас, Михаил Дмитриевич, обратно в резерв.
– Чем же я так не угодил барону?
– Барон привык катать шарики, а вы – игральная кость, и всегда умудряетесь выкинуть ту грань, которую избрали сами.
– Это любопытная сплетня, – заметил Паренсов. – А чем вы богаты по линии слухов?
– Слухов? – Макгахан отхлебнул коньяку. – Поговаривают, будто из Плевны в Ловчу двинулся отряд Эддина-паши. Если я скажу, что слышал это от самого Криденера, вы мне не поверите.
– Отчего же? – улыбнулся Скобелев. – Это так похоже на правду, что я с особым нетерпением жду своей разведки.
Результаты разведки были столь неожиданны, что генерал придирчиво заставил хорунжего Прищепу повторить рапорт. Но молодой кубанец знал, что докладывал, поскольку лично исползал все три хребта Зелёных гор.
– Укреплений там нет, ваше превосходительство. Да и турок не видно: одни спешенные черкесы в кустах хоронятся.
– Молодец! – Скобелев резко повернулся к полковникам:
– Какова новость, а? Тутолмин, готовь осетинские сотни, я сам эти горы прощупать должен.
Поутру две сотни спешенных осетин двинулись к первому гребню Зелёных гор. Ещё на подходе они были встречены разрозненной пальбой, залегли, как было приказано, но, увидев мелькавших в кустах черкесов, вскочили и, выхватив шашки, бросились вперёд.
– Отводи! – закричал Скобелев, наблюдавший за разведкой боем. – Отводи осетин немедля, пока их в кусты не заманили!
Хорунжий Прищепа, вскочив на коня, карьером помчался навстречу выстрелам. Вертясь перед осетинами и не обращая внимания на пули, кое-как остановил их. Осетины яростно ругались: у них с черкесами были старые счёты. Водивший сотни есаул Десаев зло кричал:
– Зачем собак с миром отпускаешь? Их резать надо, они стариков не жалеют, женщин не жалеют, а ты их жалеешь?
– Успеешь рассчитаться, есаул, – тихо сказал генерал. – Не горячись. Только не горячись.
Он вдруг ощутил знакомую волнующую дрожь: предчувствие, что нащупал, угадал, уловил главное в предстоящем бою. Да, перед ним был лишь заслон из иррегулярных частей: ни укреплений, ни тем паче артиллерии на этом участке обороны у турок не было.
– Тут и пойдём, – сказал он на немедленно собранном совете. – Но нужна пехота, позарез нужна. Тутолмин, готовь бригаду к пешему бою. – Дождался, когда полковник вышел, схватил Паренсова за сюртук, яростно сверкнув глазами. – Ты понял, где собака зарыта? Ну так скачи к Криденеру, втолкуй, упроси, умоли наконец, что тут, на Зелёных горах, надо главный удар наносить. Скажи, что я начну, что вышвырну черкесов к чёртовой матери, но мне нужна ещё хоть одна батарея и не менее трех батальонов пехоты. Голубчик, Пётр Дмитриевич, как на Господа Бога на тебя уповаю!
– Барон упрям, как старый мерин, – вздохнул Паренсов. – Да и главнокомандующий уже благословил диспозицию.
– Что бы ни было, а без пехоты не возвращайся, – жёстко сказал Скобелев. – Это приказ, полковник. Ступай и исполни.
Нахлёстывая коня, Паренсов думал, какими словами пробить остзейскую спесь и гипертрофированное самолюбие генерала Криденера, предполагая, впрочем, что барон и слушать-то его не станет, а отошлёт к Шнитникову. Но Николай Павлович принял полковника немедля, имея в соображении особое отношение к нему свыше. Молча выслушал все, что спокойно и логично доложил ему Пётр Дмитриевич, и отрицательно покачал головой.
– Приказ отдан, полковник.
– Однако победа стоит того, чтобы просить Его Высочество об отмене.
– Готов допустить, что генерал Скобелев хорош для налётов, может быть, даже для развития тактического успеха, но как стратег он равен нулю, – важно сказал Криденер. – Холодный ум есть муж победы, а не легкомысленный гусарский порыв незрелого вождя. Это – азбука, полковник, удивлён, что вынужден напоминать о сём. Прошу повторить вашему непосредственному начальнику, что задача его сугубо второстепенна: не допустить соединения сил Османа-паши с турками в Ловче и демонстрировать атаку. Только демонстрировать, большего я от него не требую и не жду.
Паренсов понял, что никакая логика, никакие доводы не могут сдвинуть Криденера с уже избранной им позиции. Оставалось последнее: выпросить пехоту и артиллерию, и уж тут-то полковник готов был бороться до конца.
– Наша демонстрация будет эффективнее, если вы, Николай Павлович, усилите нас хотя бы тремя батальонами пехоты и конной батареей. По условиям местности мы не можем активно использовать кавалерию и, следовательно, Осман-паша оставит нашу демонстрацию без внимания. Между тем наличие пехоты и артиллерии заставит его оттянуть часть сил с других участков обороны.
Криденер долго думал. В рассуждениях Паренсова была не просто логика, но и прямое обещание облегчить атаку на направлении главного удара. Если Скобелев, получив пехоту, так и не справится с этой задачей, то ссылаться ему будет не на что. При этом варианте Криденер только выигрывал, решительно ничем не рискуя.
– Скажите Шнитникову, что я приказал выделить вам одну батарею и один пехотный батальон.
– Один батальон? – растерянно воскликнул всегда невозмутимый Паренсов. – Всего один батальон?
– Один батальон и одну батарею, – деревянным голосом повторил Криденер. – И я не задерживаю вас более, полковник.
Но Паренсов чуть задержался. В нем все кипело от возмущения, и только тренированная воля ещё сдерживала порыв. Он хотел сказать Криденеру, что тот уже проиграл сражение, проиграл бесславно и кроваво, и – не сказал.
Если генерал Скобелев знал, как достичь победы, то барон Криденер точно так же знал, как надо воевать, чтобы не испортить собственной карьеры. Участь второго штурма Плевны была решена. И на сей раз – окончательно.
Глава пятая
1
– Ну и черт с ним, – буркнул Скобелев, когда начальник штаба доложил о неудачном разговоре с бароном. – Меня, Пётр Дмитриевич, идея осенила: забрать артиллерию у Бакланова. Все – в одном кулаке, в моем кулаке, понимаешь?
Когда Михаил Дмитриевич занимался делом, он не тратил сил на личные обиды. Он уже пребывал в состоянии высокого душевного подъёма, который у него, человека крайностей, напоминал бешеный, все захлёстывающий азарт.
– О себе думают, не о победе. Ну и быть им с битыми мордами, а мы Плевну брать будем.
– Помилуйте, Михаил Дмитриевич, с чем вы на Плевну замахиваетесь? – вздохнул Паренсов. – Полковнику Бакланову за глаза хватит хлопот с Ловчей. У нас – один Тутолмин, пехота ещё на марше, а обещанная батарея вообще неизвестно где.
– Поторопи, – не терпящим возражений тоном сказал генерал. – Пехоте отдохнуть дашь, а артиллерию – туда, где сам буду. Ко мне – Тутолмина. Ступай.
Тутолмин не спорил, потому что согласен был с планом Скобелева, зная не только обстановку, но и натуру самого генерала. Но решительно воспротивился, когда Скобелев предложил направить осетин в передовую цепь.
– Нет, слишком уж горячи они, Михаил Дмитриевич. В цепь надо брать кубанцев.
– Разумно, – согласился командир. – Осетин прибережём для решающего удара. В авангарде – две спешенных кубанских сотни и четыре орудия, что пришли от Бакланова. Авангард поведу сам.
– Ох, Михаил Дмитриевич, что вы – капитан, что ли?
– Сегодня – капитан, – улыбнулся Скобелев. – Плох тот генерал, который позабыл, что когда-то был капитаном. Что, банальности излагаю? Волнуюсь, Тутолмин, куда трепетнее девицы, на свидание поспешающей, волнуюсь. И счастлив, что волнуюсь, потому что всякий бой есть высший миг жизни, ослепительный миг… Казаки вареное мясо утром получили?
– Полтора фунта на суму.
– Прикажи пехоте отдать. Солдаты всю ночь на марше, котлы отстали да и готовить некогда. Млынов, одеваться!
Ещё не получив официального приказа, генерал решил выступить на час раньше. В четыре утра он – как всегда в белом сюртуке с Георгием на шее – вышел из дома. Моросил дождь, все вокруг подёрнулось плотным сырым туманом.
– Смотри-ка, понедельник, а пока – везёт! – весело сказал он, легко вскочив на белого, старательно вычищенного жеребца. – Тьфу, тьфу, но так бы – всю дорогу.
Не успел тронуть коня, как из-за угла показался Паренсов.
– Подошёл батальон Курского полка.
– Дай отдохнуть, накорми: Тутолмин обещал мясом поделиться. И жди посыльного.
– Я обещал, что вы обратитесь к ним. Бой нелёгкий, а они пороха не нюхали.
– С речью, что ли? – усмехнулся Скобелев.
– Желательно.
Скобелев с места бросил коня к батальонной колонне: солдаты стояли вольно, устало опершись на винтовки. Увидев скачущего к ним генерала в белом кителе при всех орденах, сразу подтянулись. Офицеры бросились по местам.
– Батальон, смирно! Равнение на…
Не обращая внимания на командира, Скобелев подскакал к солдатам, резко, подняв в свечу, осадил жеребца. Вскинул вдруг крепко сжатый кулак, чисто мужским жестом потряс им.