Мгновенное. Космическое. Притяжение.
По крайней мере, с его стороны.
Конечно, она была не такой тупой... хотя, в нем жила надежда. И наклонности преследователя. Последнюю неделю он несколько ночей подряд зависал в особняке, надеясь увидеть ее во время ее приходов, когда она служила Братьям. Потому что, хэй, судебный запрет означает именно «Я хочу с тобой встречаться». Как же.
В конечном итоге, ему подфартило, и он умудрился «случайно столкнуться» с ней. Будучи недотепой, он сказал, что она красивая... не намереваясь при этом склеить ее. Он действительно так думал. К несчастью, в противовес тысячам женщин, с которыми он флиртовал, Селена осталась не впечатленной.
Тогда, зачем она пришла к нему?
Но он не станет подробно копаться в этом вопросе.
– Я могу что-нибудь принести? – спросила она. И, блин, от искреннего беспокойства ему стало стыдно за себя.
– Эм... на самом деле, да – передашь Колу?
О, даааа, как она двигалась, когда подошла к сумке, которую ранее поставила на пол. Ее бедра так плавно и ровно шевелились под мантией, плечи уравновешивали их, ее...
Он отвел взгляд от ее роскошной попки.
Хотя, вот это да.
Когда она подошла к кровати, он передвинулся на середину матраса, надеясь, что она присядет рядом. Селена не села. Она наклонилась и протянула ему бутылку. Потом отступила назад, сохраняя вежливую дистанцию.
Кола зашипела, когда он открутил крышку.
– Прошу, скажи, что тревожит тебя?
Она сжимала руки перед собой, заламывая.
– Простая мигрень. – Он сделал большой глоток из бутылки. – Вау, как же хорошо.
Но открывавшийся перед ним вид был лучше.
– Что это?
– Кока-кола. – Трэз замер, ожидая второго приступа, и осознал, что она спрашивала не о напитке.
– Мигрень – это головная боль. Ничего страшного.
Ну, не считая того факта, что она длилась двенадцать часов, отчего ему казалось, что он умирает.
Ее красивые глаза сузились.
– Если нет повода для беспокойств, тогда почему твой брат так встревожен?
– Ну, он всегда такой. Истеричка. – Закрыв глаза, Трэз сделал еще один глотооооок. И еще. – Божественный напиток, воистину.
– Я не думала, что он такой. Но ты, разумеется, знаешь его лучше.
Селена замешкалась, и ему захотелось, чтобы ее хоть немного интересовала его полностью обнаженная грудь: он не был самовлюбленным, но обычно женщины смотрели на него, не в силах отвести взгляда.
– Не волнуйся, с ним все будет в порядке, – пробормотал он. – Как и со мной.
– Но ты провел здесь весь день... с тех пор, как вернулся домой прошлой ночью.
Он было собрался испытать истинное раздражение на себя, когда задумался... минутку.
– Откуда ты знаешь?
Она отвела взгляд, и он быстро принял сидячее положение.
– Твой брат сказал что-то об этом внизу.
Весьма сомнительно. айЭм редко болтал с людьми без веской причины.
Значит, она искала его. Верно?
Трэз смежил веки.
– Эм, ты можешь сесть? сюда... мне сложно смотреть на тебя снизу вверх.
Лжец.
– О, ну конечно.
Как миииииило.
Когда она опустилась на кровать и поправила мантию, Трэз осознал, что пользуется возможностью, но, да ладно вам. Несколько часов назад он достаточно времени провел ничком на плитке в обнимку с унитазом.
– Ты уверен, что тебе не нужен целитель? – спросила Селена. Ее взгляд гипнотизировал так, что он просто наблюдал, как она моргает, ее длинные ресницы порхают вверх-вниз. – И будь честен в этот раз.
О, он хотел выдать ей правду, вот уж точно. Но незачем вести себя как придурок.
– Просто головная боль, которая затянулась. Честно. Я страдаю ими всю свою жизнь... у брата такого нет, но, слышал, что отец тоже мучился этим. Совсем не веселое дело, но ничего страшного.
– Твой отец отошел в мир иной?
Лицо Трэза застыло, чтобы не выражать эмоций.
– Он все еще живет и здравствует, но он мертв для меня.
– Но почему?
– Длинная история.
– И..?
– Ничего. Она слишком длинная и запутанная.
– У тебя есть другие планы на это вечер? – было сказано с вызовом.
– Предлагаешь мне свою компанию?
Она опустила взгляд на руки.
– Эта... длинная история о твоих родителях. Поэтому у тебя есть фамилия?
Откуда она узнала...?
Трэз начал улыбаться, и хорошо, что она прятала свои глаза, иначе увидела бы его белоснежные тридцать два.
Кое-кто действительно наводил о нем справки... и это ли не интересно?
А что до фамилии?
– Я придумал ее. Я работаю в человеческом мире, и мне нужно прикрытие.
– В какой сфере деятельности?
Трэз нахмурился, представляя внутренний дизайн клуба... а потом – дизайн уборной, в которой он устраивал траходром так много раз?
– Ничего особенного.
– Тогда почему ты занимаешься этим?
Он сделал последний большой глоток Колы и потом уставился в пространство.
– Все должны чем-то заниматься.
Боже, он на самом деле не хотел углубляться в эту сторону своей жизни... настолько, что если ей придется уйти потому, что разговор зайдет в тупик, то окей, не вопрос: перед глазами вспышкой пронеслись сцены секса с бесконечным потоком человеческих женщин, они стирали Селену, так, что он даже перестал ощущать ее запах.
Для Теней физическая форма была продолжением души... реальность, которая казалась самоочевидной, но, в действительности, в мире с'Хисбэ все было более запутанно. Ключевая мысль: то, что ты делаешь со своим телом, как к нему относишься и заботишься о нем... или пренебрегаешь... все это напрямую транслируется на твою сущность. И так как секс был самым естественным и священным действием физической оболочки, к нему никогда не относились легкомысленно, и определенно не занимались им с грязными, мерзкими людишками... особенно, бледнокожими.
Для Теней бледная кожа означала болезненность.
Но рамки не ограничивались хомо сапиенсами. Занятия любовью были сведены до ритуала на Территории. Секс между супругами или половинками, как их называли, происходил строго по расписанию, в мраморных коридорах обменивались официальными документами, получалось согласие сторон, выдавалась серия предписанных директив. И когда все достигали единодушия? Акт ни в коем случае не происходил при свете дня, и никогда, ни при каких условиях без ритуального омовения. Также событие объявлялось на весь мир, специальный плакат вешали над спальней, вежливое напоминание о том, что в комнату запрещено входить до тех пор, пока один или оба участвующих не выйдут... исключение – только в случае пожара или артериального кровотечения.
Плюсы во всех границах? Когда две половинки трахались, это растягивалось на пару дней.
О, кстати, никакой мастурбации. Это приравнивалось к бесполезной растрате общественно полезного семени.
Так что да, его сородичи не просто нахмурятся, узнав о его сексуальной жизни; его будут держать только клещами для барбекю, в защитном костюме и в сварочной маске. Он трахал женщин в одиннадцать утра, три часа дня и задооолго до ужина. Он брал их в общественных местах, под мостами, в клубах и ресторанах, в уборных и грязных гостиничных номерах... и в его офисе. Наверное, только в половине случаев он знал имена и из этой августейшей компании мог вспомнить разве что одно лицо из десяти.
И только потому, что они были странными или напоминали ему о чем-нибудь.
Что до бледной кожи? Он не был расистом. Он имел все человеческие расы, иногда по несколько – за раз. Единственное, он не трахал и ему не отсасывали мужчины, и то только потому, что его ни капли не тянуло к ним.
Иначе он преступил бы и эту черту.
Но он полагал, что не все потеряно. Тени верили в реабилитацию, и он слышал о ритуалах очищения... но было не так много способов исправить нанесенный ущерб.
Ирония в том, что, разумеется, Трэз как ненормальный гордился тем, до какого состояния разрушил себя.
По-детски, но он словно показывал средний палец племени и их смехотворной чуши... особенно дочери королевы, которую, как они все полагали, он просто должен умирать от желания трахать на регулярной основе до конца жизни.
Хотя он ни разу не встречал ее, его совсем не привлекала возможность быть секс-игрушкой. Он также не горел желанием прописаться в золотой клетке.
Но это было забавно. Несмотря на все, что Трэз ненавидел в традициях, в которых был рожден, он, наконец, понял их преимущество: вот он, в состоянии пост-мигрени, на расстоянии поцелуя от женщины, которую он хочет почитать своим телом. И, угадайте что? Тот бунт, которым он так наслаждался, сейчас заставляет чувствовать себя грязным и целиком и полностью недостойным.
Не то, чтобы ему что-то светило с Селеной... он был шлюхой, но не питал иллюзий.
Дерьмо.
Со стоном он снова рухнул на подушки. Несмотря на выпитую Колу и серию кофеина с сахаром из двух кружек, Трэз внезапно ощутил, как его накрыл океан усталости.
– Прости меня, – прошептала Избранная.
Не говори, что собираешься уйти, подумал он. Хотя я тебя и не заслуживаю, пожалуйста, не покидай меня...
– Тебе нужно кормиться? – выпалила она внезапно.
Трэз почувствовал, как открылся его рот. Он многое ожидал услышать... но не это. Ничего похожего.
– Наверное, я слишком прямолинейна, – сказала она, опуская глаза. – Ты просто кажешься таким уставшим... а кормление порой помогает лучше всего.
Срань... Господня.
Он не знал, выиграл ли в лотерею... или же его приговорили к смертной казни.
Но когда его член требовательно дернулся, а кровь закипела, достойный мужчина, так глубоко похороненный в нем, заговорил тихим настойчивым голосом.
Нет, сказал он. Ни сейчас, ни когда-либо.
Вопрос в том... кто в нем одержит верх, ангел или дьявол?
42
.
Но это может подождать.
– Бэт, – сказал он псу. – Ищи.
Он и его животное несколько раз проверили воздух.
– Наверх, – приказал он, когда пес двинулся вперед.
Когда они поднялись на площадку второго этажа, запах Бэт стал сильнее... и значит, они двигались в верном направлении. Плохие новости? Запах шел слева.
Роф прошел по коридору со статуями, мимо спален Джона и Хекс, Блэя и Куина.
Они замерли еще до спальни Бэллы и Зэйдиста.
Он и без пса понял, что они достигли пункта назначения... и он знал наверняка, перед чьей комнатой они стояли: даже в коридоре, гормоны беременности так сильно переполнили воздух, что, казалось, образовывали бархатную занавесь.
Поэтому его Бэт была здесь, ведь так?
«Женщины не хранят секреты от мужчин, которые их уважают».
Черт возьми. Не говорите, что его супруга хотела ребенка и что-то предпринимала по этому поводу, даже не поговорив с ним.
Стиснув зубы, он поднял руку, чтобы постучать... но в итоге с силой ударил по двери. Один раз. Второй.
– Войдите, – сказала Избранная Лейла.
Роф широко распахнул дверь, зная, когда именно шеллан увидела его: пахнущий дымом запах вины и обмана пересек комнату.
– Нам нужно поговорить, – сказал он резко. А потом кивнул – как он надеялся – в сторону Лейлы. – Избранная, прошу извинить нас.
Женщины что-то сказали друг другу, Бэт – напряженно, Лейла – взволнованно. А потом его супруга встала с кровати и подошла к нему.
Они не сказали друг другу ни слова. Пока она не закрыла дверь за ними. Пока они не прошли по коридору бок о бок. И лишь дойдя до своего кабинета, Роф приказал Джорджу оставаться снаружи и запер их в комнате.
Хотя он весьма близко познакомился с расстановкой навороченной французской мебели, он выставлял руки в стороны, прикасаясь к укрытым шелком креслам и изящной софе... а потом – к углу отцовского стола.
Обойдя его и сев на трон, Роф вцепился в массивные резные подлокотники... так сильно, что дерево протестующе затрещало. – Как давно ты начала сидеть с ней?
– С кем?
– Не прикидывайся дурочкой. Тебе это не идет.
Воздух в комнате буквально застыл, и он услышал ее шаги по обюссонскому ковру. И пока Бэт ходила, он мог представить ее: брови низко опущены, губы сжаты, руки скрещены на груди.
Вина исчезла. Сейчас она была такой же злой, как и он.
– Почему тебя это вообще волнует? – пробормотала она.
– Я имею все права знать это.
– Что, прости?
– Она беременна. – Он ткнул в ее сторону пальцем.
– А то я не заметила.
Он так сильно ударил кулаком, что телефонная трубка соскочила с держателя.
– Ты хочешь спровоцировать свою жажду?!
– Да! – закричала она в ответ. – Хочу! Это что, преступление?!
Роф шумно выдохнул, казалось, его сбила машина. Снова.
Изумительно, какое опустошение порой чувствуешь, когда озвучивают твой самый сильный страх.
Сделав два глубоких вдоха, он понял, что должен тщательно выбирать слова... хотя его надпочечники заработали на полную и накачивали его кровеносную систему целой тучей «О-Боже-Мой», так, что он просто тонул в парализующем страхе.
В тишине «бип-бип» телефона казался таким же громким, как ругань, потоком лившаяся в их мыслях.
Дрожащей рукой Роф похлопал по столу, пока не нашел приемник. Он вернул трубку на место со второй попытки, но на этот раз умудрился ничего не расквасить.
Милостивый Боже, как же тихо в комнате. По непонятной причине он с неестественной четкостью ощутил кресло, на котором сидел, все, начиная с кожаной обивки, резных символов под предплечьями, до царапавшей тело спинки, поднимавшейся позади него.
– Мне нужно было услышать это, – сказал он безжизненно, – и знай, я говорю начистоту. Я ни за что не обслужу тебя во время жажды. Никогда.
Сейчас она задышала так, будто получила удар в живот.
– Я не... я не верю, что ты только что сказал это.
– Этому не бывать. Никогда и ни за что. Я никогда не сделаю тебе ребенка.
Он немного вещей знал со стопроцентной уверенностью. Это и тот факт, что он невероятно сильно любил ее.
– Не будешь, – хрипло уточнила она. – Или не можешь.
– Не буду. То есть н-е-б-у-д-у.
– Роф, это нечестно. Ты не можешь делать такие категоричные заявления, словно это одна из твоих прокламаций.
– Значит, я должен лгать о своих чувствах?
– Нет, но ты мог рассказать мне о них, ради всего святого! Мы – партнеры, и это влияет на нас обоих.
– Обсуждение не изменит ситуации. Если ты пожелаешь и дальше тратить время с Избранной, то это твое решение. Но если слухи правдивы, и это подтолкнет тебя к жажде, так знай, что ты пройдешь через нее с участием лекарств. Я не буду обслуживать тебя.
– Господи... словно я какая-то домашняя зверушка, которую нужно отвезти к ветеринару?
– Ты понятия не имеешь, что из себя представляют эти гормоны.
– Какие слова. И бросает их мужчина.
Он пожал плечами.
– Это достоверный биологический факт. Когда у Лейлы была жажда, мы все ощутили это, во всем особняке... и даже спустя пару дней после. Марисса годами пользовалась обезболивающими. Так все делают.
– Да, наверное, когда женщина не замужем. Но в последний раз, когда я проверяла, мое имя красовалось на твоей спине.