он уже остановился возле той особо охраняемой двери, открыл ее своей карточкой, чтобы впустить нас. Все забежали внутрь, ринулись дальше по коридору. Сами размеры этой двери внушали доверие: огромный стальной шит, который укроет нас от стражей, куча замков и засовов. Безопасность и надежность – наглядно.
Ивлин вбежала передо мной, и настал мой черед, но тут Бахи преградил мне путь.
Улыбка исчезла с его лица, глаза, спрятанные за тонированными стеклами очков, оледенели.
Он крепко сжимал дверную ручку.
– Бахи! – Я словно со стороны услышала дрожь своего голоса.
– Это ты навлекла беду на нас. Зачем ты сюда явилась?
И он захлопнул передо мной дверь.25
Я осталась стоять на крыше в полной растерянности, внизу целая армия стражей уже заполняла огороженное пространство. Красная униформа, цвет угрозы, словно кровь хлынула сюда, во внутренний двор. Снаряжены как для столкновения, в черных шлемах, со щитами – на какое сопротивление они рассчитывали? Что в них будут стрелять? И тут я соображаю: это делается напоказ, для телевизионной картинки. Продемонстрировать публике, насколько опасна Селестина Норт.
Прятаться уже поздно, здесь, на крыше, я как на ладони, стоит лишь кому-то из них задрать голову. И слезть с крыши невозможно – живой до земли не доберешься.
Стражи полезли по металлической пожарной лестнице, а меня охватила парализующая паника. Все кончено. Пройти столько испытаний – и кончить этим. Но вдруг у моих ног поднялась крышка люка, выглянула голова. Я отскочила, забилась в угол: конечно же это лезет страж.
– Сюда! – торопливо, нервно окликнул меня Леонард.
Одна секунда в запасе, чтобы оценить его надежность. Мысленно я проклинала себя – надо было пойти с Кэрриком, у меня был шанс. Кроме него, никому верить нельзя. Ботинки стражей загрохотали по металлической лестнице. У Леонарда открытое и честное лицо, Кэррик говорил, Леонарду можно верить. Я верила Кэррику. Дедушка не велел никому доверять. Дедушке я доверяла. Голова кругом.
Но других вариантов не оставалось. Прыжок веры – я кинулась к Леонарду. Он стоял на лестнице, протягивая мне руку. Я ухватила его за руку и спустилась внутрь, а Леонард поспешно и бесшумно закрыл над нашими головами крышку люка. Мы оказались в узком коридоре, не знаю, для вентиляции он был предназначен или для обогрева, но воздуху здесь маловато, душно. Мы скорчились, присели.
Леонард прижимал палец к губам, веля мне молчать, но без особой нужды – я была напугана до обморока и, прислушиваясь к его и своему частому дыханию в этом душном проходе, понимала, что ему так же страшно. Над нами грохотали ботинки стражей, пытавшихся разгадать трюк: как это Селестина Норт ухитрилась исчезнуть?
Сердце болезненно билось, я видела пот, проступивший у Леонарда на лбу, чувствовала исходивший от него запах страха. Люди, которых я любила, сделались врагами и преследователями, но другие люди, от которых я вовсе этого не ждала, воскресили во мне веру. Всякий раз такие поступки для меня – полная неожиданность, они разбивают мне сердце или кажутся незаслуженным чудом. Наверное, Джунипер могла бы все это точно прогнозировать, она гораздо лучше, чем я, разбиралась в людях и ситуациях. Увидев это, она сказала бы: «Наконец-то начинаешь соображать, Селестина!»
Тяжелые шаги кружили над нами, в растерянности метались, порядок сломан, точно отряд муравьев, сбившихся со следа. Я не замечала тот люк, пока он не открылся: его обводы сливались с полом. Если повезет, стражи тоже его не разглядят, но ведь они прошли специальную подготовку, их учили замечать все, их таким фокусом не обманешь.
– Они не смогут открыть его сверху, – шепнул мне Леонард, опаляя горячим дыханием мою шею. – Оттуда они не влезут. – Он ткнул пальцем в панель на потолке, открыть ее можно только карточкой-пропуском. – Но скоро они попытаются подобраться к нам по-другому.
Топот наверху прекратился, теперь стражи принялись колотить в ту дверь, за которой укрылся Бахи и все остальные. Родители Кэррика, маленькая Ивлин с Корделией, Мона – мне представлялось, как все они сгрудились внутри, пытаясь себя уверить, будто им ничего не грозит.
Это ты навлек беду! Мысленно я возвратила Бахи его слова, гнев распирал меня. Бахи, вождь этого маленького народа, миротворец: если это он вызвал стражей, чтобы избавиться от меня, то его страх перемен приведет к куда более значительным переменам, чем могла бы спровоцировать я, – и неизбежно принесет горе тем людям, о которых он так пекся.
– Бахи запер дверь и не впустил меня, – шепнула я Леонарду. – Может, он сам и вызвал стражей? Но с чего бы ему рисковать собственной свободой?
– Меня это не удивляет. – Он сердито покачал головой. – Лиззи всегда считала Бахи мерзавцем. Терпеть его не могла. Конечно, это он.
Так я ничему и не научилась, подумала я. Сразу купилась на рыцарственное поведение Бахи.
Я почувствовала, что обязана отплатить Леонарду доверием за доверие.
– Я спрашивала Мону о Лиззи, – шепнула я и вопреки всему, что творилось над нами, увидела, что Леонард весь обратился в слух. – Она сказала, Лиззи призналась тебе, что она заклеймена, и ты отверг ее, и поэтому она убежала – сердце ее было разбито.
– Не было такого! – сердито, возмущенно ответил он.
Слишком громко. Я зажала ему рот рукой. Глаза его расширились, он быстро закивал, обещая вести себя тише, желая продолжить разговор.
– Я же тебе говорил, – шепнул он, – я с самого начала знал про ее Клеймо. Догадывался, по крайней мере. У нее Клеймо на груди, и она всегда вела себя странно, если я хотел коснуться … – Он покраснел до ушей. – Мне это было все равно, я бы никогда ее не отпустил. Я надеялся, она доверится мне, я все время повторял, что не согласен с действиями Трибунала, старался облегчить ей признание. С какой стати Лиззи сказала Моне такое про меня?
Я нахмурилась, соображая, но разгадать эту путаницу не смогла. Неужели Мона солгала мне? Я ведь и с ней почти не знакома, никого тут не успела как следует узнать, но почему-то мне казалось, что она едва ли способна на такой обман.
Я покачала головой.
– Не знаю. Но мы выясним, – решительно пообещала я.
Снова шаги, стражи удалялись от пожарного выхода.
– Спасибо, Леонард, я понимаю, как ты рискуешь.
– Следую твоему примеру. На суде ты сказала, что помогла старику, потому что это правильно. Логика и сострадание, – напомнил он. – Я буду голосовать за партию Жизни.
Я улыбнулась.
– Надо идти, пока они не нашли другой проход. Сюда. – Он тронулся с места, и я последовала за ним по лабиринту, пронизывавшему весь завод.
Леонард привел меня в безопасное место, откуда мы могли наблюдать, как стражи собираются на переднем дворе. По одну сторону они выстроили с десяток Заклейменных, работавших на заводе легально, у всех на рукавах были повязки с буквой «П». Этим предстоит стать свидетелями расправы. По другую сторону
отряд стражей караулил пойманных нарушителей – родителей Кэррика, Корделию с Ивлин, Бахи и Мону, всех, кто надеялся укрыться в лаборатории. Сердце забилось отчаянно: их схватили из-за меня, значит, мне следует сдаться. Пусть возьмут меня, а их отпустят – так будет правильно.
Тук-тук-тук.
Я двинулась вперед.
– Ты куда? – встревожился Леонард.
– Нельзя допустить, чтобы их увезли. Их арестовали из-за меня.
– Ты не можешь этого знать наверное! – возразил он. – Селестина! Стой!
Вдруг отчаянно завизжала Ивлин – страж схватил ее, – и я поднялась во весь рост, шагнула – если бы кто-то поднял в этот момент голову, меня бы увидели. Но из темноты взметнулась рука, потащила меня – я пыталась бороться, но, столкнувшись лицом к лицу с тем, кто меня схватил, узнала Кэррика – его запах, – я всем телом прижалась к нему, и он крепко обнял меня обеими руками.
– Даже и не думай! – негромко предупредил он.
– Я не могу допустить, чтобы их забрали!
– Они заберут и тебя и их – что толку? Сама подумай, Селестина.
Он всегда сохраняет спокойствие, даже в таких ситуациях, говорит медленно, как будто взвешивает каждое слово, не то что я, у меня в голове проносятся образы и мысли, страхи и ужасы.
– Как ты выбралась? – спросил он.
Я быстро рассказала ему, Ленноксу, Фергюсу и Лоркану, как поступил Бахи. Все они, кроме Леонарда и Кэррика, удивились и, кажется, не совсем избавились от сомнений. И действительно: Бахи мог оставить меня снаружи, чтобы спасти свою шкуру, но из этого не следует, что он же и вызвал стражей. А если не он, значит, предатель – кто-то еще из наших. Снова я задала себе вопрос, куда подевался Роган, ведь его и тут нет. А Мона солгала мне о Лиззи. Я присела, прячась за спину Кэррика, – страж поволок прочь Ивлин, девочка вопила, лягалась, Корделия выла от горя, видя, что ее дочь забирают навсегда, но двое стражей крепко ее удерживали.
– Господи! – тихо вскрикнула я, закрывая руками лицо. Я не хотела этого видеть, но я это видела.
– Мы так не договаривались! – крикнул Бахи, и все – там, внизу, и мы наверху – обернулись и уставились на него, потрясенные.
– Все-таки это он! – прошептала я. Хоть я его и подозревала, признание поразило меня.
– Это ты подстроил, Бахи? – обрушилась на него Мона.
Десяток стражей бросились расчищать проход для своего предводителя – предводительницы – она подошла вплотную к Бахи. Тот отшатнулся, дух сопротивления в нем сразу угас. Стражница сняла шлем – с ужасом я узнала Мэри Мэй.
У меня вырвался громкий вздох, и Кэррик зажал мне рот.
– Мы договорились, – повторила Мэри Мэй, – договорились, что никого из вас не тронем, заберем только Селестину. Селестины нигде нет, а о том, что здесь прячется Порочный с рождения ребенок, нас никто известить не удосужился. Ребенка мы забираем – мы обязаны предоставить ей необходимое попечение и воспитание, если еще не поздно ее исправить. – Она с отвращением покосилась на Ивлин.
Я почувствовала, как напрягся всем телом Кэррик. Он-то знает все о попечении и воспитании в интернате.
– Что ты наделал?! – крикнула Корделия Бахи, и тот качнулся прочь от нее, такой ослабевший, легким ветерком с ног сдует.
– Радуйтесь, что вас всех не арестовали. Забирайте ее, – распорядилась Мэри Мэй, махнув рукой.
Никогда прежде я не видела ее в боевой экипировке. Обычно она являлась в образе этакой Мэри Поппинс, постоянно наведывалась к нам домой, проверяла, не нарушаю ли я комендантский час и предписанную Заклейменным диету, следую ли всем повседневным правилам для таких, как я. Даже та Мэри Мэй, которая явилась искать меня к деду на ферму, еще не приняла этот новый образ. А эта поднялась на новый уровень, вышла на поле боя. Полная экипировка, шлем, щит – она пойдет на все, лишь бы найти меня. Разве у меня есть хоть малейший шанс?
Ивлин славно дралась. Она пнула стража промеж ног, тот громко выругался, согнулся пополам, уронил шлем. И тут мое сердце пропустило удар. Я почувствовала, как одной рукой Кэррик крепче ухватил меня, а другой снова зажал мне рот, понимая, что я не сдержу крик.
Это был Арт.26
Непослушные светлые волосы Арта завитками упали ему на лицо, он крепко держал Ивлин за руку, черты его исказила гримаса боли и злобы.
Корделия мучительно выла, оплакивая свое дитя.
Другие стражи поглядывали на Арта и Ивлин, вроде бы забавляясь, хотя мне бы хотелось надеяться, что все они тоже люди и кто-то, пряча лицо под боевым шлемом, ужасался происходящему.
– Давайте их обеих заберем? – предложил Арт, и звук его голоса разбил мое сердце. – Мать вместе с девочкой?
– Да! Да! – Корделия, упавшая на колени, проворно вскочила – пусть ее тащат хоть на край земли, только бы вместе с Ивлин.
Как я мечтала услышать голос Арта, и вот услышала – здесь, в такой обстановке. Он странно выглядел в этой форме, словно мальчишка, вырядившийся солдатом: неудивительно, что шлем свалился, он был великоват Арту, несмотря даже на его буйную копну волос. Арт и Кэррик – ровесники, но Арт не годится в солдаты, у него детское лицо, он никогда ни к чему не относился всерьез. Сосредоточивался он лишь, когда играл на гитаре, да и тогда сочинял нелепые песенки о зебре в крапинку, о слоне без хобота, о тигре, который сделал маникюр, и жирафе, который ищет водолазку с подходящим воротником, о маленькой брокколи, отказывающейся есть овощи. В таком духе.
Эта нынешняя ситуация совершенно Арту не подходит, это слишком реально и грубо, шуточками не отделаешься. Разлучить ребенка с матерью – вот что он обязан сейчас сделать, а ведь он сам прошел через такое, его мать умерла. Нет, он не сможет. Он не сделает этого.
– Возьмите меня! – раздался внезапно чей-то голос из-за ворот.
Это Роган, он был там, снаружи, на свободе. Зачем же он вернулся? Стражи обернулись и уставились на него.
– Я тоже Порочный с рождения, – продолжал он. Голос его дрожал от страха, но мальчик держался.
– Роган! Нет! – закричала мать Кэррика.
– Какого черта? – сказал Кэррик, приподымаясь, и настала моя очередь удерживать его. Пришлось вмешаться и Ленноксу, иначе мы бы его не остановили.
– Оставьте Ивлин. Заберите меня! – умолял стражей Роган. – Мне четырнадцать лет. Мои родители заклеймены. Я всю жизнь провел вне системы. Возьмите меня!
Мэри Мэй на него и не глянула. Она подала сигнал, и стражи двинулись прочь, не внемля мольбам Рогана, иные умышленно толкали его плечом, пихали, дразнили его, проходя.
– Заберите меня! – Его голос сорвался на высокий, пронзительный визг, руки раскинуты – он потерпел поражение.
Все прошли мимо и сели в машины.
– Я вам не нужен?! – кричал Роган вслед. – Моего брата вы забрали, а я не гожусь?
Я оглянулась на Кэррика: он гневно тряс головой, глаза почернели. Келли бросилась к младшему сыну, обхватила его руками, оба они едва на ногах стояли