Никто не болтал, проникаясь важностью момента. Ведь они были тут впервые. Крепкие стены. Дежурные внутренней охраны с пистолетами-пулеметами в прямой видимости друг от друга. Строгая пропускная система. Даже маршалу приходилось исправно предъявлять пропуск буквально на каждом шагу. Впрочем, он лично бы выгнал взашей того дежурного, который пренебрег бы своими обязанностями, даже зная, кто перед ним стоит.
Но вот дошли.
Просторная мастерская, теплая, хорошо вентилируемая и прекрасно освещенная яркими люминесцентными лампами. Несмотря на определенный беспорядок и легкую грязь, в целом было относительно чисто. Весь персонал был в форменных комбинезонах, аккуратно пострижен, выбрит и спокойно занимался своими делами. О прибытии высоких гостей никто не знал, поэтому и не суетился. Грубо говоря, вошедших трех офицеров сразу и не заметили, тем более что они стояли в наброшенных на плечи синих халатах, дабы не испачкаться, и их знаки отличия не особенно и бросались в глаза. Поэтому можно было оценить ситуацию с работой над новой боевой платформой без показухи и подобострастия.
– Товарищ, – обратился маршал к ближайшему рабочему, – не подскажете, где найти Александра Александровича?[15]
– Это вон, в гнезде глянь, – махнул он, не оборачиваясь, в сторону импровизированного второго этажа, выполненного в виде довольно объемной клетушки под потолком, благо, что семь метров высоты вполне позволяли такие конструктивные решения.
– Спасибо, – коротко ответил маршал и направился вместе со своими сопровождающими прямо к этому самому «гнезду». Самым интересным моментом было то, что никаких важных «шишек» из местного руководства с маршалом не было, поэтому его персона совершенно не привлекала внимания. Ведь если незнакомые люди, да еще в военной форме, ходят по объекту, значит, у них есть на то допуск. Ведь иначе бы их и не пустили. Зачем ходят – дело десятое. Лишние вопросы тут задавать было не принято. Все-таки секретный объект.
Александр Александрович Морозов действительно оказался в довольно просторном помещении под потолком, где было оборудовано что-то вроде комнаты отдыха и размышления. Электрический чайник. Турка. Небольшая электроплитка. Умывальник совершенно обычного вида, в который подавалась вода от централизованного водоснабжения. Диван. Несколько кресел. Вентилятор. Большая пепельница. Стол для работы с бумагами. В углу черная доска для заметок, исчерканная какими-то записями, по которым маршал лишь скользнул взглядом.
– Здравствуйте, Александр Александрович, – произнес достаточно громко Михаил Николаевич, пробуждая задремавшего конструктора. Вид у него был замученный донельзя, но дела не ждали. Война. Да. Ему и его людям стараются сделать наиболее комфортные условия работы, снабжают продуктами питания по повышенным нормам, выделяют кофе, чай, сахар, сушеные фрукты и многое другое. Но все равно тяжелая, напряженная работа брала свое, а потому они все были серьезно измотаны. Многие с работы не вылезали по нескольку дней, отдыхая тут же. Впрочем, никому в эти дни легко не было.
Морозов вздрогнул от громкого голоса и протер глаза.
– Здравствуйте, товарищи… товарищ маршал, – опешил он, когда слегка очнулся ото сна. – Меня никто не предупреждал…
– Ничего страшного. Я и не просил предупреждать. Просто проезжал мимо и решил нанести вам визит вежливости. Угостите гостей чаем?
– Конечно-конечно, – зашевелился Морозов, а Тухачевский с сопровождающими его двумя генералами присели на диван, благо что он был довольно большой.
– Итак, – продолжил Михаил Николаевич, когда небольшой ритуал был соблюден. Нужно ведь было дать человеку собраться с мыслями и окончательно проснуться. – Рассказывайте. Что удалось сделать? Какие планы? В чем заключаются основные проблемы? И чем мы сможем вам помочь? Не стесняйтесь. Мы потому и приехали без шума и пыли, что до официальной помпы нам дела нет. Дело прежде всего.
– Работы идут по плану, – начал было Александр Александрович, но сразу осекся. – Ходовую практически завершили. Скоро выдвинем ее на испытания на полигоне с дополнительной нагрузкой, компенсирующей отсутствующую башню. С двигателем на текущий момент проблем особенных нет. Алексей Дмитриевич[16] с ним намучился. Но сейчас вроде бы все пошло на лад, и триста часов моторесурса на стенде он выдает. Хотя, конечно, до серийного запуска еще далеко. Без новых сплавов ничего не выйдет, либо моторесурс потеряем совершенно.
– Да никто его пока и не собирается в серию пускать. В Новосибирске только к осени должна завершиться работа по развертыванию новых производств. До тех пор рыпаться не будем.
– А как же завод?
– Так и что? Когда его еще в дело пустят? Не раньше июня. А на проектную мощность только в следующем году выйдет.
– Я думал, что раньше, – слегка помрачнев, отметил Морозов.
– Не переживайте. Всему свое время. По коробке передач у вас как дела обстоят?
– Пять скоростей с синхронизатором. Демультипликатор с двумя режимами работы. В общем, не коробка, а чудо. Ее бы уже сейчас ставить. Знаю ведь, что на «Т-39» определенные трудности с переключением передач, но… – развел он руками.
– Переживаете?
– Как не переживать? Мое ведь детище. Да и на фронте люди гибнут, не имея возможности выжимать все возможности из танка.
– Все так. Но спешить с развертыванием производства этих коробок мы пока не можем. Война – дело серьезное, и гнать брак неразумно. Тем более что этот вопрос не горит, так как наша техника как минимум не уступает той, которой располагает противник. Тем более что подобные необдуманные шаги сорвут подготовку к запуску в серию второго поколения платформы. Вы же вроде обещались завершить разработку к лету следующего года.
– Да-да, конечно. Возможно, даже раньше. По крайней мере, ходовая часть будет готова к осени, а если поднажать, то мы сможем завершить работы по всем артиллерийским самоходным установкам к этому сроку.
– Ну, раз так, то я на вас надеюсь, – улыбнулся Тухачевский. – Кстати, что у нас по специальному оборудованию?
– Новое переговорное устройства чудо как хорошо. По крайней мере, во время испытаний особенных проблем в переговорах не испытывали даже при очень высоком уровне шума. Новая бортовая радиостанция тоже на хорошем уровне. Мощная, компактная, экономичная. Система принудительной вентиляции, отопления, два автомата пожаротушения. В общем, практически все, что задумали, хорошо ложится. Пока только с башней проблемы, причем сугубо технологического толка. Если бы не она, не ходовую передали бы на испытания, а машину. Не понимаю, зачем вы так настаиваете на сварной башне?[17] У нас ведь куча проблем из-за этого.
– А если поставим литую башню, то получим другие, не менее сложные. Вы ведь не хуже меня понимаете, что литая броневая сталь намного хуже держит снаряд, нежели катаная[18]. То есть при прочих равных литая башня должна быть заметно толще, то есть – тяжелее. А учитывая, что танков нам нужно не так уж и много, я настаиваю на сварной исключительно в интересах повышения боевой эффективности. Это ведь лишний вес, который можно пустить на что-то иное. На то же топливо или снаряды. А то и просто недогружать, повышая проходимость по мягким почвам.
– Это так, – покачал головой Морозов, – но технологичность очень страдает. Литые башни по типу «Т-39» вполне обеспечивали наши потребности.
– На то мы и держим сварщиков на особом счету, возвращая даже с фронта, да тратим время на подготовку и обучение, что не можем мы пойти на литые башни. Опыт применения «Т-39» говорит нам вполне однозначно о том, что этот резерв, безусловно, нужно использовать. Ведь иначе увеличения защищенности без серьезного роста массы не добиться. Кроме того, новая доктрина применения танков и механизированных соединений, основанная на качественном превосходстве технических средств и выучке, иных вариантов нам не оставляет…
Дальше разговор не очень клеился, и уже через четверть часа Михаил Николаевич осматривал под чутким руководством Александра Александровича то, что уже было сделано. Так сказать, щупал руками. Новый танк был хорош, слишком хорош, чтобы быть правдой. Поэтому и хотелось развеять свои сомнения.
Глава 7
5 февраля 1942 года. Марсель. Кабинет президента Окситании
– Месье, вы сделали то, что обещали?
– Да, господин президент. Сразу после вашей инаугурации и занялся.
– Судя по вашему кислому лицу, вы не преуспели.
– Отчего же? Вполне преуспел. Только результаты мне не очень понравились, да и вас не обрадуют.
– Я вас внимательно слушаю. – Петен чуть поерзал в кресле и откинулся на спинку.
– Проведя консультации с определенными кругами Рейха, Италии и Испании, я пришел к выводу, что вопрос создания крепкого военно-политического и экономического блока очень сложен, несмотря на, казалось бы, очевидность этого решения. Ведь националисты должны держаться друг за друга.
– И что мешает? – Петен был спокоен и совершенно невозмутим.
– Настроения в финансовых и военных кругах Рейха. Война с Союзом довольно сильно повлияла на переоценку многих вопросов. Так, например, несмотря на первоначальный задор, Геббельс уже не налегает на попытку выставить русских неполноценными людьми. Теперь его обороты звучат иначе, призывая каждого немца встать на борьбу с армией Тьмы. Ордами захватчиков, которые желают уничтожить великий германский народ.
– И что это меняет?
– А то, что изначально весьма умеренно настроенная в плане национализма германская элита стала дрейфовать в сторону умеренных социалистических воззрений. Особенно военная. Левое крыло на политической арене Рейха существенно окрепло, воодушевленное успехами Союза. Ведь вся эта новая техника и грамотная война оказали просто неизгладимое впечатление на все немецкое общество. И это еще мелочи. Среди младших чинов и простых бюргеров так и вообще ходят устойчивые слухи о том, что войну Гитлер начал не из-за стремления добиться жизненного пространства для германской нации, а из обиды на то, что у него увели любимую актрису.
– Вы имеете в виду Ольгу Книппер?
– Да, именно ее. Вы же знаете, что она на днях родила советскому маршалу дочь. Да и вообще – семья у них вполне счастливая получилась, несмотря на то что, по нашим сведениям, роман изначально носил определенный политический подтекст.
– Вас послушать, так прямо страсти «Илиады» получаются.
– Так и есть. В общем, ситуация в Рейхе очень сложная. Широкие массы войну не одобряют и тяготятся ей, не понимая, ради чего сражаются. Идея подать русских как унтерменшенов тоже не смогла закрепиться в сознании простых людей. Ведь недочеловеки не могут иметь более совершенную технику и хорошо сражаться. Из-за чего количество потерь через пленение со стороны Рейха подозрительно высоко. Особенно после неудач последнего наступления в августе минувшего года. Имеются перебежчики.
– А среди военной и экономической элиты, как я понимаю ваш намек, все чаще звучат слова разочарования?
– Именно так. Промышленность кое-как упорядочилась под руководством Шпеера, но в целом экономическая ситуация становится с каждым днем все менее благоприятной. Особенно в связи с тем, что Рейх стремительно накапливает внешний долг. Даже США, и те потихоньку сворачивают экономическую поддержку Берлина. Ведь все имеет разумные пределы. А Гитлер уже сейчас подвел свою страну фактически к банкротству. Несколько лет она еще, конечно, продержится, но исключительно за счет мер военного времени. Заключи Рейх мир сейчас – и все, от его экономики останутся одни руины, а откат будет страшнее, чем после Первой мировой войны.
– Кто бы мог подумать еще пару лет назад, – покачал головой Петен.
– Никто. Мы недооценили Союз, и он преподнес нам сюрприз.
– Ладно. Рейх, полагаю, сейчас явно не в том состоянии… А что касается Италии и Испании? Как они? Идут на контакт?
– На контакт-то они идут, только что мы сможем сделать без Рейха? Он рассматривался как главная сила нашей коалиции.
– Мы и сами вполне справимся. Тем более что с Союзом у нас никакой войны нет. А Италия так и вообще довольно активно торгует. Хотя, конечно, без Рейха будет тяжело, – покачал головой Петен. – Как я понял, предварительное согласие на созыв конференции вы получили? – после небольшой паузы спросил президент Окситании.
– Так точно, господин президент.
– Тогда переходите к официальной части. Не будем откладывать в долгий ящик.
– Но Муссолини настаивает на проведении конференции в Риме…
– Я не против его просьбы. В Риме, так в Риме.
Глава 8
3 марта 1942 года. Германия. Берлин. Особняк Гальдера
Гудериан выпустил сигаретный дым и отхлебнул немного ароматного кофе.
– Сведения точные? – уточнил после нескольких минут гнетущей тишины Гальдер, чуть раздраженно потирая виски.
– Да, – кивнул Гудериан. – Наш добрый фюрер вызывал меня к себе и давал накачку. Исходя из ее содержания, можно сказать только одно – мы очень близки к тому, чтобы заключить перемирие с Лондоном.
– То есть выступим для него пушечным мясом… – заметил Шпеер.
– Скорее всего, – кивнул Хайнц.
– Как вы думаете, ваш друг выйдет еще снова на связь? – вкрадчиво поинтересовался Гальдер, глядя прямо в глаза главному инспектору танковых войск Вермахта.
– Полагаю, что он не просто так передал нам вышеупомянутые документы. Он выдерживает время и подбирает момент. Ведь нам нужно все проверить. Конечно, его персональный авторитет высок, но он не рискует.
– Он? Вы считаете, что маршал играет свою персональную партию?
– Сложно сказать. Иногда мне так кажется, а иногда мерещится, что он чья-то марионетка. Он очень интересный человек. Боюсь, что мы вряд ли узнаем когда-либо истину.
– Если это его персональная игра, то чего он хочет?
– Союза между нашими странами. Все, что я о нем знаю, говорит только об этом. Даже Ольгу он взял в жены с определенным подтекстом.
– Да, – кивнул Шпеер, – ход с этим браком оказался очень сильным. Никто и не ожидал, что такая мелочь так интересно раскроется. И ведь чем больше официальные власти будут отрицать причастность этой женщины к войне, тем больше солдаты станут ухмыляться и сально шутить.
– Он вообще сделал очень много ходов. Вспомните Испанию и Чехословакию. Не догадываетесь, ради чего маршал влез в эти в общем-то довольно сложные и не очень нужные для Москвы кампании? – улыбнулся Гудериан.
– Контраст? – чуть помедлив, спросил Гальдер.
– Он самый, – кивнул Гудериан. Отхлебнул кофе и продолжил: – За довольно короткий промежуток времени отношения Союза и Рейха были подвергнуты встряске в ряде конфликтов, в ходе которых даже у весьма далекого от аналитики простого человека получался вполне однозначный вывод.
– Вместе мы побеждаем, врозь – умываемся кровью, – тихо произнес Шпеер.
– Именно так. Насколько я знаю, наш дорогой друг умудрился даже промышленников заинтересовать. Вспомните ту же Чехословакию. Поначалу они очень благоприятно восприняли вхождение в состав Рейха. Но уже сейчас их оценки куда более кислые. Проблемы с сырьем. Нарастающий перекос в сторону военной продукции. Прогрессирующее недовольство населения. В общем, ничего хорошего. Да и у нас не лучше. Этот фольксштурм оказался натуральной трагедией для экономики и промышленности Рейха. Вы полагаете, это осталось не отмечено? А ведь в период тесного сотрудничества с Союзом имелись совсем другие прогрессии. Так что игра от контраста проведена очень грамотно.
– Сейчас бы сесть за стол переговоров, а не к наступлению готовиться, – с мрачным видом произнес Альберт. – Этот неугомонный маньяк совершенно из ума выжил. Ведь есть же точки соприкосновения.
– Для него нет, – покачал головой Гальдер. – Рейх если и сможет договориться с Союзом, то только без его участия. Ну и, разумеется, без НСДАП. Боюсь, что русские захотят призвать к ответу военных преступников и их пособников, как это уже было в Польше. Поэтому и не идет. Для него только два пути – или победить в этой войне, или погибнуть.