окончательно оправился от недавней попойки.
— Здравствуй, пьянчуга.
— Ха-ха-ха, — пробубнил тот. — Встала и, не продрав глаз, лезешь оскорбляться. Мы
вообще тебя разбудили для того, чтобы сказать, что пора остановиться на привал.
— А что мешало сделать это раньше?
— Куча озлобленных торговцев, гнавшихся за нами от самого Выгодска, — со смешком влез
Радислав.
— Да, Славка, прости, но вряд ли ты стала почетным гостем города.
— Нет, почему, — продолжал зубоскалить охотник. — Она — персона номер раз для
каждого. Ух, сколько златцев они сдерут за перевернутую вверх тормашками площадь!
Радислав спрыгнул с остановившегося Тучки. От неожиданной потери опоры я не удержала
равновесия, но спешно вцепилась в седло и слезла пусть и кривобоко, но без сторонней
поддержки.
Тракт в ранний час пустовал. По обоим его краям возвышались древесные полосы лесов, а
вместо живых существ, хотя бы назойливой мошкары, — тишина и отчужденность. В знак
протеста где-то каркнула ворона. Я поежилась, но храбро поспешила за ведущими лошадей
вглубь чащи спутниками.
— Зачем так далеко уходить от дороги?
Нас окружили угрюмые силуэты сосен и пушистых елей, нижние ветви которых подметали
ковер из мха.
— Не люблю быть на виду, — объяснил Радислав. — К тому же тут есть речушка. Она
делает изгиб и протекает совсем рядом с нами.
Обрадовавшись возможности искупаться, я ускорилась и остановилась только тогда, когда
Радислав оповестил, что подыскал отличный пятачок для стоянки. Наше понимание идеала
различалось, ибо неровный, полный ямок, клочок земли, поросший бессмертником, не
вселял особого восторга. Я почти возмутилась, но вспомнила о реке.
Радислав указал на север, и я понеслась туда, подгоняемая вонью собственной куртки и на
ходу перерывая содержимое сумки в поисках чистой одежды. Раненная нога ощутимо
саднила и чесалась, и я сдерживалась от того, чтобы разодрать засохшую корку.
Близость к воде почувствовалась скоро. Воздух смягчился и посвежел. Зажужжали
противные комары, окружившие меня, и, не мешкая, покусавшие за лоб и под брови. После
поредели деревья, уступив место рваному, словно небрежно вырванному клоку бумаги, берегу. С противоположного края речушка напрочь заболотилась и поросла зеленой тиной с
вкраплением белых кувшинок. Ближняя сторона отличалась прозрачностью и мелким
каменистым дном.
Вещи полетели на траву; я вошла в холодные утренние воды. Ступни с непривычки онемели, но дрожь прошла, и неудобство сменилось наслаждением. Я до отупения намыливалась
кусочком мыла, но противный запах никак не смывался — наверное, он успел въесться под
ноздри.
Солнечный желток угнездился над кронами деревьев. Я устала натираться и вернулась к
спутникам. Те явно страдали без завтрака — напоследок они вручили мне котелок, куда
следовало набрать воды, о чем я, разумеется, вспомнила нескоро. Мужчины успели развести
огонь и создать подобие постели, состоящее из наваленных еловых веток. Лис лежал в
привычной позе: на боку с поджатыми коленями — всегда удивлялась его пониманию
удобства. Радислав, сцепив руки за головой, всматривался в светлеющее небо.
— Всю кожу соскребла? — проворчал охотник. — Нам можно помыться?
— Будто я запрещала.
Немного поругавшись о том, как «нехорошо долго мыться, когда находишься в лесу с
товарищами», мы утихли. Я повесила котелок над костром и всерьез задумалась, где бы
добыть пищи. Помощники, насилу захватив с собой лошадей, сбежали. Намек понят.
Стряпать буду одна и из пустоты.
Я вывалила в воду остатки крупы и посмотрела на неаппетитное жидкое варево. Удача не
заставила себя ждать: парочка худощавых мух подлетела к каше и, застряв в ней лапками, пала смертью не шибко храбрых, но излишне любопытных. Белое с черными точками месиво
смотрелось странновато, но немногим хуже моих обычных кулинарных изысков. Нет,
готовить я умею. Если захочу и постараюсь. Или мне угрожает голодная смерть.
Смирившись с безысходностью положения, я нерадостно помешивала кашу ложкой и
размышляла о том, что будет, выйди я замуж. И как не повезет предполагаемому муженьку, раз я умудрилась испортить даже пшено. На аромат жалоб не возникало — слюнки текли
исправно. Но они испарялись, когда я видела котелок. Дабы не огорчаться, я и вовсе
перестала туда смотреть, поэтому каша пригорела да намертво прилипла к стенкам.
Вернувшиеся мужчины застали меня, усердно отдирающую коричневатые ошметки от
стенок. На моё — и их — счастье кушать перехотелось. Лис сразу лег спать. Охотник, греясь
перед огнем, разглядывал меня с особой пристальностью, а потом с неясным сожалением
выдал:
— Объясни, почему от тебя не пахнет ведьмой? Точнее — не всегда.
— Я помылась, — смутилась я, заглядывая в костер. Лицо припекало,и глаза щурились от
жара.
— Дело не в наружном запахе. Внутренний. Знаешь, нас в ордене с детства поили
снадобьями, после которых вонь ваших способностей стала особо различима. А ты не
пропахла ею насквозь, разве что изредка… он будто чадит. Иногда тухнет; после —
разгорается. Если такое возможно.
— Так плохо, что я не пахну всякой мерзостью?
— Нет, просто неправильно.
И на сей непонятной ноте короткая беседа завершилась. Радислав пожелал мне «спокойного
утра» и заснул, едва устроившись на лежанке.
Я осталась в одиночестве. Очистила котелок с помощью чар, развернула карту дорог и
придавила её уголки камешками.
Вчера мы находились здесь. Ноготь уткнулся в восточную часть. По Торговому тракту путь
займет день-другой. Палец прочертил линию от точки с надписью «Выгодск» до примерной
остановки. Чуть помедлив, добрался до участка, где придется оставить широкую дорогу и
съехать к тропинкам. После — в лес. И напоследок — к болоту. Его зеленоватая клякса
образовалась около западного края страны. За болотом находились лишь высоченные
Пограничные горы, которые оправдывали название, потому как проводили граничную
полосу с варренской Галаэйей.
О принадлежности данных гор к какому-либо государству столетиями спорили жадноватые
соседи, но в итоге те плюнули на высоченную гряду камней, начисто лишенную полезных
ископаемых, и щедрым жестом вручили их нам. Правитель Рустии старательно размышлял, что делать со свалившимся на него «подарком», да так и не определился. Работы в горах не
ведутся — добывать нечего, — посему огромное множество пещер остаются неизученными, а народ не особо рвется в первопроходцы. Всякий знает, насколько неблагодарное это
занятие, ведь из пяти ушедших добровольцев хорошо, если вернется хотя бы полтора.
Меня всегда манила таинственность остроконечных шпилей, впивающихся в облака.
Казалось, будто тучи зацепились за макушки гор и силятся слезть с них. Я мечтала побывать
там, побродить среди узких дорожек и забраться наверх, чтобы насладиться высотой.
Увидеть всю страну, кажущуюся оттуда рассыпанными крупинками городов, лесов, озер. Но
ведьма твердила, что мне там не место, запрещала приближаться к горам и грозилась
проклятьем за ослушание приказа. Она всегда исполняла обещания, и я оставила грезы о
подъеме ввысь.
Воспоминания накатили тяжелой волной.
Нет, ну как завести разговор с ней? «Здравствуй, познакомься с охотником на ведьм и
ненавистным тебе представителем варренов»? Я представила, как в тусклых сероватых
глазах учительницы вспыхивает жадный огонь. Я не смогу противостоять ей, а ребята —
защититься. Нет. Она не узнает, кто пришел со мной. Невелика проблема: пойду одна.
Мужчины бесстыдно дрыхли. Скучающая женщина, перелопатив сумки, перебрав вещи и
выбросив всякую ерунду из кармашков, страдала да придумывала коварный план побудки
негодников.
Заворочался Лис. Я взяла камушек размером с ноготь и, высунув от сосредоточенности язык, прицелилась. Камень ударил по лбу. Лис подскочил на лежанке.
— О, — бесхитростно восхитилась я, — не спишь?
— Видимо, нет. — Варрен уселся рядом с шипящим пламенем. — А не легче ли было
позвать?
— Будить спящего? Да ты за изверга меня держишь?!
Я неискренне возмутилась, но Лис болтовней не проникся.
— Ну-ну. В следующий раз я тоже в тебя чем-нибудь кину. Непременно мертвым и
облезлым.
Угроза могла бы напугать, если б варрен частенько не обещал придушить меня, обезглавить
и закопать заживо.
Лис принюхался к блестящему чистотой котелку и почесал затылок.
— Поесть нечего?
— Осталась щепотка крупы.
— Крупа — не каша, — глубокомысленно заметил друг. — Её бы ещё приготовить.
И он, перехватив котелок, направился к реке. Когда вернулся, я залебезила:
— Ой, неужели ты приготовишь обед? — Ресницы восторженно захлопали. — Ой, да не
мучился бы.
— Могу передать данную честь тебе. — Лис с язвительной улыбкой выдал остатки пшенки.
Я зарделась и помотала волосами.
— Моя ты хозяюшка. — Варрен попытался потеребить меня за щеку, но я успела увернуться
и отвесить расшалившемуся другу увесистый подзатыльник. — Поговорим о насущном?
— О чем?
— Например, расскажи, откуда у тебя поистине безумное мышление?
Я не знала, что и думать: то ли мне отвесили тонкий комплимент, то ли банально оскорбили.
— М?
— Начнем вот с чего: каким образом ты докумекала, что огромные крысы из погреба
боялись крика? Это лишено здравого смысла! И не лезь в кашу!
Я подула на обожженный палец.
— Та ситуация вполне объяснима. При первой встрече с ними я испугалась, вот и завопила.
Помогло ведь.
— Мне не понять.
— Тебе и не обязательно — просто следуй. — В голосе появились знакомые, радиславины, нотки. — Что не устраивает?
— Он. — Друг ткнул на Радислава.
Тот пробубнил что-то во сне и перевернулся на живот. Мужчина не выглядел хмурым
охотником и великолепным наездником. Скорее — уставшим человеком, который впервые
за долгое время смог подремать.
Спящий человек бесконечно интересен. Он не только беззащитен внешне, но и приоткрывает
свой характер. Я, например, считала себя этакой притомившейся красавицей с гобеленов, пока не узнала от Лиса, как люблю пускать слюни и обиженно сопеть, о чем-то вещая
собственным сновидениям.
Охотник и во сне умудрялся нервничать. Он был напряжен. Недовольно кривил губы.
— Ты имеешь что-то против Радислава?
— Для чего ты потащила его с нами? — вкрадчиво полюбопытствовал Лис. — Ему на роду
сказано убить тебя, ведьму, любым доступным способом.
— О, ты преувеличиваешь. — Моя уверенность потонула в озлобленном взоре собеседника.
— Слава, бес тебя подери! С таким не шутят!
— Про тебя тоже говорили: «Плохо смотрит», — парировала я.
В каше, к моему стыду, не оказалось ни мушек, ни песка или камешков, ни палой листвы.
Идеально посоленная рассыпчатая крупа. Ее хватило ложек на семь, а дальше я горько
посасывала ложку и подумывала, не облизать ли котелок.
Лис, прожевав, продолжил:
— И не зря говорили. Но я сдался из-за дружбы и… камня, — вынужденно согласился
варрен. — А кто знает, что возомнил охотник? У него нет причин доверять тебе.
— Не забывай, я — чародейка.
— Не забывай, — передразнил Лис, — меч у горла действеннее любой волшбы, хоть по
книге, хоть на крови. А уж о твоих навыках в бытовых чарах давно нужно всплакнуть да
закопать их, чтоб не разлагались у всех на виду.
Я бы поспорила, но слишком правильно звучали его речи.
— Кстати, — не унимался друг — он говорил тихо, но разборчиво; так, чтобы въедаться под
кожу, — если уж мы завели речь о волшбе. Если тебя поранит кто-то другой, то темные
способности откроются?
— Нет.
— Тогда почему после встречи чернокнижницей Радислав утверждал, будто ты вся дышала
тьмой?
— Неправильно рассуждаешь. Ведьма и не думала пустить мне кровь. — Я дотронулась до
перевязанной ноги, и во вспухшей голени отдалось покалыванием; рана-то зажила, но
ощущения остались. — Я сама плюхнулась на штырь. Вроде как добровольно порезалась, раз
уж не сумела устоять на ногах. И могла обратить кровь в чары. Но не успела.
Припомнился давний случай с шишигами. Если б их предводительница не порезала меня
когтём, а я — не расковыряла свежую рану, то не видать нам спасения как своей макушки.
— Бестолковая система. Если я изрежу тебя в капусту — ничего не произойдет, но если ты
упадешь и разобьешь нос, то сможешь перебить половину Рустии. Бредятина.
Я возмущенно шикнула:
— Нет, я всё понимаю, но что ты бурчишь по пустякам? Ведьмовские законы придумали до
меня. А ты вечно всем недоволен: выжили в схватке с крысами — плохо. «Победили» ведьму
— глупо. Пригласили лишний клинок — отвратительно.
— Принесет ли он нам пользу.
— Волнуешься обо мне? — Я пристально взглянула в черные глаза Лиса.
— Нет… — Он сцепил зубы. — Да, бес тебя подери, да!
— Из-за браслета?
— Нет! Не совсем. Ты — первый человек, готовый пойти ради меня на жертву. Я не
отрицаю, что получи мы выгоду из камня, ты не останешься без вознаграждения. Но идешь
ведь просто так, без жажды наживы. Я молчу уже про то, что одна ты способна остаться с
типом, который едва не угрохал тебя дважды. И я беспокоюсь, потому что не уберегу твою
наивную голову от всех глупых поступков и нехороших людей.
— А заодно ревнуешь?
Меня начал душить дикий хохот. Он не вырывался за пределы насмешливо изогнутых губ, но рокотал внутри.
— Ревную, — сдался Лис. — Друга к опасному охотнику. Пусть он только попробует
коснуться тебя. Хотя бы пальцем. Я буду за ним наблюдать, учти.
Я оглянулась на дремлющего мужчину и сморщила лоб.
Выверенные схемы рушатся первыми. И следить за Радиславом бесполезно. Захочет —
придушит во сне. Но зачем ему спасать меня в Выгодске? Скинул бы с лошади и добил на
законных основаниях. Нет, он предпочел помочь и остаться. О чем-то подобные поступки да
говорят.
Ситуация усложнялась ещё и тем, что я не знала: считается ли жертвой тот, кто готов отдать
многое за касание палача?
Ч2. Пункт восьмой. Знайте, ведьме не ведомо сострадание; не поддавайтесь на её лживые
уговоры.
Как разобраться в собственных переживаниях? Романтики бы ответили: «Слушай зов
сердца». Одна крестьянка, выпив браги, говаривала: «Незачем гадать, всё просто: любишь
того, от кого родила; ненавидишь ту, что забрала лучшего мужчину; а завидуешь всем, особенно — себе».
А если чувств и вовсе нет? Например, у большинства варренов отсутствует понятие
«любви»: женщина, способная выносить и родить здорового наследника, почитается мужем
как богиня. От той, чей ребенок не дожил до года или умер при родах, мужчине разрешено
уйти. Никто его не осудит. И выбирают они жен не за красоту или ум, а по округлости бедер
и отсутствию болезней.
Но переживания есть. Они заперты внутри и стремятся вырваться из груди,
воспользовавшись малейшей лазейкой. Не любовь, но что-то гаденькое, опутывающее
тугими плетями и мешающее дышать.
Проснувшийся Радислав прервал нашу с Лисом беседу. Он наскоро перекусил запрятанным
ломтем хлеба да коротко уточнил, какова конечная точка путешествия.
Услышав о болотах, охотник удивился.
— Черные топи? Какой друг станет жить там? Насколько я помню, в близлежащих
деревеньках, кроме безумцев-селян, верящих в то, что ими правят нечистые, никого и нет…
— А сам как думаешь, кто бы мог поселиться на болоте?
— Замечательно. — Мужчина раздосадовано ударил по сумке. — Ехать с ведьмой к ведьме!