И все равно от этой мысли становилось как-то грустно и обидно.
– А меня с собой возьмете?
Гергос словно не услышал. Он продолжал идти, небрежно постукивая тростью по мостовой, как король из старой легенды, не глядя ни на кого вокруг. Ри украдкой разглядывал его. Пусть уже не молодой, но по-южному красивый. Глава богатейшего анкъерского рода, второй человек в государстве... Зачем ему Ри?
– Дану Гергос...
– Ри, вы задаете слишком много вопросов.
Значит, в прошлый раз все-таки услышал, просто не захотел отвечать.
– Это не вопрос.
– Что тогда?
– Я действительно очень рад, что вы купили меня. И... вот.
Ри вынул из кармана инкрустированную коробочку. От нее пахло лимонной мятой, внутри перекатывалось несколько жевательных пастилок.
Гергос мельком глянул на Ри, но даже не замедлил шага.
– Оставьте себе.
– Оставить?
– В качестве аванса.
Но аванса за что? Ри прикусил губу, понимая, что еще один вопрос лишь разозлит хозяина, и спрятал коробочку обратно в карман. Происходило что-то странное. А жизнь давно научила Ри опасаться странного и держаться подальше от людей, чьих поступков он не мог предвидеть. Но на этот раз от непонятности не хотелось сбежать, ее хотелось разгадать. И Ри прибавил шагу.
По его ощущениям, к дому Гергоса они подошли в районе полуночи. Дверь им открыл сам дворецкий – почему-то Ри сразу же понял, что это именно дворецкий, а не просто один из лакеев. Возможно, дело было в пышных седых бакенбардах и богато украшенной ливрее, но скорее всего – в спокойной, полной величия и уверенности манере, с которой слуга поклонился Гергосу. В этом поклоне было столько достоинства, что Ри пообещал себе, что непременно научится кланяться так же. Пока что все его поклоны больше походили на униженное фиглярство, в чем директор Боравадо не уставал его упрекать.
А потом Ри вспомнил, что ему больше не придется кланяться директору, и расплылся в довольной улыбке.
– Парлато, – обратился к дворецкому Гергос, – это Ри, я только что его купил.
Дворецкий коротко поклонился Ри, отчего тот едва не запутался в ногах и тоже поспешил согнуться в поклоне. Нет, воистину, происходило что-то небывалое!
Двухэтажный особняк, расположенный в самом дорогом районе Каргабана, встретил Ри уютными масляными лампами и запахом еды. В животе тут же заурчало, и Ри бросил испуганный взгляд на своего нового хозяина. Тот и так, кажется, почти обвинил его в обжорстве.
– Прикажете подать ужин? – спросил дворецкий.
– Сначала ванну. Этого юношу следует отмыть.
– Как пожелаете. Что-нибудь еще?
– Скажите Эвретто, чтобы приготовил костюм. Я ухожу через два часа.
– Будет сделано, ваша светлость.
– На этом все. Если что-нибудь понадобится, я позову.
Дворецкий заложил правую руку за спину и с достоинством удалился.
– Дану, – неуверенно начал Ри, – насчет ванной...
– Дитя мое, вы хотите сказать, что господин Боравадо не ошибся? Вы и впрямь отказываетесь мыться?
– Нет, дану. Но моя одежда...
– Вам подадут новую. Когда закончите, жду вас в гостиной. Не задерживайтесь, у меня мало времени.
Стоило Ри покинуть холл, и навстречу ему вышел молодой слуга в черной ливрее с золотой вышивкой.
– Следуй за мной, – скомандовал он.
Половина дома, где жили слуги, была обставлена скромнее, но даже здесь чувствовались богатство и изящество. Ри с восхищением глазел на обитые шелком стены и лепку на потолке. В Интернате тоже были красивые комнаты, особенно та, где директор принимал патронов, но они были совсем другими. Холодными. Там хотелось не радоваться жизни, а вытянуться в струнку и стоять на цыпочках, не дыша и ничего не трогая. Здесь же красота была уютной, доброй.
Увидев ванную, Ри чуть не задохнулся от восторга. Горячая вода! И мыло – не жесткое, дегтярное, а ароматное и очень мягкое. Рядом на табурете лежала стопка чистой одежды – такая же, как у слуги, ливрея.
– Ты можешь отдать мне свои башмаки, их почистят.
Ри смутился. В последние два года никто, кроме него самого, его одеждой не занимался. И башмаки он чистил всегда сам. Если вообще чистил. Но если в доме Гергоса так заведено, придется подчиниться. Ри быстро разулся и передал башмаки слуге, краснея и не зная, куда деть глаза.
– Спасибо.
Дождавшись, когда слуга уйдет, Ри подошел к ванне и провел ладонью по поверхности воды, потом легонько ударил, вслушиваясь в плеск. И снова не удержался от мечтательной улыбки. Быстро, боясь глубоко в душе, что все это исчезнет: и ванна, и дом, и невероятный дану Гергос – Ри начал раздеваться. Но стоило ему скинуть рубашку, как в ванную вошел человек – высокий мужчина с длинным холеным лицом. На его ливрее золота было больше, чем на одежде Гергоса. Ри прижал к груди рубашку и в испуге отпрянул от ванны.
– Кто ты и что здесь делаешь? – брезгливо поморщившись, спросил мужчина.
– Господин... дану приказал... – сбиваясь, ответил Ри. – А вы кто?
– Эвретто, личный камердинер его светлости. И обычно он сообщает мне о таких вещах. А ну брысь отсюда!
Ри насупился.
– Значит, в этот раз не сообщил. И я никуда не пойду. Это моя ванна.
Камердинер смерил его неприязненным взглядом.
– В этом доме нет ничего твоего и все подчиняются моим приказам.
– И дану?
– Наглый мальчишка! Надеюсь, ты ничего здесь не трогал?
Мужчина прошелся по ванной, придирчиво осматривая полки, словно ожидая увидеть на них грязные отпечатки. Ри почувствовал, как начинают полыхать уши.
– Дану не запрещал мне брать мыло.
На лице камердинера появилась еще более презрительная гримаса.
– Дану не обязан расписывать каждый твой шаг. Все слуги подчиняются мне, и именно я решаю, кому что можно, а что нельзя. Покажи руки!
Ри глянул исподлобья и, чуть поколебавшись, протянул Эвретто руки ладонями вниз. Тот осмотрел грязные ногти и сбитые костяшки.
– Ты можешь использовать один брусок мыла. Покажешь мне руки потом, и я решу, можно ли допустить тебя к остальному. Новую одежду пока не трогай.
– Но...
– Я не желаю ничего слышать.
Эвретто ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ри постоял еще немного, потом сжал зубы и полез в воду. Он остервенело тер себя куском лавандового мыла, скоблил кожу ногтями, так что оставались красные полосы. А волосы вымыл аж трижды. Вылезши и закутавшись в мягкое полотенце, он подошел к зеркалу и критически себя осмотрел. Его кожа больше не казалось такой смуглой, зато темные глаза на худом скуластом лице выделялись даже сильнее, чем прежде. Волосы от воды из темно-рыжих стали почти черными и торчали в разные стороны.
На полке рядом с зеркалом лежал гребень, и Ри поспешил им воспользоваться. Другие принадлежности: несколько пилок, флакончиков с маслами и лосьонами, а также ароматная пудра – заинтересовали его не меньше. Ри перепробовал все. К тому времени, как вернулся слуга с его башмаками, в ванной стояла головокружительная смесь из запахов и водяного пара. А посреди всего этого – Ри в красивой черной ливрее с золотыми галунами и вышивкой вдоль воротника и манжет. Короткие волосы, едва прикрывавшие уши, теперь были аккуратно зачесаны назад, так что их неровная длина не так бросалась в глаза.
Слуга замер от удивления, и Ри почувствовал, как внутри растекается тепло – удовлетворение. Впервые за два года на него смотрели не с жалостью.
– Благодарю, – улыбнулся он, принимая начищенные до блеска башмаки.
Ничего больше он сказать не успел – в ванную влетел Эвретто: длинный, черный и очень злой.
– Кто позволил тебе одеться? – с порога рыкнул он.
Потом втянул длинным узким носом воздух и поморщился
– Разве я не запретил трогать вещи на полках?
Ри упрямо сжал зубы.
– Дану не запрещал и не говорил, что я обязан слушаться кого-то, кроме него.
– Щенок!
– Павлин!
– Ах ты..!
Слуга попытался проскользнуть мимо разгневанного камердинера, но тот ухватил беднягу за шиворот и встряхнул.
– А ты что здесь делаешь?
– Я... я подумал, что надо почистить...
– Он подумал! Кто приказал тебе думать, ничтожество?
Слуга совсем стушевался, зато у Ри на щеках заиграли желваки. Он решительно шагнул вперед и ударил камердинера по руке, сжимавшей воротник несчастного слуги.
– Отпусти его! Он не сделал ничего плохого.
Эвретто отдернул руку, а потом демонстративно вытер ее тонким батистовым платком. Выражение гнева сошло с его лица, оно теперь стало скорее отрешенным, но в глазах по-прежнему плясали злые язычки. Ри едва не расхохотался. Эвретто хотел походить на Гергоса, но у него не получалось – глаза выдавали. А вот дану умел смотреть по-настоящему холодно...
– Я доложу о произошедшем его светлости, и тебя вышвырнут на улицу, неблагодарная тварь.
Прежде чем Ри успел что-либо сказать, Эвретто снова ушел. Слуга засеменил следом, рядом, но не смея касаться, и принялся оправдываться, заикаясь и путаясь в словах. Ри неуверенно закусил губу, но потом тряхнул медной шевелюрой и гордо выпрямил спину.
Гергос, как и обещал, ждал в гостиной. Теперь на нем был еще более роскошный камзол из золотой парчи, украшенный изумрудами, тонкая белоснежная рубаха с пышным воротником и узкие темные штаны. В Тобрагоне обычно одевались скромнее. Даже очень богатые люди, подражая высшей знати, а те – самому риссу, шили одежду преимущественно мягких тонов и почти не украшали ее самоцветами. В Анкъере и мода была соверешнно другой?
У Ри даже зарябило в глазах, а внутри снова вспыхнула искорка смеха. Разве может взрослый мужчина не выглядеть смешно, будучи разодетым как ярмарочный петух? Но, встретившись с блестящими зеленовато-карими глазами Гергоса, походившими на хризолиты, твердые и неживые, Ри поспешил поклониться. Смеяться ему расхотелось.
Все угрозы Эвретто не напугали его так, как этот взгляд.
– Вы звали меня, дану?
Камердинер тоже был тут – стоял, выпрямившись, за спинкой кресла, в котором сидел Гергос. На лице Эвретто читалось скрытое торжество.
– Действительно, дитя мое. Подойдите.
Холодные глаза осмотрели Ри с ног до головы, и Гергос слегка улыбнулся.
– Я вижу, костюм пришелся вам впору. И, я слышал, вы также оценили розовое масло?
Ри дерзко поднял взгляд на хозяина.
– Оно высшего качества, дану.
– Вы снова меня удивляете, дитя. Неужели вы разбираетесь в масле?
Ри почувствовал, что краснеет.
– Немного, дану.
– Поразительно. А я считал, что мальчиков в Интернате Толорозы держат в черном теле. Видите, Эвретто, вам совершенно не о чем беспокоиться. С маслом все в порядке.
– Я не сомневался, ваша светлость, – сухо проговорил камердинер.
– Нет? Но разве не вы буквально пять минут назад уверяли меня, что придется заново покупать масло, пудру и мыло?
Эвретто скрипнул зубами.
– Должно быть, я ошибся, ваша светлость.
Дану Гергос понимающе вздохнул.
– Такое случается, Эвретто. Я тоже постоянно забываю и путаю вещи. Если это все, вы можете быть свободны.
Ри не удержался от торжествующей улыбки, и глаза Гергоса опасно блеснули.
– Осторожнее, дитя мое, – сказал анкъерец, когда камердинер беззвучно затворил за собой дверь гостиной. – Это не ваша победа, а всего лишь мой каприз. А теперь подойдите ближе. Нам надо поговорить.
***
Отмытый и приодетый, Ри выглядел старше. И в то же время как-то тоньше, уязвимее, словно корка грязи защищала его от всего мира. Только глаза остались прежними. Настороженные, знающие глаза уличного ребенка. Воспитанники Интерната взрослеют быстро, они иначе смотрят на жизнь, иначе понимают ее. И никто, проведший хотя бы одну ночь в стенах Интерната Толорозы, не может более считаться невинным. Пусть не телом, так душой.
А еще такие дети прекрасно умеют манипулировать. Гергос ужасно злился на себя за то, что сорвался. Эвретто ни в чем не виноват. Это он, Гергос, не предупредил камердинера о появлении Ри, не объяснил распорядок. Да и потом, отчитывать старшего слугу в присутствии младших? Непозволительно.
Но эти темные испуганные глаза... Гергос заговорил, не подумав, и наговорил лишнего. Ри не нужна была его помощь, он бы и сам прекрасно справился. Хозяину нельзя вмешиваться в дела слуг, это создает нездоровую обстановку в доме. Да и что такого страшного произошло? Ну, пожурил Эвретто мальчишку – не трагедия. В Интернате наверняка приходилось хуже.