— Думала, здесь тоже смотровая площадка.
— Смотровых площадок здесь более чем достаточно. А это оригинальная стилизация во чреве дракона.
— Удивительное чувство: есть, когда тебя самого сожрали.
Халлоран рассмеялся. Смех у него тоже был продирающий до мурашек: низкий, вибрирующий, заразительный. Я подумала, не ткнуть ли себя вилкой в колено, потому что уголки губ начали предательски подрагивать. К счастью, к нам снова подошел официант, и я сделала вид, что рассматриваю грязно-серое дизайнерское панно, украшенное вкраплениями красочных клякс и протянувшихся от них в разные стороны нитей. Почувствовав на себе пристальный взгляд, отвлеклась от созерцания и столкнулась с его иртхамством глазами. При имеющемся освещении они отливали алым. Я понимала, что это всего лишь игра огней в радужке, но отделаться от странного чувства не могла.
Странного, пугающего и… волнующего.
— Почему вы решили стать певицей?
Вопрос оказался неожиданным. Хотя о чем он меня ни спроси — это все равно бы оказалось неожиданным.
— Мне с детства нравилось петь. К тому же вы правильно все сказали, я мечтала об опере.
— Я знаю, что вы о ней мечтали, но не знаю почему.
Он всего-то немного подался вперед, сцепив ладони на столе. А чувство было такое, словно стола между нами уже не было. И одежды тоже.
Вместо стакана с водой я схватилась за рожок нижнего светильника. Горячий!
— Ой!
Даже пискнуть не успела, когда мою руку взяли в свои. Погасив красный след, бледнеющий на глазах, пальцами. От едва уловимых прикосновений, обжигающих сильнее лампы, ладонь запульсировала. По телу прошла дрожь, а Халлоран меня уже отпустил, откинулся на спинку стула с таким видом, словно даже не касался моей руки в бессовестно короткой ласке.
— Я заболела оперой в средней школе. — Отодвинувшись на безопасное расстояние, украдкой потерла ладонь. — Петь я любила с детства, а к нам в школу пришла учительница, которая решила приобщить детишек к прекрасному. Таскала нас по галереям, выставкам и на разные экскурсии. И вот однажды в рамках какой-то там программы ей удалось раздобыть льготные билеты для школьников в Мэйстонскую оперу. На «Призрачный свет». Партию Мартины исполняла Лиза Барлоу, и я поняла, что хочу так же. Не потому что камеры и свет, а потому что в опере поешь душой и сердцем. Искреннее, чем где бы то ни было.
— Предпочитаете обнажать чужие чувства?
— И это мне говорит политик?
Он поднял руки.
— Засчитано. И что же вам больше всего понравилось в тот вечер? Помимо голоса Лизы Барлоу?
— Платье Лизы Барлоу, разумеется. — Я снова потянулась за водой, но передумала. — По моде прошлого века, длинное, с кринолином. Оно было такое…
— С очень привлекательным декольте.
По ощущениям брови чуть с лица не выпрыгнули.
— Красное, ближе к алому. Цвет не меняется согласно либретто композитора. Вы тоже ходили на «Призрачный свет»?
— Когда мне было семнадцать, к нам, точнее, к отцу, приезжала делегация из Флангстона. Нужно было показать дочери местра Стоунвилла город, а заодно устроить ей культурно-развлекательную программу. И я решил, что опера сойдет.
— Ей понравилось?
— Нет, но из вежливости Ирга весь вечер отпускала комплименты певцам. Потом мне передали ее слова: «Если все воют так, как эта вульгарная дрянь и ее наблы, городу и театру давно пора вкладывать деньги во что-то более качественное».
— Как по мне, так это называется лицемерие.
Ой, я что, сказала это вслух?
— Лучше было встать и уйти?
— Да. Вы сильно расстроились?
— Нет, мне понравилось. Лиза Барлоу в те годы была еще совсем молодой.
Совсем молодой — это как раз моего возраста. Шайна, например, пела с двенадцати, а в восемнадцать уже получила партию Артомеллы.
— И помним про декольте, — фыркнула я.
— Вам идет улыбка, Леона.
— А?
Я поймала себя на том, что улыбаюсь — вот так, вопреки всякой логике сижу напротив иртхана и… веселюсь. А этот окончательно обнаглевший дракон едва приподнял уголки губ, отчего мое сердце решило устроить джумбийские танцы где-то под горлом. Негромкая музыка текла со сводов… или отовсюду. Чувство было такое, словно поет каждый камень: тихо, пронзительно-тонко.
— Ну а теперь о том, что вам не понравилось.
— Не понравилось?
— В вашей первой в жизни опере. — Он прищурился. — Скажете, что понравилось все, не поверю.
— Но мне и правда понравилось все. — Я пожала плечами. — Хотя ладно, было кое-что… Перо.
— Перо?
— Ага. Передо мной сидела очень высокая женщина, и к ее ленте на волосах крепилось перо, закрывающее мне полсцены. Никто со мной меняться местами не захотел, поэтому я все время ерзала и вытягивала шею. Единственное, о чем думала весь антракт, как его незаметно вытащить и спрятать под кресло.
Он покачал головой.
— И что было, когда вы его вытащили?
— Почему вы так уверены в том, что я его вытащила?
Халлоран развел руками.
— Ну… меня выставили из оперы, а маме выставили счет за перо. Оно крепилось прочнее, чем я думала. И поломалось.
На сей раз мы смеялись вдвоем. Просто мне отчетливо вспомнилось лицо той дамы, когда она услышала «крак!» над ухом и обернулась.
— В общем, в следующий раз я вернулась в оперу, когда уже смогла сама заплатить за билет.
Костюм цвета горького шоколада сидел на нем как влитой: создавалось впечатление, что они неразделимы. То есть, если из костюма вынуть Халлорана, будет уже не то, а если с Халлорана снять костюм… Так, Леона, давай-ка вернемся в реальный мир.
— Вы там часто бываете?
— Не очень. Есть в этом что-то неестественное — смотреть на воплощение своей мечты из партера.
Весьма некстати появился официант. Пока на скатерти расцветали заказанные нами блюда, а вино играло в бокалах огненными бликами, мы смотрели друг другу в глаза. Как в поединке — кто первым отведет взгляд. Ладонь, к которой он прикасался, горела до сих пор. Словно от невинных поглаживаний в меня перетек жидкий огонь — вроде того, что сейчас плескался в светильниках. Хотелось провести по сильному запястью кончиками пальцев, рисуя браслет часов: медленно, соблазняя и соблазняясь. Снова почувствовать его силу, когда он перехватит мою руку. Ощутить жесткую, сбивающую с ног, как порыв ураганного ветра, власть. Задыхаться в поцелуе, от которого мысли теряются как в самом изощренном лабиринте.
Поддаться этому наваждению — вот чего мне отчаянно хотелось сейчас.
Я поняла, что официант вышел, когда тень от тяжелых шторок скользнула по стене, ласково коснулась плеч движением воздуха.
— Если бы вы на нее не смотрели, у вас бы не было мечты.
— Вы сейчас о чем?
— О том, что иногда стоит отбросить страх, когда смотришь наверх. Чтобы иметь смелость туда взобраться.
— Пару дней назад вы пугали меня сломанной шеей.
— Пару дней назад вы уверяли, что полет стоит падения.
Этот разговор нравился все меньше. Исключительно потому, что Халлоран нравился мне все больше. А это ни к чему хорошему не приведет — я даже подумала, не взяться ли снова за светильник, чтобы здравый смысл не затерялся окончательно в радужной пыли соблазнительной сказки. Он иртхан, глава правящей семьи, я певица из Ландстор-холла. Самое большее, что мне светит, — пожизненное клеймо его любовницы, даже если мы будем вместе всего два дня.
Но почему, драконы меня дери, так тянет проверить, стоит ли этот полет падения?
— Давайте сменим тему, — заметила я.
— И о чем же вы хотите поговорить? — Халлоран замер с салфеткой в руках: видимо, привык менять тему сам.
Я же судорожно пыталась вспомнить, в каком порядке пользуются этими ста тридцатью тремя приборами — от тарелок или к тарелкам. Сделала вид, что задумалась, покосилась на него — что возьмет первым. Ага, понятно, все-таки от. Кто вообще придумал класть самое нужное дальше от блюд?
— О предстоящем выступлении.
— Что именно вас интересует?
— Например, кто будет на приеме.
— Приглашены все правящие. Это традиция.
Совет двенадцати правит Аронгарой с того дня, как двенадцать мегаполисов объединились в государство под одним флагом. Двенадцать городов — двенадцать правящих семей, двенадцать высших. Законы принимаются совместно, раз в пять лет происходят выборы, которые в общем-то больше формальность. Место достается сильнейшему иртхану, способному удержать не только власть, но и город в безопасности. Решение принимают с учетом голосования населения, хотя, по сути, кто станет во главе города, решает Совет.
И мне предстоит петь перед высшими иртханами?
Супер.
— Еще знакомые матери, вся местная аристократия. Выдающиеся ученые и бизнесмены.
— Весело тут будет.
— Скучно. — Халлоран улыбнулся. — Все с заготовленными речами, никакой импровизации.
Я фыркнула.
— Кроме вашего выступления.
— То есть вы не… планировали ничего такого заранее?
— Нет, я пробираюсь нехожеными тропами по вашим следам.
Я поперхнулась и закашлялась. Замахала рукой, когда Халлоран приподнялся, и потянулась к воде.
— Надеюсь, именинница любит сюрпризы, — пробормотала себе под нос.
А еще надеюсь, что цвет моего лица не напоминает скатерть.
— Безумно.
Я подозрительно прищурилась, но дракони… иртхан смотрел без тени насмешки.
— Что она еще любит? Я имею в виду, какую музыку? Мне нужно подобрать репертуар…
— Об этом не переживайте. Просто пойте свои самые любимые песни.
Я удивленно посмотрела на него.
— То есть…
— То есть самые любимые. Которые вам нравятся больше всего.
Гм. Ну ладно. И он даже не попросит…
— Пришлете мне список.
Не попросит он, как же.
— А что насчет времени?
— Рассчитывайте часов на шесть. Как раз между поздравлениями, и… поздравлениями, и… поздравлениями.
Надо отдать должное, улыбаться Халлоран тоже умел. И не только так, словно собирался заглотить тебя одним рывком, а после долго и со вкусом переваривать. Нет, улыбка была вполне себе человеческой, настоящей. Жесткие черты лица преобразились — на миг даже показалось, что этот мужчина загадочный двойник Халлорана, которого подсунули на его место, когда я ненадолго отвлеклась на движение за портьерой.
— Я пришлю вам программу, Леона.
— Мне нужно познакомиться с ведущим.
— Не нужно. Я все решу сам.
— А пианист? С ним у вас все решить самому не получится.
— Почему? — Халлоран нахмурился.
— Потому что мне придется с ним репетировать. Нам в любом случае нужно подстроиться друг под друга и… еще под это нужно будет выкроить время.
— Так пригласите своего знакомого. Дрэйк Беркинс, если не ошибаюсь.
Ответить не успела, потому что он пер, как дракон по пустоши. Разбегайся кто может.
— Играет отменно, вы уже сработались. Договоритесь с ним сами, с эссой Обри я переговорю лично. Днем перед выступлением к вам приедут визажист и парикмахер. Да, еще доставят платье и драгоценности.
Э… что?
— У меня достаточно своих нарядов для выступления.
На меня посмотрели так, словно я сказала несусветную глупость.
— Это не обсуждается.
Ну разумеется. Вот это уже больше похоже на то, что было в самом начале.
— Не боитесь с размером промахнуться?
Иртхан приподнял брови.
Конечно, как я могла забыть. Он знает обо мне все. Но как же это раздражает!
— Слушаюсь, местр! — Не удержалась все-таки. — Что-то еще?
Халлоран улыбнулся снова. На сей раз той самой улыбкой «сожрал и забыл».
— Пока это все.
ГЛАВА 7
Ресторанный зал, в котором мне предстояло петь, мог вместить человек триста, а то и больше. Судя по масштабам намечавшегося торжества, «а то и больше» было гораздо более точной оценкой передряги, в которую я влипла. Эвель уверяла, что выступление на таком празднике позволит моему портфолио скакнуть в рейтинге на головокружительную высоту, поэтому я бы не отказалась от парашютика. Вот только где его взять? Мне ясно дали понять, что придется петь перед правящими семьями и аристократией. Наверное, это неплохая репетиция перед оперой. Нет, правда.
С такими мыслями я попрощалась с Пристом, который привез меня домой, и позволила родному лифту себя сожрать, поднимая на этаж. Ужин с Халлораном ужином и закончился. Хотя вру. Закончился он тем, что меня проводили до машины. Флайс взмыл ввысь, а я все смотрела на стремительно уменьшающуюся точку, в которую превращался иртхан. Потом мы набрали высоту, и подсветка ресторана уступила темноте и блеску аэромагистралей. Я поймала на себе быстрый взгляд водителя и шустро отлипла от стекла.
— Никак не могу привыкнуть к этой вашей… верхнему уровню, — сообщила с милой улыбкой.
— Разумеется, эсса.
Лифт выплюнул меня в холл перед квартирой, в настоящее. Я шагнула вперед и чуть было не влетела в Вальнара. Отпрянули мы с бывшим одновременно, за моей спиной лифт пополз вниз.
— Ты что здесь делаешь?
— Где ты была?
Хорошенькое начало. Особенно для наших безвременно почивших отношений. Я обошла его и направилась к двери.
— Леа! — Меня схватили за локоть, но я шустро стряхнула его руку. — Я ждал тебя два часа. На этой самой площадке. Твоя сестрица отказалась меня пускать.
Ну что я могу сказать? Умница.
— Леа, нам нужно поговорить.
Я старалась смотреть ему в переносицу: изображать тот самый равнодушно-отстраненный взгляд. Но то и дело цеплялась за широкие плечи и вздернутый подбородок, который принято называть квадратным. За идеально уложенные волосы цвета слабо разбавленного кремом кофе. Отчаянно не хотелось встречаться с ним взглядом, потому что — мне так всегда казалось — по моим глазам близким понятно все и сразу. Это с другими я прикрываюсь надежно, рядом с самыми родными не могу. Словно что-то плавится внутри, падает какая-то заслонка, отделяющая Леону от Бриаль, и наружу вылезает все, что запрятано глубоко-глубоко.
Ключи в моей руке почти не дрожали. Равно как и голос.
— О чем?
— О нас. Пригласишь?
— Нет.
Вальнар глубоко вздохнул.
— Слушай… я вел себя как последний набл.
— Ты только сейчас это понял?
Отчаянно хотелось сбежать в квартиру и захлопнуть за собой дверь. Вместо этого я все-таки посмотрела ему в глаза — темные, как ночь. Когда-то мне безумно нравилось ловить в них свое отражение. Когда-то… Думаю так, словно это было целую вечность назад. А ведь прошло-то всего ничего со дня, как «мы» превратились в «я» и «он».
— У Лэм с Дрэйком. Просто увидел тебя и понял, что…
— Что?
— Что я больше не могу себе врать. Леа, ты нужна мне.
А как же та рыжая?
К счастью, я прикусила язык прежде, чем слова вырвались наружу.
— Такой, какая ты есть. Понимаешь?
Я мечтала об этой встрече, наверное, сотни раз. Представляла ее себе, ворочаясь в постели, когда не могла заснуть, во флайсе по дороге на работу или домой, на сеансах у Лэм… Да везде, куда позволяла добраться шустрым неугомонным воспоминаниям. Но я никогда не представляла ее так: перед дверью собственной квартиры и после того, что увидела несколько дней назад.
— Нет, — сказала я.
— Что — нет? — Теперь в его голосе слышалось раздражение.
Вальнар привык, чтобы все было по его, и, когда что-то шло не по сценарию, вспыхивал, как сухие ветки под дыханием дракона. Отчаянно хотелось поддаться, позволить себе эту маленькую слабость. Шагнуть ближе, обнять — и завтра все будет как раньше. Мы снова сможем собираться у Лэм с Дрэйком, я смогу сидеть, закинув ноги ему на колени, а он станет кормить меня ягодами. Можно в шутку цапнуть его за палец, визжать, когда он запустит в волосы свою пятерню, путая их. Праздник Смены времен мы вчетвером отметим в каком-нибудь клубе, а на свадьбе будем танцевать первый танец вместе с молодоженами. Все это настолько ярко пронеслось перед глазами, что я с трудом удержала себя на месте.
Потому что отчетливо понимала: как прежде — уже не будет.