Заночевали на обратном склоне безымянной горы, где не так свирепствовал ветер, и нашлась подходящая расселина. Накидали поверх нее нарубленных заранее березок и еловых лап. Из них же сделали подстилку и легли возле костра жопа к жопе. Проснулись же мы совсем в другой компании.
Манси было штук десять. Разбудили они меня ударом обрезиненного приклада моей же винтовки по голове. Идиоты! Это же, как гвозди ПНВ заколачивать — башке ничего, а оптика на "Винторезе" полететь может. При этом один из них сидел у меня на ногах, двое держали руки, а четвёртый вязал. После того как нас с Ткачем спеленали как младенцев, наши упакованные тушки манси привязали сзади к своим саням и отправились в путь. Я ребрами пересчитал все ледышки по пути в деревню. Хорошо — их было не так много, а вот Ткачу не подфартило. Он несколько раз переворачивался лицом вниз, и кроме того, что вдоволь нажрался снега, проверил своей физиономией крепость уральского льда. По-моему, ему даже зуб выбило. Хотя через распухшие губы не понять.
— Ну и рожа у тебя, — я сел поудобнее и принялся рассматривать напарника в свете совсем неяркой лампадки, чадящей вонючим жиром.
— Рожа заживет, а вот головы у этих блядей обратно вряд ли прирастут, когда я им их оторву, — Ткач сплюнул красным на плетеный пол юрты.
Почему нас не убили сразу? — это был второй по важности вопрос, который волновал меня сегодня. Первый — как отсюда свалить. Над этим я и работал, вертя во все стороны головой, когда вместе с облаком морозного воздуха в юрту вошли пятеро вооруженных короткими копьями молодых и один старый манси с какими-то плетеными веревочками в руках. Он мне сразу напомнил того шелудивого шамана из Подгорного лога. Та же хитрая морщинистая морда и тоже, небось, служитель культа. Но оказалось, я ошибся. Этот был аж целым вождем, а шаманом тут подрабатывал его сын — молодой и наглый, ухмыляющийся в углу. Неплохо семейка бездельников устроилась. Мамаша, поди, всему племени целебные благовония впаривает за пойманную рыбу и добытую дичь.
— Твоя глюпый человека совсем плехо себя вести. Глюпый человека Куль-Отыр дружит. Куль-Отыр порвал много насых человека. Нуми-Торум сердица. Нуми-Торум требовай к себе твоя глюпый человека, — затараторил старик.
— Бля, я говорил, твой уебок нас до добра не доведет, — сверкнул глазами в мою сторону Ткач. — Теперь порешат нас из-за него. Надо было пристрелить мутанта еще в Соликамске.
— Без голов им это будет сделать трудно, Алексей. Или ты уже берешь свои слова обратно?
— Но если твоя глюпый человека позовет Куль-Отыр утром в амбар-юрта, йир будет не больна. Щохри в башка, — вождь вынул из рукава костяной обоюдоострый нож и помахал им перед моим носом. — Не позовет — Ийр будет осень, осень хатнэ.
— Что он лопочет? — скривился Ткач. — Нихуя не понимаю.
— По-моему, предлагает сделку: Красавчика в обмен на легкую смерть.
Ткач ничего не ответил. Не сомневаюсь, он легко бы променял и голову Красавчика, и мою, но только не на собственную смерть. Даже на легкую. Это там, в Соликамске он мог прожигать жизнь, растрачивать и пускать под откос, потому что конец ее был в призрачной дымке. А здесь он будет за нее цепляться зубами, рвать за нее глотки, ломать шеи. А я постараюсь ему в этом помочь. И не из альтруизма. В одиночку тут не выжить, да и вообще, друг Лёха — мой ходячий ключ.
Утомившись от долгого ожидания своей участи я, кажется, немного поспал. Мой напарник же, после безуспешных попыток высвободиться из пут, как-то сник, но глаз, похоже, не сомкнул.
Когда за нами пришли, было уже темно. Или еще темно. Подталкиваемый острыми копьями в задницу и влекомый крепкими руками в темноту, я особо не сопротивляться, выбирая момент, когда врагов станет меньше, а веревки хоть чуть-чуть ослабнут. Вели нас недолго. Довольно большое сооружение, которое и называлось амбар-юрта, было возведено на отшибе стойбища манси и освещалось снаружи двумя воткнутыми в снег факелами. Внутри, прямо по центру, на перекладине, закреплённой в двух продолговатых идолах с вытаращенными глазами и разинутыми ртами, висел большой котел, в котором уже парила вода. Рядом на столе стояло еще несколько котелков, мисок и чаш. Нас с Ткачём толкнули в угол и поставили на колени рядом с молодым парнем из местных. Его же, наоборот, подтянули к костру, но перед этим всем троим на шеи повязали несколько веревок разной длинны.
— Да вы совсем тут охуели, — мой напарник дернулся, но почувствовав у горла острие копья, затих.
Тем временем сынок вождя зажег чагу и принялся окуривать дымящим грибом голову паренька. Затем шаман взял щохри и надрезал у жертвы шею за ухом. При этом его помощник подставил одну из чаш и начал собирать кровь. Несколько раз эти милые парни повторили данную процедуру с различными частями тела несчастного, постепенно перейдя от надрезов к отсечению шматов, годящихся на приличный шницель. Они буквально кромсали беднягу заживо. Тот сначала мычал сквозь кляп, а потом затих. Куски мяса складывали прямо в большой кипящий котел, а всякие обрезки — в котелки поменьше.
Я посмотрел на Ткача. Зуб дам, что в тот момент он молился про себя и крестился мысленно. И думалось мне о том, что напрасно мы брякнулись оба дрыхнуть в той расселине, а не стали дежурить по очереди. Что ж, расслабились, почувствовали близкую цель. Надо было хотя бы Красавчика при себе держать. Он бы нас предупредил о гостях. Кстати, а почему я решил, что этим Куль-Отыром вождь считает моего питомца? Может это он про того рокотуна говорит? Да уж, та тварюга нам сейчас бы не помешала. Разогнала бы всю эту шелупонь к чертям собачьим.
— Твоя глюпый человека позовет Куль-Отыр? Не позовет, Ийр будет осень, осень хатнэ, — снова обратился ко мне вождь и показал на лужу крови в центре ритуальной юрты.
— Обойдетесь, неудачники. Вы даже зарезать толком не умеете, — попытался я изобразить надменную ухмылку, но, подозреваю, вышло так себе, — вон сколько ценного продукта перевели.
— Няйт хум пуссын в?г, — засмеялся вождь, — шамана все каласо знает.
— Ага. Только покормить этих парней забыл, — я показал на идолов с большими ртами, — а Отевах из Подгорного лога, когда шаманил с Золотой Бабой, нашей кровушкой таких потчевал.
Вождь аж переменился в лице. Он выронил щохри, будто тот обжег его ладони, и отскочил в угол.
— Что же ты сразу не предупредил, придурок?! — чисто и без акцента воскликнул он, — Чуть не наделали беды!
После чего махнул своим подручным, и остался с нами наедине.
— Не силён в ваших камланиях. Думал, квалифицированный шаман помазанника божьего за версту чуять должен? — протянул я вперёд связанные руки, наивно полагая, что уж теперь-то конфликт исчерпан.
— Ишь, какой прыткий, — осклабился вождь. — Твой мутант пятерых наших загрыз, и ещё одному… — он огляделся и продолжил шёпотом: — причинное место оторвал. Бедняга едва кровью не изошёл, насилу спасли. А жена молодая. Представляешь?
— Какой мутант? — попытался я закосить под дурачка.
— Вот только не надо этого, — поморщился дед, будто его носом в говно макнули. — Откуда ни возьмись объявляется лохматая тварь в упряжи, режет моих людей. А утром охотники, идя по её следу, находят вас. Ты меня совсем за тугого на голову держишь? У меня, к твоему сведению, пять классов образования.
— А зачем слова коверкал?
— Так убедительнее выходит. Разве нет? — обратился он к Ткачу.
— Соглашусь, — кивнул тот, до сих пор не отойдя от устроенного нам представления.
— Чисто ради интереса, — решил я уточнить одну несущественную деталь, — за что парнишку порезали?
— В подношения руку запустил. Золотой Бабе.
— Так ты, что же, в самом деле, веришь?
— Больше, чем в тебя, — ответил старик без тени сомнения. — А ты, нет?
— Ещё как верит! — поспешил засвидетельствовать мою набожность Ткач. — Просто, он туповат слегка. Да оголодал. Соображает плохо. И я, кстати, тоже… верю. Иначе, стали бы мы с Отевахом обряд-то мутить? Сам подумай.
— Давно не видал этого подлеца, — усмехнулся вождь, слегка подобрев. — Как он?
— Жив-здоров, — на голубом глазу заверил Алексей.
У меня аж кишки сжались от ожидания, что он сейчас добавит: "Шлёт привет". Но, слава богу, обошлось.
— Хе, а ведь мы раньше… — начал вождь, но махнул рукой, не договорив. — Ладно. Раз вы под защитой, и свои руки в крови моих людей не замарали, будете жить. Но тварюгу лохматую мне отдайте. Я перед всей деревней ответ держать должен. И, если вскоре этого мутанта не освежуем, народ потребует вашей жертвы.
— Он не придёт, — потупил я опечаленный взор.
— Отчего так?
— Разругались мы. Совсем неуправляемый стал, команд не слушает. Ну и пальнул я разок в его сторону. С тех пор шараёбится вокруг, а близко не подходит. Должно быть, ждёт удобного момента должок вернуть. Так что не мой он теперь, мутант этот. Забирай, не жалко.
— Кабы я мог, давно бы забрал, и спрашивать не стал. Мои охотники уже вторые сутки за ним гоняются, а толку нет.
— Как нет? Он наелся, — не смог я сдержаться.
— Шутки шутить вздумал? — подобрал вождь жертвенный нож. — Смотри… Как звать его? — приставил он острие к моему горлу.
— Ты чего, старый? Баба Золотая нас от самого Соликамска к тебе вела, ото всех напастей защищала, а ты вот так, значит, с ножом к горлу? Не уважаешь работодателя своего?
— Хе, — ощерился мой плоскомордый дознаватель. — Убивать я тебя, может, и не стану. А вот глаз, к примеру, выколю.
— Эй-эй! — отпрянул я, чуть не завалившись на угли, от тычущего мне в светлые очи костяного жала. — Полегче, папаша!
— И ноги переломаю, — добавил тот с доброй улыбкой. — А потом отпущу, и посмотрим, так ли ты нужен Золотой Бабе. Говори, сучёнок, как тварюгу твою звать!
— Красавчик, — подал голос примолкший до поры Ткач. — Красавчиком его звать. Кличка такая. Только он всё равно не подойдёт. Своенравная тварь. Но…
— Говори, — перевёл вождь испытующий взгляд на моего напарника.
— Есть у него одна слабость. Медведей боится до усрачки. Вы его флажками обнесите, медвежьей мочой смоченными, и он ваш.
— Ах ты сука, — у меня аж ком к горлу подкатил.
— Я ж тебя, дурака, спасаю, — обронил Алексей через губу покровительственным тоном.
— Ага, — крякнул удовлетворённый подсказкой вождь, указывая на Ткача пальцем. — Хороший друг. Береги его.
— Сберегу, не переживай. Лишняя банка с формалином найдётся.
— А теперь, — снова направил кровожадный старикан нож в мои зенки, — говори, куда лыжи навострили.
— На восток, — выпалил я первое, что пришло на разгорячённый ум.
— Зачем?
— Хранилище с богатствами несметными вскрыть надо.
В этот момент глаза Ткача противоестественно округлились и совершили едва не окончившуюся успехом попытку покинуть орбиты.
— Косьвинский Камень, — продолжил я фонтанировать секретной информацией. — Может, слыхал? Так вот, есть серьёзная наводка, и мы её отрабатываем.
— Ты что несёшь?! — прошипел Алексей сквозь зубы.
— Можем в долю взять, если будешь покладистым, — проигнорировал я нападки "хорошего друга".
— Да ну? — осклабился вождь, плохо скрывая заинтересованность. — Прямо таки и в долю? А много ли мне перепадёт?
— Треть.
Эх! Широка душа моя хлебосольная!
— Ты охуел?! — едва не прыснул слезами Ткач, чуя, как несметное богатство сделалось в один момент чуть более сметным.
— Треть… — повторил старик, продолжая на пару со мной игнорировать протестующего Алексея — всёсъемсамникомунедам — Ткачёва. — А не маловато, за одинадцать-то лет?
— Чего? — не понял я таинственных расчётов своего визави.
— По два года за убитого, да годик — так и быть — за калечного. Не, — почесал вождь жиденькую бородёнку. — Дёшево отделаться хотите. Давай так — мне всё, а вам доброе напутствие в обратную дорогу и моя сердечная благодарность.
Ткач уставился в пол, беззвучно оплакивая свою несбыточную мечту.
— А то, — продолжил вождь, играя щохри возле моего носа, — могу и совсем задаром.
— Нет, я согласен. Сердечная благодарность — это то, чего мне всегда не хватало.
Глава 23
Тем же вечером Елдан, понукая своими сподручными, вытащил нас из амбар-юрты на мороз и двинул проникновенную, судя по всему, речь перед собравшейся толпой соплеменников. Те вначале недоверчиво щурили свои и без того узкие зенки, но, по ходу представления, начали перешёптываться и сдержано кивать, соглашаясь с озвученными Елданом тезисами, а после кульминационных завываний и потрясаний растопыренными руками вождя по направлению к небу, совсем растаяли, едва сдерживая слёзы от признательности своему мудрому руководителю.
— Ну всё, — бросил Елдан, проходя мимо нас по завершении пламенной речи. — Утром в дорогу.
Ох уж эти политики.
Ночь мы провели связанными, под присмотром двух дюжих молодцов из личной елдановской гвардии. Ткач молчал, обиженный, будто я поимел его и не женился. Да и мне с этим ксенофобом болтать не слишком-то хотелось. К тому же, не было уверенности, что наши сторожа не придуриваются так же, как Елдан и не шарят в русском гораздо лучше, чем я в мансийском. А ведь достаточно им уловить "Елдан", "убить", "бежать" и наша песенка спета. А что ещё можно обсуждать с Ткачом, кроме планов по избавлению от лишнего компаньона? Поэтому хитроумные схемы отлучения жадного старца от бразд правления нашей операцией, я доверил только собственным мыслям.
Мысли были в целом оптимистичные. Они крутились вокруг того, что своими ногами высокопоставленный старпёр в путь вряд ли отправится. Значит, будут нарты и ездовые собаки. Это добро в племени есть, но, как я успел заметить, не так чтобы много. Учитывая это, и то, что Елдан не производил впечатления человека, готового честно распределять материальные блага, сопровождающих будет по минимуму. Останется только с ветерком преодолеть большую часть пути, и, ближе к пункту назначения, избавиться от нежелательных попутчиков. Как конкретно избавиться? Об этом я на тот момент не думал. Слишком мало вводных. Да и дорога дальняя. Утро обещало прояснить спорные моменты и дать новую пищу для размышлений.
Пищи оказалось много. Больше, чем я ожидал.
— Что за херня? — будто читая мои мысли, пробурчал Ткач, подведённый к нартам без какой либо вьючной живности. — Э! Хорош, сказал! — начал он возмущаться, когда елдановские провожатые со знанием дела принялись впрягать его в упряжку, на пару со мной.
— А куда собачки подевались? — осведомился я, на всякий случай.
— Никуда, — ответил Елдан, забираясь на устланные шкурами нарты. — Тут останутся.
— М-м… Я, конечно, лучше собаки, но…
Ответ на мой незаданный вопрос дал один из манси, опрыскавший нарты, нас, Елдана и себя с подельником мутной вонючей жидкостью.
— Да-да, — оскалился Елдан, — наши лайки медведей тоже не любят.
— Ах, вот оно что, — перевёл я пламенеющий взор на своего напарника. — Надеюсь, Алексей, ты доволен. Потому как я доволен безмерно. Всегда мечтал потаскать по тайге мансийского деда и кучу барахла, будучи обоссан медведем.
Ткач что-то пробубнил под нос, брезгливо обнюхивая окроплённый защитным зельем воротник.
— Ну, — бодро похлопал Елдан в укрытые рукавицами ладоши, — вперёд-вперёд! Чего встали?
Нацепив казённые снегоступы, мы двинулись в путь.
Без лыж и с прицепом двигались медленно. Сопровождающая парочка манси то и дело уходила вперёд и потом дожидалась нас, поправляя трофейную снарягу. Крайне безответственное поведение двух долбоёбов, на которых Елдан зачем-то повесил в дополнение к луку и копью наши разгрузки и стволы, меж тем, вовсе не облегчало задачу чистки рядов. Вождя я мог бы и зубами загрызть, но уйти на снегоступах от двух вооружённых лыжников, с младенчества привычных совершать многокилометровые марш-броски и бить белок стрелой в глаз, представлялось затруднительным. А ведь они медлить и разбираться в ситуации не станут, порешат, оставшись без вожака.