– Зря ты так, девушка, – сурово сказал кто-то у меня за спиной. – Зачем же из общего ведра пить?
Я обернулся и обнаружил за своей спиной невысокую старушку, которая смотрела на нас, сурово сдвинув брови.
Откуда взялась? Ведь не было ее только что здесь?
– Так другого-то нет, – развел руками я. – Добрый день.
– Добрый, – старушка перевела взгляд с Маринки на меня. – Так взял бы и слил ей на руки воду-то. Чего проще?
– Я не заразная, – сообщила старушке абсолютно счастливая Маринка. Ее лицо разрумянилось, в глазах плескалось веселье. – Честно-честно.
– Так не в заразе дело, – погрозила ей пальцем старушка. – Хотя вы же городские, покона не знаете. Что с вас возьмешь?
«Покона»? До боли знакомое слово.
– Прощения просим, – я изобразил на лице нечто вроде раскаяния.
– Туристы? – деловито осведомилась местная жительница. – Сразу говорю – икон нет, самогона тоже нет. И покупать никто ничего у вас не будет.
– Да мы ничего и не продаем, – опешил я от ее напора.
– Тогда что тут забыли? – с прищуром, который был бы к лицу любому матерому фсбшнику, поинтересовалась бабка.
Мне отчего-то очень не хотелось говорить ей правду, и я чуть промедлил с ответом, выдумывая версию поправдоподобней.
И этой паузой воспользовалась моя спутница.
– У Сашки тут дядька жил, – простодушно выложила она. – Теперь он помер, а дом вот ему оставил.
– Дядька? – в голосе старушки что-то неуловимо изменилось. – Какой дядька? Никак – Захар?
– Он, – поняв, что план сорвался, я немного опечалился. – Захар Петрович.
– Не знала я, что у него родня была, – старушка скрестила руки на груди. – И не видала никогда, чтобы к нему кто-то приезжал.
– Он вообще необщительным был, – я развел руками, как бы говоря: «Что теперь поделаешь». – Бирюком.
Откуда взялось слово «бирюком», я даже и не знаю. Тоже, как видно, из подсознания вылезло. Надо думать – обстановка нашептала. Колодец, дома вокруг и все остальное. Опять память предков, как с воротом.
– Ну да, ну да, – подтвердила старушка. – Это про него. А документы какие у вас есть?
– Как не быть, – выдал обаятельную улыбку я. – Само собой. Без документов никак. Собственно, я и сам хотел сначала зайти к участковому, чтобы все по закону было. Где он тут у вас живет?
– Участковый? – старушка рассмеялась, мелко и дробно, как горох на пол просыпала. – Он и при коммунистах к нам раз в месяц наведывался, а теперь и вовсе непонятно – то ли он есть, то ли его нет.
– Вот тебе и раз, – озадачился я, мысленно погладив себя по голове за догадливость. – Как же мне тогда?
– А ты мне документы покажи, – предложила старушка, и после этих слов Родька почему-то беспокойно заворочался в рюкзаке.
Раньше меня бы это не смутило, а сейчас я это расценил как определенный знак. Значит, не так прост этот божий одуванчик.
Или я уже на воду дую, на молоке обжегшись?
А еще я ощутил некий холодок, поселившийся у меня в животе. Это был не страх, а что-то другое, неприятное, но в принципе объяснимое. Пусть даже не с научной точки зрения объяснимое, но тем не менее.
– Э нет, бабуся, – помахал я пальцем. – Нет у меня такой привычки, чтобы незнакомым людям все про себя выкладывать. Уж не обессудьте.
– Да нам только дом посмотреть, – снова влезла в разговор Маринка. – Мы же ничего оттуда брать не собираемся. Понять надо – оно вообще того стоит, чтобы с этим всем заморачиваться?
– Ох, и выражения у вас, нынешних, – поджала губы старушка – Ну не знаю, не знаю даже…
– Да тут и знать нечего, – мне пришла в голову интересная идея. – А то пойдемте с нами, уважаемая… Простите, как вас зовут?
– Дарья Семеновна, – ответила старушка. – А ты, стало быть, Александр?
Внимательная какая. Запомнила.
– А я Марина, – весело добавила моя спутница и плеснула себе в лицо водой. – Шур, давай сразу бутылки пустые заполним, пока не пошли.
– Александр, все верно, – я расстегнул рюкзак и достал оттуда требуемое, Родька при этом дернул меня за палец, как видно желая что-то дать понять. – Так вот – может, вы с нами? Во избежание? Будете свидетелем, что мы ничего оттуда не возьмем.
Ведьмак говорил, что чужой в дом не войдет, и под чужим он явно имел в виду не воров. И вообще не людей, а таких как он сам и теперь я. И не исключено, что таких, как эта вот Дарья Семеновна. Неприятный холодок в животе, как мне думается, как раз и намекает на то, что старушка непростая. Это не логическая выкладка, не какие-то предпосылки, это именно что знание. Не принимало что-то внутри меня эту бабуську. Думаю, что отголоски силы дают о себе знать.
Так что – проверим. Если пойдет с нами в дом – значит, мне пора к психиатру. Если нет – то… То надо брать нужное и отсюда когти рвать спешно.
А может, и глупость я сделал. Попрется эта бабка с нами и будет в четыре глаза смотреть, чтобы мы чего не прихватили. Нож-то я точно умыкну, он маленький, а вот книгу – это вряд ли.
– Некогда мне, – Дарья Семеновна буквально сверлила меня взглядом. – Ягода пошла. Опять же – дело к вечеру, надо огород поливать. Вон какая жара стоит.
– Жалко, – опечаленно произнес я, утвердившись в своих подозрениях. – Может, хоть проводите нас к дому дядюшки? Деревня небольшая, я понимаю, но все равно в этих трех соснах мы долго бродить можем.
– Провожу, – неожиданно легко согласилась старушка. – Чего не проводить?
Я наполнил бутылки, вылил остатки воды из ведра на землю, и мы с Маринкой потопали по пыльной улочке за шустро семенящей местной жительницей.
И ведь что интересно – в домах, до того пустых, проявилась некая жизнь. Где-то брякнули ведра, где-то послышались голоса, кто-то с кем-то ругался.
А потом мы даже еще одну местную жительницу увидели. На этот раз – молодуху, стоящую у открытой калитки. Румяную, белозубую и с такими достопримечательностями, прости Господи, что я даже инстинктивно слюну сглотнул. Куда там отдельным представительницам отечественного шоу-бизнеса с их силиконовыми прелестями. Вот где красота-то.
– Гости у тебя, бабка Дарья? – глубоким грудным голосом спросила она у нашей провожатой, с любопытством осмотрев нас.
– Не у меня, – ответила старушка, остановившись. – К Петровичу приехали. Родня его. Слышь, Стефа, помер ведь он.
– Да что ты? – удивилась красотка, правда без особой печали. – Надо же. Это, выходит, наследники?
– Наследник, – Дарья Семеновна показала на меня. – Вот он.
– Наследник – это хорошо, – одарила меня улыбкой Стефа. – Не должно добро бесхозным стоять.
– Ладно, пойдем мы, – старушка посмотрела на небо. – Сдается мне, что гроза скоро будет.
– Гроза? – Стефа тоже уставилась в бездонную синеву летнего небосвода, на котором не было ни одной тучки. – Пожалуй, что и будет.
И она вошла в калитку, притворив ее за собой, мы же пошагали дальше, следуя за нашей провожатой.
Минут через десять, как мне показалось, заложив круг по деревне, мы наконец подошли к немного покосившемуся некрашеному забору, за которым виднелись какие-то деревья, сарай и приземистый, почерневший от времени дом с красной крышей.
– Вот и пришли, – Дарья Семеновна ткнула пальцем в сторону строения. – Изба Захара. Ключи-то есть?
– Как не быть, – бодро ответил я. – Ну, так может, с нами? От греха?
– Да нет, – старушка улыбнулась. – Я домой. Вы как, здесь ночевать будете или сей день обратно поедете?
Естественно, Маринка влезла в разговор, не дав мне даже слова сказать.
– Домой-домой, – сообщила она нашей провожатой. – У меня планов на завтра громадье.
– Ну, дело ваше, – махнула рукой Дарья Семеновна. – Если останетесь – заходите в гости, на чаек. Мой дом вон тот, с белыми наличниками.
Я открыл калитку, которая была не заперта, как мне и сказал мертвый ведьмак, поблагодарил провожатую и направился по тропинке к дому. Маринка последовала за мной.
Подойдя к крыльцу, я обернулся – у калитки никого уже не было. Ушла, выходит, Дарья Семеновна, не стала смотреть на то, как мы в дом войдем, пусто было на улице за забором. Только птица какая-то, бело-черная, устроилась на одной из штакетин, вертела головой и щелкала клювом. Если не ошибаюсь, это сорока. Сорока-белобока из детских сказок. Надо же, в городе кроме голубей и воробьев давно уже никто не водится, а тут еще какая-то живность уцелела, не добила ее цивилизация.
– Слушай, а неплохо здесь, – подала голос Маринка, уже бродящая мимо деревьев. – Дом, сад, вон колодец свой. Не знаю, как там внутри, но так – ничего. Я бы за такое наследство пободалась, почему нет? А что? Сто верст от Москвы, вода, электричество, сарай, считай – приусадебное хозяйство. Да и земли на глазок соток шестнадцать будет, или около того. Правда, подъезд хреновый, это да. Но все равно миллиончиков на шесть при правильном подходе к делу все это потянет. Или даже побольше. Ладно, открывай дом.
– Ну да, – я подошел к двери и недоуменно потер лоб.
На двери обнаружился навесной замок. Не древний, покрытый ржой и весящий полпуда, а вполне себе современный, «булатовский», поблескивающий хромом дужки, но – навесной. А больше никаких замков в двери не наблюдалось.
– Слушай, а этот твой дядька – он, похоже, «толстовец» был, – заметила Маринка, мысли которой, очевидно, шли в том же направлении, что и у меня. – Верил в людскую честность и в то, что мир не так и плох. Шур, ты понял? Он, похоже, дверь вообще никогда не закрывал. Замка врезного нет. Нет, я читала, что в деревнях двери не закрывают, но не знала, что такое возможно до сих пор.
Я посмотрел налево, направо и увидел кирпич, лежащий возле стены, явно тот самый, о котором говорил ведьмак. Так и оказалось – под ним обнаружился плоский ключ.
– За неимением коврика, – подытожила Маринка. – Заходи, кто хочет, бери что хочешь. Практически – коммунизм.
– Свиридова, ты чего-то сегодня разошлась, – осек ее я. – Слушай, ну вот так человек жил, и чего? Его жизнь, его дело.
– Просто не привыкла к такому, – Маринка передернула плечами. – Сам же знаешь – мы все за семью замками живем. Странно это все видеть.
– Это да, – признал я и всунул ключ в прорезь. – Утратилось людское доверие друг к другу – и это плохо.
– Кстати – неплохой очерк можно на эту тему написать, – практично заметила моя спутница. – Философского толка. И спихнуть в какую-нибудь многотиражку. Или продать на какой-нибудь сайт.
Дверь скрипнула, открываясь, и я почувствовал сладковатый запах сушеных трав, идущий из темного проема.
Маринка было нацелилась шагнуть за порог, но я, подчиняясь неожиданному импульсу, остановил ее и вошел в дом первым. Это было важно, а почему, я даже не знаю, нет у меня объяснений.
Как только я оказался внутри, в тесном помещении, которое вроде бы раньше называли словом «сени», по моему телу пробежала дрожь, подобная той, когда ты попадаешь в туман. Вроде и не холодно, но все становиться каким-то зыбким, призрачным и обволакивающим. Впрочем, это было секундное ощущение.
Я бросил взгляд наверх, памятуя слова ведьмака. Все было так, как он сказал – прямо над порогом в притолоку был вбит нож. Не очень большой, из тех, что раньше называли «засапожными», с узким лезвием длиной в две ладони и деревянной рукоятью. Я, если честно, думал, что найду нечто вроде мачете или что-то в этом роде. Несерьезный ножичек, в общем, даже как-то расстроился немного. Вроде непростая вещь, практически оружие, должно быть в нем что-то такое, необычное. А тут…
А вот еще вопрос – если я его сейчас выну, то защита с дома не слетит? Втыкал-то его покойный не просто так, он какие-то заговоры-наговоры на него клал. Если я его заберу, то и магии его капец наступит, по идее. И вот тогда действительно – заходи, кто хочет, бери что хочешь…
С другой стороны – мне тут не жить и сюда не возвращаться. А в нашествие врагов вот прямо сейчас, в данный момент, я не слишком верю.
Пока я обо всем этом размышлял, Маринка уже вошла внутрь и направилась во внутренние помещения.
– Блин, Шур, а мне здесь нравится, – послышался ее голос. – Все так миленько, винтажненько. И еще – по-моему, твой родственник был алхимиком. Или знахарем.
Я снял с плеч рюкзак и поставил его в угол, после протянул руку и вынул нож из дерева.
Рукоять его в полумраке сеней казалась почти черной, непроглядной. Она была отполирована так, что даже не верилось в то, что это дерево. Но это было именно оно, я его с пластиком никогда не спутаю.
Если честно – я тянул время. Мне очень не хотелось резать руку. Ну вот совсем. Дико это было как-то. Нет, крови я не боялся, мне и нос разбивали в детстве не раз, и как-то в юности мы с приятелями на «Юго-Западной» сцепились с неграми из «лумумбария», так в той драке мне порядком бок располосовали. Но то форс-мажоры. А вот так, самому себе руку резануть, да еще сильно… Как тогда этот старый хрыч выразился: «Щедро плесни, не жалей». Легко сказать, поди сделай.
Я достал из кармана платок, который прихватил специально для этого момента. Тянуть не следовало, Маринка сейчас все облазает и вернется, а на ее глазах пускать себе кровь точно не следовало. Нет, нервного срыва там не будет, ее такими вещами не прошибешь. А вот вопросов будет масса, отчего да почему.
Отведя глаза в сторону, я сжал лезвие ножа ладонью левой руки и резко дернул его на себя правой. Вроде так делали в фильмах герои, приносящие клятву на крови. Вот только им легко это давалось, и они после этого были бодры и веселы.
Боль дернула руку, и одновременно с ней дернулся черен ножа, словно живой.
Я разжал ладонь и увидел, как моя кровь, обильно текущая из глубокого разреза, впитывается в лезвие. Она словно растворялась в нем, и оно, лезвие, еще секунду назад бывшее блестящим, тускнело на глазах.
При этом я ощутил еще кое-что. Где-то на грани подсознания я теперь точно знал, что это МОЙ нож. Это не очень легко описать словами, но дело обстояло именно так. Иногда так бывает в жизни – в какой-то момент ты понимаешь, что эта вещь – она именно твоя вещь. Для тебя сделанная. Или что это ТА САМАЯ женщина, которая рождена только для тебя. Не факт, что она станет твоей, но для тебя других существовать больше не будет, именно ее ты будешь помнить до последнего вздоха.
Так вот, это теперь был мой нож. Я знал наверняка, что он никогда меня не подведет, он будет моим верным другом, помощником, и что ему я могу доверить свою жизнь. Нет, он не сделает за меня все то, что я должен сотворить сам, но при этом он не выскользнет из моих рук, не потеряется, не подведет в опасный момент – а это уже немало.
Еще раз говорю – это знание пришло извне, я просто его впитал, как губка воду.
– Хозяин, – пробубнил Родька, опасливо глядя на выход из сеней. – Кровь, хозяин. Течет она.
И вправду – захваченный ощущениями, я даже забыл о том, что с руки капает кровь, причем обильно.
Я перехватил руку платком, искренне жалея, что не захватил с собой йод. Сейчас как подхвачу заражение крови или какую другую заразу – и все, нет больше будущего ведьмака Сашки Смолина. Привет родителям. Мог бы об этом подумать.
– Пойду кое-какие вещички соберу, – сообщил мне Родька, цапнув рюкзак за лямку. – Ты только меня потом здесь не забудь. И скажи этой, чтобы руками все подряд не хватала, а то домовой осерчает.
Из глубины дома раздался какой-то звон, а после грохот.
– Точно осерчает, – охнул Родька и шустро шмыгнул в сторону входа в комнату.
Я повертел нож в руке, подумал о том, что надо бы ножны к нему поискать или завернуть во что-то, перед тем как класть в рюкзак, и последовал за ним, зубами затягивая узел на ладони. Ткань платка уже немного набухла и покраснела от крови. Надеюсь, она остановится, а то беда будет.
Черт, как я буду на клавиатуре работать в понедельник? Одной рукой? Об этом тоже не подумал.
И в самом деле, комнаты, что одна, которая была побольше, что другая, маленькая, более всего напоминали то ли лабораторию алхимика, то ли логово знахаря, Маринка выразилась очень точно.
Связки трав, висевшие на стенах и под потолком, разнообразные и разнокалиберные медные емкости, явно предназначенные для приготовления зелий, пестики каменные, металлические и деревянные, колбы и реторты, стопки книг в рукодельных обложках – все это занимало львиную долю места. Еще тут был замысловатый аппарат со змеевиком, более всего похожий на самогонный. Мне как-то довелось побывать у одного знакомого, промышлявшего этим делом, так здешний изрядно смахивал на тот, что я тогда видел.