– Ложись! – кричал Федор. – Надо под пули нырнуть! Под пули! Ложись!
Подобной команды не было в практике армии, но Мокроусов кричал столь убедительно, что солдаты сразу залегли. И даже поручик, помедлив, нехотя опустился рядом.
– Это что-то новое, Мокроусов, – проворчал он.
– Как только снизят прицел, вскочим и – рывком к мельнице.
На возвышенности не успели ещё оценить внезапного броска стрелков через реку, как вдруг все они разом попадали на землю.
– Неужто одним залпом выбили их? – растерянно сказал артиллерист.
Скобелев продолжал напряжённо глядеть в бинокль. Он знал, что один ружейный залп не в состоянии уложить добрую полусотню солдат, соображал, что же произошло и какую выгоду от этого мог получить бой в целом.
Группа вскочила одновременно и явно по команде. Турки едва успели вскинуть винтовки, как все солдаты уже скрылись за оградой мельницы.
– Да они пуль испугались! – презрительно заметил Жиляй. – Какой позор!..
– Молодцы! – громко воскликнул Скобелев. – Ну, получил Рифат-паша подарочек: мост-то теперь под ружейным огнём. Млынов, узнай, кто скомандовал вовремя упасть. Георгия ему за то, что солдат спас и задачу выполнил. Алексей Николаевич, готовь общую атаку, – он щёлкнул крышкой часов. – Ровно в двенадцать – сигнал!
А уволенный со службы и внезапно представленный к награде вольноопределяющийся Федор Мокроусов сидел под стеной. Уже при входе в мельничный двор турецкая пуля рикошетом угодила в голову. Все плыло перед глазами, и порученец с трудом улавливал слова бинтовавшего его солдата.
– Ничего, барин, контузия это. Спасибо тебе солдатское, господин хороший, что уберёг нас. Кабы не ты – ни в жисть бы нам до этой мельницы не добежать…
– Второй раз, – еле ворочая языком, сказал Федор. – Второй раз – и все в голову…
Глава седьмая
1
Взятие Ловчи и полный разгром её гарнизона были высоко оценены не только русской армией. Александр пожелал лично заслушать доклад светлейшего князя. Сдержанный Имеретинский, вкратце обрисовав ход сражения, все эмоции выразил в последней фразе:
– Героем дня был генерал Скобелев.
Фраза эта, попавшая в официальную реляцию и подхваченная газетами, обошла весь мир. К Скобелеву стучалась не только мировая слава, но и народная любовь.
Перед третьим штурмом Плевны русская армия была усилена тридцатью двумя тысячами румын. В предвкушении победы император соизволил лично наблюдать за сражением, а общее командование возложил на румынского короля Карла. Фактически, естественно, руководить штурмом обязан был командир шестого корпуса генерал Зотов, но так как вместе с Александром II прибыл и военный министр Милютин[49], и главнокомандующий светлейший князь Николай Николаевич, то не только единоначалие, но и просто чёткое управление войсками было утрачено ещё до начала сражения.
Генеральный штурм был назначен на 30-е августа. День этот был днём тезоименитства императора всероссийского, а посему о дне штурма знали все – и солдаты, и офицеры, и сам Осман-паша. Причём последний знал и готовился со всей свойственной ему решимостью, волей и пониманием психологии противника.
– Русские будут атаковать Гривицкие редуты, – сказал он на военном совете. – Дайте им бой, отступите и заприте их там перекрёстным огнём. И бросьте все таборы к Зелёным горам.
Наступление предварили четырехдневным артиллерийским обстрелом. Канонада приятно воодушевляла высоких гостей, но особых результатов не дала: турки успели глубоко зарыться в землю. Первыми это испытали на себе румынские войска. Они атаковали злосчастные Гривицкие редуты, уже обильно политые кровью костромичей в Первом штурме и солдат Вельяминова – во Втором. Союзники в конце концов ворвались-таки в редуты, понеся весьма ощутимые потери. Следовало немедленно подбросить резервы усталым и обескровленным колоннам, но князь Карл жалел свою молодую необстрелянную армию, Зотов – свою обстрелянную, и в результате турки отошли в полном порядке, тут же накрыв редуты сосредоточенным огнём.
Уже казалось, что сражение проиграно, что кровавые атаки не дали никаких результатов, что Осман-паша по-прежнему прочно удерживает позиции, умело оперируя резервами и усмехаясь в чёрную бороду. Казалось, но если бы… Впрочем, в итоге и там только «показалось», но показалось столь грозно, что турецкий главнокомандующий приказал срочно выводить обозы из Плевны. Осман-паша поверил в своё поражение, а русское командование так и не нашло в себе сил уверовать в собственную победу.
Ловченской группировке сама судьба указала наступать по тому самому пути, по которому во время Второго штурма атаковал маленький, по сути, сторожевой отряд Скобелева. Тогда Осман-паша был открыт с юга, но он был умен и дальновиден, и, зная тупое постоянство русского командования, не забывал об Ак-паше. Скобелева ждали не только регулярные части, но и два мощных редута, выросших у самых Плевненских предместий.
С вечера 29-го начался дождь, глинистая почва размокла, но перенести день ангела императора было невозможно. И пока именинник принимал поздравления, тысячи русских солдат и офицеров в насквозь промокших мундирах шли под картечь и пули, с трудом волоча облепленные грязью сапоги.
В тяжёлом мокром тумане шёл Владимирский полк. Он был встречен таким огнём, что залёг и смешался. А полыхающий беспрерывными залпами туман не рассеивался, солдаты падали на крутых склонах, командиры теряли подчинённых.
– Господа офицеры, ко мне! – закричал Скобелев, появившись на белом коне среди бестолково метавшихся групп. – Ваша честь – там, на третьем гребне! Так ступайте за нею!
Офицеры собрали солдат, молча, под проливным дождём двинулись вперёд. Скобелев терпеливо обождал, пока они не скрылись в тумане, и вздохнул:
– Понял Осман-паша, чего наши стратеги до сей поры понять не в состоянии: вот дверь в Плевну. За честь почту когда-либо руку ему пожать.
Возвращался генерал другой дорогой. Он ехал медленно, вглядываясь в молочную завесу и вслушиваясь в неспешно разгоравшееся сражение. И вскоре наткнулся на солдат, сидевших под обрывом. При виде генерала солдаты вскочили, вперёд шагнул офицер:
– Капитан Гордеев. Собираю отставших.
– Что, ходить в атаку несколько хлопотнее, чем болтать с солдатами?
– Вы несправедливы ко мне, ваше превосходительство. Я не давал повода…
– Повод дают коню, капитан. Офицеру вручают честь.
– Клянусь этой честью, что не сойду с того места, до которого дойду живым. Даже несмотря на ваш приказ, генерал.
– Тогда постарайтесь, чтобы избранное вами место было как можно ближе к Плевне.
Скобелев дал шпоры и бросил коня в карьер. К часу пополудни скобелевцы уже прочно закрепились на третьем гребне Зелёных гор. Впереди лежала знакомая низина с разбухшим от дождя ручьём, глинистый, растоптанный отступающими аскерами подъем и два новых редута. Вверху уже начал редеть туман, но клубы его, перемешанные с пороховым дымом, сползали в низину: густая серая мгла разделяла сейчас солдат Скобелева и аскеров Османа-паши.
– Задачка, – вздохнул Куропаткин. – Солдаты потеряют офицеров в тумане, опять кутерьма начнётся.
– Музыкантов сюда, – сказал Скобелев. – Расчехлить знамёна, играть марш, наступать в строевом порядке.
Скобелев нашёл способ борьбы с туманом, свято верил, что преодолеет огненный заслон, но против грязи, крутизны и топких берегов Зеленогорского ручья он был бессилен. В три часа загремели оркестры, взметнулись знамёна, и полки пошли на штурм редутов, тогда именовавшихся Кованлык и Иса-Ага, а после этих кровавых дней наречённых Скобелевскими.
Скатились к ручью, с трудом преодолели его и залегли, прижатые жестоким огнём.
– Все резервы – в бой!
Свежий полк и два батальона шуйцев вдохнули новые силы в атакующих. Последние сажени были пройдены, и началась рукопашная. Из редутов вырастали все новые и новые цепи, тысячи людей, скользя и падая, остервенело дрались на мокрых скользких скатах.
– Чуть! Ещё чуть, ребята!.. – кричал Скобелев, хотя прекрасно понимал, что никто его не слышит.
– Они не выдержат! – крикнул всегда невозмутимый Куропаткин. – Прикажите отступать, резервов более нету!
– А мы с тобой, Алексей Николаевич? Мы и есть последний резерв. Коня!..
Скобелев первым доскакал до войск: лошади Куропаткина и Млынова завязли в топях Зеленогорского ручья. Появился вдруг, с саблей в руке. Мокрый, с растрёпанной бородой, в заляпанном грязью белом сюртуке.
– Последний рывок, ребята! Последний! Не приказываю – прошу! За мной!..
Смяв конём аскеров, прорвался, поднял лошадь и послал её через глинистый откос. Лошадь свалилась в редут, генерал с трудом удержал её на ногах, рубя саблей растерявшихся турок. Он не оглядывался, он знал, что его солдаты пойдут за ним. И когда начала падать проткнутая штыками лошадь, а его самого стали весьма бесцеремонно стаскивать с седла, он ни секунды не сомневался, что стаскивают его свои. Только тогда опомнился и стал различать лица: до этого в глазах стояло что-то однообразно враждебное.
– Никак, ты, Васильков?
На сей раз хмурый бомбардир был в грязном, изодранном мундире. На левой щеке чернела рваная рана, кровь текла по усам.
– Лучших фейерверкеров привёл. А пушки, ваше превосходительство, у турок отбить придётся, наших сюда не дотащишь.
В редуте захватили два орудия и снаряды. По счастью, наводчики уцелели в рукопашной, но их командиру Скобелев решительно приказал отправляться в тыл.
– Ты мне ещё пригодишься, Васильков.
Бой шёл уже в садах Плевны. Скобелев хотел задержаться, но Млынов привёл коня, и офицеры чуть ли не силой выпроводили генерала в тыл. За командира остался Куропаткин.
В то время, когда скобелевцы отчаянно отбивали беспрестанные атаки турецких аскеров, а Осман-паша уже приказал выводить обозы и готовить прорыв по Софийскому шоссе, Государь-именинник сокрушённо вздохнул:
– Неудача.
– Скобелев удерживает Зеленые горы, Ваше Величество, – осторожно заметил военный министр Милютин.
– Надолго ли? – спросил главнокомандующий. – Если его сомнут, турки немедленно ринутся к Свиштову. Сражение проиграно, нужно озаботиться безопасностью Государя. Пусть Скобелев пока сковывает противника, резервов ему более не давать. Все резервы – на защиту путей отступления.
Через несколько минут после этого решения скобелевцы ворвались и закрепились в редуте Иса-Ага – последнем турецком укреплении перед Плевной. Брешь была пробита: оставалось лишь вкатиться в город, подтянув свежие силы. Но командиры этих свежих сил уже получали приказы на отвод своих частей: прикрывать бегство державного именинника и его гостей.
Вскоре из Скобелевских редутов притащили обожжённого, сильно контуженного Куропаткина. Командуя захваченными турецкими орудиями, он успел крикнуть: «Первое, пли!..», когда вражеская граната попала в зарядный ящик. Взрывом капитана подбросило выше валов. Каким-то чудом он упал на ноги, успел крикнуть: «Второе, пли!..» – и потерял сознание. В командование вступил генерал Добровольский, смертельно раненный через несколько минут, его заменил генерал Тебякин, – впоследствии тяжело контуженный, но успевший организовать массированный огонь. Турки откатились к окраине Плевны, и бой затих.
Первые обозы уже тронулись из городка, когда Осман-паша вдруг прислушался и сказал:
– Если я слышу, как скрипят колёса, значит, русские прекратили штурм?
– Русские атакуют только со стороны Зелёных гор, – пояснил начальник штаба.
– Слава Аллаху, они не поверили в моё поражение, – бледно улыбнулся турецкий главнокомандующий. – Верните обозы.
Скобелев был у Зотова. Вопреки обыкновению он не шумел, не требовал. Он только просил:
– Хотя бы полк. Свежий полк.
– У меня нет более полков, Михаил Дмитриевич, голубчик, поверьте же мне, наконец. Все резервы – в руках Его Высочества. Он держит дорогу к переправам.
– Стратеги…
– Я попрошу генерала Крылова с зарёю атаковать турок, – помолчав, сказал Зотов. – Это поможет вам вывести из боя войска.
– Какие войска?.. – вздохнул Скобелев. – Мёртвые не выходят из боя, генерал. Они в нем – навсегда.
Помолчал, поклонился и вышел. Уже в сумерки прибыв на позиции, выехал на скат перед ручьём. Вдалеке чуть виднелись редуты, редкая перестрелка шла за ними, на окраине города. Там добивали его солдат, а он ничего не мог поделать, чтобы спасти их.
– Раненых подобрали?
– Всех, Михаил Дмитриевич, – ответил из-за плеча Млынов.
– Как там Куропаткин?
– Оглушён и обгорел. Кости целы. – Адъютант помолчал. – Правее вас – в тёмном, на лошади. Видите?
– Да.
На левом фланге турецких войск смутно виднелась чёрная фигура. Всадник стоял впереди стрелковой линии одиноко, не шевелясь, положив руки на луку седла.
– Не ты разгромил меня, Осман-паша, – тихо сказал Скобелев. – Свои враги постарались. Природные.
Он согнулся, судорога пробежала по телу. Млынов осторожно коснулся его плеча:
– Михаил Дмитриевич…
– Оставь! – Скобелев резко выпрямился. – Если утром Крылов и впрямь начнёт атаку, своих отведём. Сейчас нельзя, сомнут их в темноте.
Осман-паша упредил вспомогательный удар Крылова: его аскеры начали бешеный штурм Скобелевских редутов ещё затемно. Турки бросили в бой не только резервы, но и таборы с тех направлений, где русские прекратили наступление.
– Мокроусов, проберись в редуты. Пусть отступают, как только Крылов начнёт атаку.
Лощина Зеленогорского ручья простреливалась турками, сумевшими на заре потеснить левый фланг Скобелева. Федор перебегал, прыгая через трупы. Свалился в редут, когда там только-только отбили очередную атаку.
– Шестая, – вздохнул пожилой фельдфебель. – Из докторов будете, что ли?
– Нет, я с поручением. Где командир?
– Ваше благородие, с поручением тут! – крикнул фельдфебель.
Подошёл капитан в заляпанном кровью и грязью мундире.
Осунувшееся лицо было в глине, виднелись лишь проваленные, безмерно уставшие глаза.
– Капитан Гордеев. Что принесли – помощь или обещания?
– Приказано отступать, как только генерал Крылов перейдёт в атаку.
– Отступать, значит. – Гордеев спиной сполз по глинистой стене бруствера в красную от крови лужу. – Мои солдаты были в Плевне, и, представляете, двое даже сумели вернуться. Нет, он действительно демон, так и скажите ему.
– Сами скажете, капитан.
Гордеев отрицательно покачал головой. Потом усмехнулся:
– Что такое честь, думали когда-нибудь?
– Честь неотделима от родины, капитан.
– Честь родины – нести свободу народам, а не завоёвывать их, но я не о том. Извините, мысли путаются, трое суток не спал. Умереть, не выспавшись – это смешно, не правда ли?
– Странно вы шутите.
– Странно? Страна у нас странная, вот и шутим мы странно. У нас – восторженная история, вы не находите? Не по сути своей восторженная, а по способу запоминания. И во всех нас таится этот подспудный восторг памяти, а кто подтверждает этот восторг, тот – вождь, трибун, идол, за которым мы готовы идти, очертя голову. Помирать – так с музыкой. Как вчера помирали.
– Вы о Скобелеве говорите?
– Я о восторге говорю. Сегодня его Скобелевым зовут, завтра другой придёт – суть не в этом. Суть в том, что коли есть идея в войне, то восторг наш природный сразу как бы на фундамент опирается. И тогда нам никто не страшен, никто и ничто… Кажется, бой завязался? Уши мне заложило… – Гордеев встал. – Все правильно, атака. Забирайте солдат, знамёна и… Прощайте.
– А вы?
– Генералу скажите, что капитан Гордеев остался там, докуда дошёл. Вот прямо так и скажете. Слушай приказ, солдаты! Всем покинуть редут и спасти боевые знамёна. Живо, ребята, живо, пока турки не опомнились!..
Уже в логу, пропуская мимо себя солдат, тащивших раненых и два батальонных знамени, Мокроусов оглянулся. И вздрогнул.
На бруствере редута Кованлык открыто, в полный рост стоял капитан Гордеев, скрестив на груди руки – с правой на темляке[50] свисала сабля. Он смотрел вперёд, на Плевну, откуда со штыками наперевес бежали турки…