— Облей его бензином и сожги, — сказал я.
— Как это? Я не могу… — смутился Медведь.
— А ты смоги, — бросил я в открытое окно, и сказал водителю: — поехали.
Медведь спрыгнул с подножки, и стал чесать в затылке. Грузовик тронулся с места, Вайнштейн, сидевший между мной и водителем, озадаченно спросил:
— Коцюба, что с тобой? Ты же озверел просто!
Я отвернулся к окну, и оставил вопрос Вайнштейна без ответа, так и молчал всю дорогу до артпозиции. Когда мы уже порядочно отъехали, водитель, глянув в зеркало, без выражения произнес:
— Запалили.
Я высунул в окно голову, посмотрел назад. К небу поднимался густой столб черного дыма. Медведь смог.
К задней стенке бронебульдозера была приварена труба, на ней развевался флаг. Неподалеку, за бруствером из мешков с песком, стояли гаубицы. Стреляла только одна, возле нее покачиваясь, прохаживался Сергей, в жилетке на голое тело, в белых перчатках, и фуражке с высокой тульей. На жилетке висел какой-то шнурок, видимо, долженствующий изображать аксельбант. Лицо у него было красным, он явно переборщил с расслаблением перед боем. В руке он держал красный флажок. Один артиллерист подносил снаряд, передавал другому, тот, не торопясь, заряжал, третий досылал специальной круглой деревяшкой. Как она там у них называлась, банник, что ли? Сергей махал флажком, отворачивался, закрывая уши, один из артиллеристов, тоже отворачиваясь, дергал за шнур, гаубица палила, потом все повторялось. Расчеты двух других лежали на матрацах в отдалении, у штабелей снарядных ящиков, отдыхали. Я вылез из кабины грузовика, спрыгнул на землю и подошел к отдыхающим. Они уставились на меня, как на привидение. Ну да, видок у меня еще тот, я так и не нашел времени умыться, и чужая кровь засохла у меня на лице, стянув мускулы.
— Где Летун? — спросил я.
— Летун на НП, там, — махнул рукой Леня. Потом спросил: — что с тобой? Что случилось?
— Ничего, просто был бой, — я направился к дому. За мной, как тень, следовал Ариэль.
Летун тоже уставился на меня, как на привидение, но ничего не сказал. Он стоял у окна на своем НП, перед ним, до уровня глаз была сложена стенка из мешков с песком. В руках у него был бинокль. В углу на стуле примостился Джек.
— Как… там? — спросил Летун у меня.
— Хреново. Восемнадцать убитых, среди них Чен. Двадцать два ранено, некоторые тяжело. Я оставил всех, кроме резервной группы, отдыхать. Со мной приехало пятнадцать человек.
— Так, — помрачнев, стукнул биноклем по мешку Летун, — а противник?
— Всех положили, сотни две, не меньше. Я не считал, некогда было.
— Пленных взяли?
— Нет никаких пленных, Коцюба всех перестрелял. Псих ненормальный, убил танкистов, а те ведь даже не стреляли! — выпалил подоспевший Вайнштейн. Неймется ему.
— Спокойно, Вайнштейн, потом, после боя разберемся, — ответил Летун, и спросил у меня: — что с техникой?
— Коробки выбили все, кроме танка… — я рассказал, что случилось с танком.
— Значит, танк можно откопать? — заинтересовался Летун.
— Можно, но это займет время, несколько дней, по меньшей мере, — ответил я, и спросил, — ладно, рассказывай, что тут и как?
Летун стал показывать, я поднес к глазам бинокль, и стал смотреть.
— Смотри. Мы раздолбали бетонобойными дот, что был на эстакаде. Из тех двух, что выше по склону, над туннелем, они сами свалили. Мы их все равно на всякий случай разбили, даже странно, они очень легко развалились, будто на живую нитку сделаны. Потом они сделали вылазку, две группы человек по двадцать-тридцать, спустились там по веревкам, и подобрались к нам. Наши, кто в секретах, их засекли. Мы дали им приблизиться, потом влупили из всех стволов, и гранатами забросали. Вон там, напротив позиций в домах, — Летун показал рукой, я перевел взгляд туда, и в бинокль увидел лежащие на земле фигурки в синих куртках, — половину мы положили, остальные убрались.
— Куда убрались, — спросил я, — в туннель?
— Вот в том-то и дело, что не в туннель. Ушли в промзону. Я послал за ними ребят, окрестности проверить. Их нет.
— Это хорошо. Говорит о высоком моральном духе… — протянул я. Если нападавшие и правда сбежали, значит, дела в туннеле обстоят не самым лучшим образом. Для врага, разумеется.
— Слушай дальше. Когда стало понятно, что они смылись в туннель, мы перешли на беспокоящий огонь из одной гаубицы, меняя расчеты. Кладем осколочно-фугасные у входа, чтоб не высовывались.
— Хорошо. Что делаем дальше? — спросил я у Летуна.
— Это тебе решать, ты у нас стратег. Но я бы рекомендовал тебе взять мокрых салфеток и обтереть лицо и шею. Кошмарно выглядишь. Вон там салфетки, — Летун показал на ящики в углу. Я сходил, тщательно протер лицо и шею. Повернулся к Летуну.
— Ну, что, время выдвигаться. Собирай народ.
За рычаги бронебульдозера сел Вайнштейн, понравилось ему это дело. В тягачи уселся народ, по десятку в каждый, к замыкающему тягачу прицепили гаубицу с усиленным бронещитком. Выдвинулись, вырулили на ведущую к эстакаде дорогу, и колонна медленно поползла вперед. Флаг над бульдозером развернуло ветром. Свернули на эстакаду, и медленно поползли вверх, к туннелю. По нам никто не стрелял, артобстрел загнал врагов вглубь. Доехав до останков дота, мы остановились. Путь нам преграждали обломки, засыпавшие все восемь полос. Кое-где снаряды пробили в дорожном полотне сквозные дыры.
— Рома, прикроешь огнем, — приказал я по рации пулеметчику, — дави входы. — Тут же раздались короткие экономные очереди. Это Рома с капота бульдозера начал стрелять по входу в туннель.
— Ну, чего сидим, — обратился я к сидящим со мной рядом в кузове тягача бойцам, — за мной.
Я открыл люк, и выскочил наружу. За мной остальные. Минут десять мы растаскивали обломки в разные стороны, освобождая проезд. Все это время я спиной чувствовал зияющие провалы туннелей. Один-два стрелка рискнувшие высунуть нос, и нам всем тут крышка, достаточно одной гранаты из подствольника. Пока растаскивали, я понял, почему так легко разлетелись доты: не было цемента. Они просто построили каркас из дерева, и обложили бетонными блоками, наподобие тех, что у дороги кладут. Кое-где были видны следы болтов, блоки были скреплены металлическими стяжками. Цемент-то на морозе не застывает, вот и пришлось им извращаться, сообразил я.
По нам так никто ни разу и не выстрелил. Бульдозер дополз до входа в туннель. Всюду были воронки от снарядов, все завалено кусками бетона и камня, под гусеницами скрежетали обломки. Мы рассыпались у входа, поставили машины по сторонам, взяли на прицел туннели. Рома периодически отсекал короткую очередь вглубь туннеля, как бы намекая, что мы здесь, мы никуда не делись. Я осторожно заглянул внутрь. Дальше двадцати метров от входа все терялось в темноте. Никого не было видно.
— Летун, давай остальных. И тащите все заготовленное, — передал я по рации.
Через несколько минут показались бегущие легкой трусцой бойцы. Тридцать человек взбежали по эстакаде, и заняли позиции у последней линии обороны, метрах в ста за нами. Подъехал грузовик, его стали споро разгружать. Прямо на асфальт сгружали ящики со снарядами, сбрасывали покрышки, прочий горючий материал. Из кабины вылез Летун.
— Ты хотел тут агитацию развести? Давай, — сказал я ему. Его бойцы притащили громадный динамик, поставили у входа в туннель, подключили к усилителю. Он взял в руки микрофон:
— Фашисты! С вами говорит командующий войсками Республики! — громовой голос из динамика оглушал. Наверняка все, кто находился в туннеле, его слышали. Прозвучало это серьезно. С другой стороны, тем, сидящим внутри, неоткуда знать, что нас тут неполная сотня. Значит, чем грознее, тем лучше.
— Сдавайтесь! Всем, кто сложит оружие, и выйдет с поднятыми руками, гарантирую жизнь! Не подвергайте жизнь опасности ради Фраймана!
Пока Летун вещал, артиллеристы развернули напротив нежилого туннеля гаубицу. Летун на минуту замолчал, я махнул рукой, и гаубица выпалила во тьму туннеля. Снаряд разорвался в глубине, метрах в ста от входа. Туннель подымался, изгибался, так что простреливать его насквозь было невозможно. Изнутри туго ударила взрывная волна. Летун посмотрел на меня, я махнул ему рукой, продолжай, мол. Он продолжил уговаривать:
— Времени на раздумья даю пятнадцать минут. И пятнадцать минут на то, чтобы выйти! Через полчаса мы вас выкурим оттуда, — Летун отложил микрофон. Ждать пятнадцать минут нам не пришлось, почти сразу же из туннеля послышался топот множества ног. Я понял, что сейчас произойдет, и прокричал в рацию:
— Никого за оцепление не выпускать!
Мы отпрянули от входа в туннель, укрылись за тягачами, жертв на сегодня было достаточно, рисковать смысла не было. Из туннеля волной выбежали кацетники, руки над головой. Они выбегали, и застывали, жмурясь от солнечного света. В них врезались подбегающие сзади, вскоре перед туннелем сгрудилась масса народа. Среди лохмотьев кацетников мелькали синие куртки стражников. Криками и тычками наши бойцы направляли выбегавших к линии стрелков на эстакаде.
— Стражников не выпускать, — приказал я по рации, — отводить в сторону и сажать. Остальные пусть валят. — Ниже по эстакаде раздался мат и крики, бойцы фильтровали выходящих.
Заметив среди выходящих знакомое лицо, я вклинился в толпу, и за шиворот выволок человека в синей куртке. Я толкнул его к борту тягача, он упал на колени. Кто-то из наших приставил ему к голове ствол винтовки, человек застыл, боясь пошевелиться.
— Какая встреча! — издевательски протянул я. Человек сидел, опустив голову, я жестко приказал: — голову подыми и посмотри мне в глаза, Аронович!
Он поднял голову и посмотрел на меня, в его глазах плескался страх. Он посмотрел на мою залитую кровью одежду, перевел взгляд на флаг над бульдозером, и затрясся.
— Знаешь, кто я? — спросил я у него. Он сглотнул, и выдавил:
— Ко… Коцюба, — потом, всхлипнув, взмолился: — не убивай меня, не убивай. Пожалуйста, вы же обещали!
— Рассказывай, — бросил я. Аронович уставился на меня непонимающе, потом сообразил, и затараторил. Оказывается, весть о разгроме колонны повергла защитников туннеля в панику. Управляющие, и комендант пытались организовать сопротивление, но у них ничего не вышло. Лучшие бойцы, отборные солдаты пограничной стражи, ушли с колонной, остался только охраняющий кацетников сброд, бывшие полицейские, и прочая сволочь. Устроили вылазку, когда стало ясно, что успехом она не увенчалась, последние остатки порядка рухнули. Управляющие и их приближенные сбежали во вторую часть туннеля, и выставили пулеметы. Гельман в матюгальник приказал держаться до последнего, обещая расстрел за неповиновение. Оставшиеся в туннеле стражники заметались, не зная, что делать, с одной стороны пулеметы Гельмана, с другой мы. Когда прозвучало обращение Летуна, Аронович, по его словам побежал открывать бараки с кацетниками, тех сразу после начала артподготовки позапирали. Как только они отперли бараки, кацетники, сбивая друг друга с ног, понеслись вниз, к выходу из туннеля. Побросав оружие, туда же ломанулись и стражники.
Я посмотрел назад. Пробка у заграждения рассасывалась, на корточках с руками за головой сидело человек пятьдесят стражников, по пространству от эстакады и до домов с нашими позициями чернели фигурки бредущих кацетников. Я за шиворот развернул Ароновича к сидящим стражникам, и прокричал ему в ухо:
— Смотри внимательно, это все, кто был? — на мой взгляд, стражников было маловато. Еще что-то в этой картинке показалось мне странным, но я никак не мог уловить, что именно. Аронович всмотрелся:
— Ннет, это не все, не все! — торопливо повторил он, боясь, что я не поверю.
— Скольких не хватает? — спросил я. Аронович, шевеля губам, начал пересчитывать.
— Пятнадцать, шестнадцать человек, может, двадцать! — закончил он пересчет.
— Почему они не вышли? Говори! — встряхнул я его.
— Дети, я думаю, они взяли в заложники детей! — тоненьким голоском прокричал Аронович. И тут я сообразил, что не сходилось в увиденном. Все вышедшие были взрослыми. Значит, они решили поиграть с нами в игры с заложниками. Я ударил Ароновича прикладом по затылку. Тот ткнулся носом в асфальт и затих. Бойцы оттащили его в сторону.
— Что будем делать? — спросил я у Летуна. Тот, полуобернувшись, выставив голову над бортом тягача, всматривался в темноту туннеля. Я не сомневался, что весь мой разговор с Ароновичем он слышал от первого до последнего слова. Я повторил, уже громче: — Летун! Что мы будем делать?
— Если не знаешь что делать, делай шаг вперед, — ответил Летун. Ну, чисто Вайнштейн, один в один. Я сделал правой рукой жест, будто стучал по голове кулаком, сзывая командиров к себе.
— Так, мужики. Заходим внутрь, в правый туннель идет бульдозер, в левый тягач. Идем за техникой, смотрим по сторонам, каждый угол открываем. Без света, с ПНВ, и без фанатизма, торопиться нам некуда. Хватит с нас потерь, — сказал я, и добавил: — больше никто сегодня не умрет. Ясно?
Командиры кивками подтвердили, что поняли, и разошлись инструктировать бойцов. Слышавший все Вайнштейн без напоминания полез в кабину бульдозера, заводить. Зря я это сказал, насчет того, что никто больше не умрет. Бывает, что такие обещания слышит кто-то наверху, и ставит напротив твоей фамилии в списке жирный крестик.
Мы осторожно продвигались вглубь туннеля. Освещение не работало, приборов ночного видения хватило на первые две тройки в каждом из туннелей, и на командиров. Каждый угол, каждую дырку проверяли. Мы прошли полтуннеля, и никого не встретили. Ворота в решетках были открыты, бараки пусты. Я считал бараки: пять, шесть, следующий должен быть детский. Бульдозер тронулся с места, и тут же остановился, на связь вышел Вайнштейн:
— Коцюба, посмотри вперед. Рома говорит, там что-то не так.
Я выглянул в щель между стенкой туннеля и бортом бульдозера, но ничего не увидел. Сказал идущему рядом со мной Ариэлю:
— Передай Летуну, чтобы прекратил движение, — по соседнему туннелю, параллельно, шла вторая группа под командованием Летуна.
Ариэль зашептал в рацию, а я, тем временем, протиснувшись вдоль борта, вышел вперед, всмотрелся: метрах в ста выше по туннелю виднелась решетка, что перегораживала туннель перед детским бараком. Решетку я видел отчетливо, но в зеленом свете ПНВ то, что было за решеткой, было не разглядеть. Я решил рискнуть и, прижимаясь к стене, проскочил расстояние, что оставались до разделяющей бараки площадки. По мне никто не стрелял. Я пересек площадку, стараясь не выходить на линию огня, прошел вдоль стенки и выглянул за угол. За решеткой, прижавшись к ней, рядами стояли дети. Я передал по рации Вайнштейну:
— Вайнштейн, продвигайся до угла, где я стою. Видишь меня?
— Вижу, продвигаюсь, — ответил Вайнштейн и тронул бульдозер вперед. Я переключился на другой канал и вызвал Летуна:
— Что у вас впереди, Летун?
— Ничего и никого. Пусто, — ответил тот.
— Продвиньтесь вперед до прохода. Увидишь справа дверь, остановишься. Как понял?
— Понял, — подтвердил Летун.
Бульдозер дополз до угла, где я стоял. Сквозь шум мотора я услышал, что кто-то что-то орет, со стороны барака, но слов было не разобрать. Я сказал Вайнштейну, чтоб заглушил мотор. Как только мотор заглох, мы услышали со стороны детского барака голос, кричавший:
— Ни шагу дальше, или мы начнем убивать сопляков! Стойте, где стоите! — все это повторялось, перемежаясь многоэтажным матом. На связь вышел Летун:
— Мы у двери. Что дальше?
— Оставь у этой двери кого-то, и двигайте к следующей пешком. Постарайтесь открыть ее без лишнего шума. Они засели в детском бараке, прикрываются заложниками. Их надо по-тихому обойти, и посмотреть, что можно сделать с другой стороны. Как понял?
— Понял, понял. Сделаем.
Потянулись минуты. Я специально не стал начинать первым переговоры с уродами, пусть сами проявят инициативу, проще будет их уломать. Наконец, они не выдержали, тот же голос закричал:
— Эй вы, красные! У вас есть тридцать минут, чтоб убраться из туннеля! Не уберетесь, каждые пять минут буду мочить по сопляку!
— Не пойдет, — закричал я в ответ, — мы так далеко зашли не для того, чтобы уходить! Без вариантов!
— Пожалей детей!