Хозяина не было.
Стражей на Воротах почему-то - тоже.
Хотя свет в притулившейся у дворцовой стены караулке еще горел. Наверное, гонец собирался выехать среди ночи со срочной депешей. Или кто-то сильно спешил покинуть Скарон-Ол, не собираясь сердечно прощаться с хозяевами.
Совершенно не думая о том, что делаю, я в какой-то прострации выползла из тени, цапнула свободно висящий повод и забралась в седло. Не сама, конечно - меня едва хватило на то, чтобы сделать пять шагов навстречу; просто лошадь, видимо, была послушной и хорошо обученной... а может, я ее сослепу левой рукой погладила?.. но, как бы там ни было, добрая конячка, едва поняв, что самостоятельно мне на нее не забраться, послушно легла на землю и охотно подставила спину.
Умница.
Потом я многого не помню. И даже представить себе не могу, как умудрилась удержаться в седле и проехать через весь Скарон-Ол посреди ночи, одна, лежа на шее испуганно всхрапывающей лошади, пока она послушно бежала прочь. Особенно не могу представить, как держала поводья и правила в забытьи, стараясь придерживаться одного направления, дабы не болтаться по городу, как на испорченной карусели - по кругу. Я вообще ничего не помню. Клянусь. Кроме тех редких эпизодов, когда замутненное сознание ненадолго прояснялось, а шум в ушах слегка стихал. Но и тогда передо мной мелькали лишь незнакомые дома и редкие огоньки горящих окон, за которыми проносились размазанные силуэты и совсем уж изредка слышались какие-то чужие голоса.
Как меня выпустили за ворота ночью, кто это сделал и по чьему приказу... видели ли стражи, кого и в каком состоянии везет неопознанная лошадка - не знаю. Не ведаю. Это так и осталось для меня тайной за семью печатями. Видно, сам Аллар хранил меня от сложностей, не позволяя лошади остановиться ни на миг. А то еще и подгонял ее своей незримой дланью. Потому что за пределы города я все-таки выбралась. Меня никто не остановил, не потребовал документы, не сдернул с седла и не спросил с негодованием: где я успела так здорово набраться и почему даже лыка не вяжу, пьяница? Словно чья-то высшая воля оградила нас с кобылой от чужого внимания. И словно витала надо мной в тот момент какая-то особая аура, от которой припозднившиеся прохожие, сами не понимая почему, спешили разойтись в стороны, страшась заступить дорогу.
Сколько я ехала - тоже не могу сказать. Но знаю одно: из Скарон-Ола мы выбрались еще затемно. Потом я надолго провалилась в забытье, не замечая, что текущая из носа кровь методично капает вниз и безнадежно вымачивает конскую шею, заодно окрашивая ее в неприятный оттенок. Почему я даже не попыталась ее остановить, вставить какой-нибудь тампон из собственных носков, нарвать на лоскуты рукава или же просто промокнуть глаза, непонятно. Но у меня даже мысли не мелькнуло хоть как-то себе помочь. Не говоря уж о том, чтобы позвать на помощь или вернуться, разбудив Лина и напугав его до полусмерти. Просто наваждение какое-то нашло. Помрачение сознания, не иначе. Со мной такое было лишь однажды - когда Тварь распорола ногу и цапнула ядовитыми когтями. Тогда мне тоже было плохо. Тогда у меня тоже все плыло перед глазами, и голова гудела, как медный котел, по которому с чувством ударили бейсбольной битой. Но тогда дело было в яде... а сейчас?
Первая вялая мысль вызвала болезненные спазмы в животе, и меня снова вывернуло наизнанку. Прямо на несчастный бок вздрогнувшей от неожиданности лошадки, которая от такого отношения внезапно разобиделась и понесла.
А я снова потеряла сознание.
Плохо было еще и то, что я успела отключить все свои Знаки. Опрометчиво усыпила своего чуткого демона. Ушла, никого не предупредив и никому не сказавшись. Да еще и обратно не вернулась, почему-то ища утешения на стороне. Где-нибудь подальше от Дворца. Как будто близость человека, нанесшего мне такой предательский, но очень верный удар, могла усугубить последствия этого некрасивого поступка. И как будто какое-то чутье, оставшееся неподвластным действию неизвестного заклятия, неумолимо вело меня прочь, разрывая эту невидимую связь, сжигая за мной все мосты, засыпая оставшуюся позади дорогу пеплом сгоревших надежд и покрывая ее холодным маревом проснувшейся от спячки Тени.
Да... той самой Тени, которая, как мне иногда казалось, следовала в ту ночь за мной по пятам.
Когда до лошади дошло, что она везет на своей спине не Ишту, а бредящий полутруп, из которого на нее, бедную, безостановочно капает еще горячая кровь, с несчастной кобылой, похоже, случился самый настоящий припадок. Потому что, в какой-то момент рванувшись прочь, как обезумевшая, она дальше понеслась так, словно за ней гнались все демоны преисподней. Причем, неслась в ночь. Не разбирая дороги. Мимо жмущихся к обочинам домиков, палисадников, распаханных полей, а вскоре и вовсе - непонятно куда. Более того, в какой-то момент нормальная дорога ее полностью перестала устраивать, и эта дикая сволочь полетела сквозь редкий подлесок, стремясь уйти от города так далеко, как это только возможно.
Хотя, может, это мое неосознанное желание ее подгоняло?
Как бы там ни было, но через некоторое время, очнувшись ненадолго после очередного взбрыка, я с вялым удивлением обнаружила, что все еще сижу (вернее, лежу) верхом и пока не успела сломать себе шею, рухнув со своего транспортного средства на полном скаку. Более того, держусь за гриву так, будто собираюсь вырвать ее с мясом. Надо думать, что лошадка решила избавиться от такого горе-седока. Больно ей, наверное?
Потом я сообразила, что нахожусь не просто непонятно где, а очень и очень далеко от обитаемых мест. Потому что попыталась обернуться, чтобы отыскать взглядом огни Скарон-Ола, и неожиданно не смогла их различить. Зато вместо них нашла ровную, как доска, степь, поросшую редкой травой и усеянную невысокими холмами, как барханами; вывернутое наизнанку небо над головой, на котором под аккомпанемент удивительно крупных звезд танцевали друг возле друга две местные луны. Ошарашено моргнула, не понимая, как такое возможно, если по моим ощущениям мы мчались не меньше нескольких часов, а полночь уже давно должна миновать. И, как следствие, все же разжала судорожно вцепившиеся в гриву руки.
Секунд десять после этого я еще каким-то чудом оставалась на прежнем месте, удивленно провожая глазами мелькающую под копытами землю. Но потом мое везение внезапно закончилось - почуяв свободу, лошадь активно дернула задом, я освобождено подлетела вверх, не успев снова схватиться, а потом с тихим стоном вывалилась из седла, поражаясь про себя, что не сделала этого двумя или тремя часами раньше.
От удара меня аж подбросило, мгновенно развернув и швырнув куда-то в сторону, как надоевшую игрушку. Потом протащило по жесткой земле, в клочья раздирая куртку. Обо что-то задело - послышался громкий треск ломаемых веток. Потом еще раз ударило, заставив глухо застонать и крепко зажмуриться. После чего, наконец, скинуло с какого-то уступа, с размаху уронив на плоское каменное ложе. И после этого я уже точно ничего не помню.
Кроме мелькнувшей перед самым носом крылатой тени, от которой очень знакомо пахло серой и хвоей.
Глава 15
- ...Надо мною тишина,
Небо, полное дождя,
Дождь проходит сквозь меня,
Но боли больше нет.
Под холодный шепот звезд
Мы сожгли последний мост,
И все в бездну сорвалось...
Свободным стану я
От зла и от добра.
Моя душа была на лезвии ножа...
Я глубоко вздохнула и, смахнув со щеки медленно текущую алую каплю, вопросительно посмотрела на крупного черного ворона, сидящего на соседнем выступе и внимательно слушающего мой голос.
- Нравится? Хороший человек написал. Душевно. Кажется, как раз про меня.
Ворон сделал странное движение, похожее на пожатие плечами, и мигнул.
- Наверное, ты прав, - вздохнула я, задрав голову и посмотрев на усеянное звездами небо. - Дождя пока еще нет. Но, может, будет? Что-то небо хмурится.
Птица хрипло заклекотала.
- Хочешь еще?
- Кар-р.
- Ладно. Тогда слушай.
Заложив руки за голову, я приподняла нос повыше, чтобы медленно сочащаяся кровь не попадала в рот, и прокашлялась.
Странно, да? Лежу себе на холодном валуне, об который полчаса назад едва не расшиблась насмерть. Гляжу на пернатого соседа, почему-то решившего составить мне компанию в этой глухомани. Понятия не имею, где нахожусь. Почти одна. Глубокой ночью. Побитая, как больная собака, которую только что выгнали из дому. Истекаю себе потихоньку кровушкой, которая уже покрыла синими (наконец-то!) разводами все ближайшие камни. Но ни фига не беспокоюсь, таращусь в ночное небо и нахально распеваю песни своей бесконечно далекой родины, которые именно сейчас кажутся мне невероятно уместными. При этом даже не помышляя не то, что куда-то идти, а даже не пытаясь встать.
Знаю просто, что есть встану, то тут же упаду. А падать с вершины одинокой скалы опасно - подо мной метров двадцать сплошного камня, крутой до невозможности склон, куда лучше не взбираться без страховки, и целая равнина битого щебня, на которой с такой высоты от меня не останется даже мокрого места. Вот и лежу я теперь. Вот и пою тихонько, потому что слезать отсюда некуда, спрыгнуть нет никаких сил, позвать на помощь некого, а летать без крыльев я еще не научилась.
Только ворон и развлекает меня своим молчанием. Хотя какое ему до меня дело - непонятно. Может, просто мимо пролетал. А может, увидел, как я падаю и качусь неваляшкой по высокой горке, да и решил проверить, не найдется ли чем поживиться. И, хоть на ужин я не годилась, видимо, ему было интересно за мной наблюдать.
А мне все равно. Пусть себе сидит. Другой-то компании до рассвета у меня так и так не будет.
- Надо мною тишина,
Небо, полное огня.
Свет проходит сквозь меня,
И я свободен вновь.
Я свободен от любви,
От вражды и от молвы,
От предсказанной судьбы
И от земных оков.
От зла и от добра.
В моей душе нет больше места для тебя.
Я свободен...
словно птица в небесах.
Я свободен...
я забыл, что значит страх.
Я свободен...
с диким ветром наравне.
Я свободен...
наяву, а не во сне...
Сколько я пела, точно сказать не могу. Но достаточно долго для того, чтобы голос не просто охрип, а превратился в усталый шепот, почти не тревожащий воздух. "Кино", "Воскресенье", "Ария", Шевчук... я пела все, что только могла вспомнить, и все, что соответствовало моему разбитому состоянию. Особые авторы для особого настроения. В котором из всего огромного мира остается лишь беспросветная тоска и где даже внезапный прыжок со скалы видится не последней глупостью, а лишь завершающим штрихом к законченной картине неудавшейся жизни.
- ...А может быть, разбить окно
И окунуться в мир иной,
Где, солнечный рисуя свет,
Живет Художник и Поэт...
Зажав в левой руке королевский сапфир, я в который раз задумчиво отерла лицо, отметив про себя, что крови течет уже гораздо меньше. Кажется, заклятие, хоть и было сильным, все же не справляется с "синькой", и она успешно меня подлечивает, не давая некрасиво скопытиться под пристальным взглядом смутно знакомого приятеля. Ну, вернее, мне хочется думать, что ворон тот же самый - больно необычно он себя ведет: не улетает, не клюет, не боится. И даже смотрит сверху почти по-человечески.
- Иди-ка сюда, - позвала я, когда последние слова песни отгремели по пустой степи причудливым эхом.
Ворон задумчиво наклонил голову, однако послушался - припрыгал, смешно подскакивая на камнях, как на пружинках. Более того, видя, что я не порываюсь вставать и даже шевелиться, он нахально запрыгнул мне на грудь и уже оттуда уставился круглым желтым глазом, словно спрашивая, зачем звала.
- Хочу убедиться, - пояснила я, внимательно его изучая снизу. - В том, что ты - тот самый. Ты ведь не в первый раз меня находишь, верно?
Ворон насмешливо каркнул.
- Вот-вот. С крылышками-то именно ты мне когда-то подсказал. Да и в Эйирэ могу поклясться, что тебя видели. И от жрецов в Невироне ты меня отмазал. Только вот вопрос: почему? Что ты во мне нашел? Помнится, в тот раз ты на этот вопрос не ответил. А теперь что скажешь?
Он пренебрежительно фыркнул.
- А в клюв? - спокойно осведомилась я, выразительно качнув кулаком с болтающейся снизу цепочкой. На что ворон снова каркнул - уже явно негодующе, после чего больно царапнул мне когтями грудь и, хлопнув крыльями, проворно взлетел.
Я проводила его взглядом, пристально следя за тем, как он делает наверху широкий круг (то ли почета, то ли, наоборот, похоронный), а потом негромко затянула:
- Черный ворон, что ж ты вьешься,
Над мое-е-ею головой?
Ты добычи не дожде-е-ешься...
Черный во-орон, я не твой...
- Кар! - недовольно откликнулся на мои инсинуации улетающий птиц.
Я оборвала народное творчество и фыркнула.
- Да и хрен с тобой. Когда приспичит, вернешься. Не зря ж ты за мной по всему миру летаешь? К тому же... - я машинально посмотрела на зажатый в руке камень и, увидев на нем "синьку", вздохнула. - Ну вот. И этот испачкался. Сколько же во мне крови, а? И сколько из нее человеческой? Сволочь ты, Ли-Кхкеол. Вот как есть сволочь. В человеке всего пять с половиной литров этой полезной субстанции - литр в коже, еще столько же в печени и селезенке, остальное в сосудах... а из меня ее вытекло, как минимум, в два раза больше. Мне давно помереть пора, а твоя "синька" все дело портит! И сдохнуть никак, и жить неохота. Ты бы хоть спросил, гад, хочу ли я становиться похожим на тебя. Хоть бы предупредил, что оно так получится. Э-эх...
Уронив голову обратно на камень, я снова бездумно уставилась на небеса.
Хреново так лежать без движения, высчитывая, сколько же там высыпало звезд. Но встать не могу - ноги подкашиваются. Едва руками шевелю, однако недолго и без особого толку. Вон, даже какой-то камешек не могу удержать на весу больше минуты. Какое уж тут спускаться? Разве что головой вниз прыгнуть? Но я вроде не самоубийца. Едва живая, конечно, однако пока еще не остываю. Мне бы до утра как-нибудь дожить. Долежать потихоньку, не свалившись со своего насеста. А там посмотрим, где я есть. Может, до братиков дозовусь, и они мне всыплют по первое число за то, что...
Внутри предупреждающе все сжалось от одного намека на воспоминание о короле, и я поспешно повернулась на бок, чтобы, если опять вырвет, хотя бы не сделать это неприличное дело на себя. Однако пронесло - просто помутило и все. При этом ощущения остались - блеск. Можно по коробочкам складывать и за большие деньги продавать тем, кто желает на своей шкуре узнать, что такое беспросветная депрессия.
Хорошо, что хоть нигде и ничего не болит. Как в песне - боли больше нет. По, крайней мере, физической. А о том, что догорает внутри, жадно выгрызая глубокие каверны, никто не узнает. Впрочем, к этой боли я уже успела немного привыкнуть. Человек, как оказалось, действительно ко всему привыкает. Даже к смерти. Слабость только страшная немного мешает. И апатия безумная - ничего не хочу. Ни шевелиться, ни вставать, ни звать на помощь. Впрочем, и не могу тоже - чувствую, что если только чуть напрягусь, то внутри что-то окончательно лопнет. И тогда залью я тут половину степи своей драгоценной "синькой", потому что и так держусь на одной склизкой сопле.