— Кирилл! — закричала Александра и замахнулась на него подносом.
Этот крик прошел сквозь меня, как сквозь кисель, потому что в тот момент я еще совершал странное волчковое движение. Я чудом удержался на ногах, правда, при том опрокинул соседний столик и разбил вазочку с полевыми цветами, поставленную на него Александрой.
Я не рассердился. В конце концов, я на чужой территории. Но если я разрешу себя бить, мне лучше сегодня же сматываться из Меховска.
Поэтому я позволил себе (говорю о том с сожалением) кинуться на глупого тяжелого амбала и нанести ему несколько болезненных и неожиданных ударов по ухмыляющейся физиономии. Конечно же, этот дурак был неповоротлив, и, даже если бы он оказался втрое сильнее меня, все равно в драке со мной он был обречен.
Когда он поднялся с пола, то принялся грязно ругаться и, естественно, полез за ножиком.
Тут очнулся бармен и стал кричать на Александру:
— Уходи, не видишь, что ли!
Непонятно было, что такого она могла увидеть. Ведь с грязными выражениями она, несмотря на свою хрупкую красоту, была отлично знакома.
Кирилл изображал, и довольно удачно, гориллу, идущую на случку, но его ножик опасности не представлял. Для того чтобы Кирилл обрел опасность для настоящих соперников, ему надо дать в лапы «Калашникова», но, к счастью, «Калашникова» ему не дали. В Меховске он, видно, пугал соперников видом мускулатуры.
Я отобрал у него ножик, и мне, чтобы получить передышку, пришлось, завернув ему за спину лапу и делая больно, вывести Кирилла из кафе и наподдать ему в зад так, чтобы он побежал, согнувшись вперед, стараясь удержать равновесие, но не удержал и кончил свой бег нырком по асфальту.
Тогда я возвратился в кафе.
Бармена не было.
Александра вела себя безукоризненно. Она перенесла мой завтрак на соседний, чистый столик. Была она при том печальна, лет сто назад я сказал бы, что она охвачена скорбью.
— Это ваш друг? — спросил я, стараясь вести себя солидно и естественно, хотя сердце колотилось и дыхание срывалось — давно мне не приходилось драться.
— Это мой враг, — ответила в тон Александра. — Но он очень опасный парень.
— Почему? Ведь он ушел?
— Он бандит, — сказала Александра.
— Настоящий?
— Они все ларьки держат, и здесь, и на базаре.
Говоря, она поглядывала в окно. Но я сидел к окну боком и изо всех сил боролся с искушением посмотреть, что делается на площади.
— Он и ваше кафе… охраняет?
— Нет. Только он на мне жениться хочет. Смешно, правда?
— Смешно, — согласился я.
— А вы откуда? — спросила она, все поглядывая на окно.
— Я к тетке приехал, только ее сейчас нет.
— А зачем вы приехали?
— Хочу отдохнуть, может, устроюсь на фабрику. Я — шофер и механик. Я в армии шофером служил.
— Чего же вы — один живете?
— Нет, — сказал я. — Тут мой брат двоюродный живет. Я у него пока остановился.
— Брат?
— Аркадий, — сказал я, доверчиво улыбаясь. — Может, вы знаете? Аркадий Полухин.
— А вы меня не разыгрываете? — спросила она с неожиданной для постороннего подозрительностью.
— А зачем мне вас разыгрывать?
Она не успела ответить.
— Бегите! — приказала она.
Тут уж я услышал такую тревогу в ее голосе, что невольно посмотрел в сторону окна.
Они шли вчетвером. Как ходят пешие ковбои, чтобы навести порядок в салуне. Меня ждала веревка, если шериф не успеет прискакать на вороном коне.
Александра потянула меня к двери на кухню.
Я подчинился. Я приехал сюда знакомиться с людьми и дружить по мере сил с местным населением. Но не лишиться рук и ног…
Мы пробежали в заднюю дверь.
И тут же я услышал, как народные мстители вошли в зальчик кафе. Нет, не вошли — вломились, врезались, рухнули.
Как назло, в полутьме у заднего хода я свалил какую-то бочку, бандиты услышали шум и затопотали следом.
Мы оказались во дворе, с левой стороны был открытый сарай, справа — распахнутые в высоком деревянном заборе ворота, около них поленница, по краям и углам двора росла трава.
— Прячься в сарай! — приказала Александра.
— А вы?
— Прячься, говорю, меня они не тронут. Я позову Диму.
— Не хочу в сарае прятаться, как в норе.
Последнее рассуждение было лишним — пока я произносил эту фразу, преследователи вывалились во двор. Александра, добежавшая уже до ворот, остановилась, потому что я оказался в положении неприятном — до сарая добежать не успевал. Впрочем, если я бегаю быстрее… Но бежать мне не хотелось. Я готов был даже получить пару синяков, но завоевать краешек сердца Александры.
Они ворвались во двор разгоряченные, полные справедливого гнева и желания стаи волков расправиться с наглым кроликом.
Нервы мои не выдержали, и я кинулся следом за Александрой.
Они настигли меня у самых ворот, кто-то толкнул в спину, я полетел вперед, покатился по траве, стараясь сохранить власть над собственными членами и, даже падая, ускользнуть от ударов.
Это мне удалось, я почти успел подняться на ноги спиной к забору, но все же крайний из них врезался в меня, припечатав к доскам так, что у меня вылетел весь воздух из легких. Похоже, что я переоценил свои силы…
Я отмахивался достаточно быстро и, как мне казалось, эффективно, но мне все же попали в скулу и чуть не оторвали голову.
Совсем близко визжала женщина — это была Александра, — я потом уж понял, когда в голове прояснилось. Она колотила их кулачками по спинам, даже ногами дралась, но молодцы были заняты тем, как бы им получше свалить меня себе под ноги, а я из последних сил отбивался, чтобы не упасть — иначе они переломали бы мне все ребра.
Краем глаза я увидел, как один из бандитов, осерчав, развернулся и врезал по щеке Александре, так что она упала в пыль.
И именно в этот момент во двор следом за барменом, который, оказывается, совсем не зря покидал свой пост, вбежал Дима Порейко в камуфляже и с газовым пистолетом в руке.
Лучше бы у него был простой пистолет, ну пристрелил бы кого из бандитов — одним меньше, остальные бы остались живы. Но Порейко не придумал ничего лучше, как выпустить всю обойму в нашу сторону. Так что пострадали все — и нападающие, и жертва. И даже Александра, которая лежала на земле.
С другой стороны, враги были достаточно деморализованы и сразу отступили, обливаясь слезами, кашляя и задыхаясь, а Одноглазый Джо, верный адъютант Порейки, в поношенном мундире с погонами без звездочек, как он был атаманом Меховского казачьего войска, погнал их нагайкой и дикими воплями. Бармен помогал ему, а Порейко разрывался между желанием красиво спасти свою возлюбленную и отомстить негодяям.
Я его сразу узнал. И стало не так обидно, что меня помяли и покалечили. Мне не понадобится помощь Аркадия, я сам познакомлюсь с нужным человеком.
Опираясь рукой о забор, я пошел к большой бочке с водой, что стояла у заднего входа в кафе. Неверными руками стал плескать себе на лицо холодную дождевую стоялую воду. На виске кожа была сорвана и сочилась кровь. На виске не страшно, а вот глаз будет резко выделяться на черном фоне — тут мне заехали удачно.
Охладив физиономию, я поплелся в кафе — мне не хотелось, чтобы обо мне забыли.
Александра сидела на табуретке у плиты. Она прижимала мокрый платок к щеке.
— Привет, — сказала она. — Еще живой?
— Немного живой, — сказал я. И обернулся к Порейке, который вынул расческу и стал укладывать длинные редкие черные волосы поперек ранней лысины.
Смотрел он как-то сквозь меня.
— Спасибо, — сказал я. — Вы, коллега, подоспели вовремя.
— Я не к тебе подоспел, — сообщил Порейко.
Он был среднего роста, но фигура его была устроена неудачно: она была узкой в плечах и расширялась к земле, словно он был облачен в юбку восемнадцатого века. Женственность не уменьшалась от камуфляжа, который на нем выглядел вовсе не воинственно.
— Ты скажи ему спасибо, — произнесла Александра и скривилась от боли — говорить ей было трудно, и в прекрасных глазах английской кинозвезды стояла глубокая влага. — Ведь этот Кирилл совсем с ума сошел. Полез ко мне приставать прямо в кафе.
Александра чуть лукавила, но я понял, что ей хочется представить виноватым во всем Кирилла и о нашем сомнительном со стороны знакомстве она рассказывать Порейке не будет.
— А Гарик, то есть Георгий, его хотел остановить. Правда, Гоша?
Гошей оказался бармен. Он с готовностью подтвердил слова Александры.
— А почему Гарик? — спросил Порейко. — Это что за фамильярности?
На вид ему было лет под сорок, лицо было бледным, нездоровым, изгрызенным ямами от юношеских фурункулов.
— А Гарик — Аркаши Полухина двоюродный брат. Он здесь уже был, лет десять назад.
— Двадцать, — поправил я Александру. Мы с ней как будто разыгрывали спектакль.
— Ясно. — Порейко принял объяснение, посмотрел на Александру и спросил: — Может, до поликлиники дойдешь?
— Еще чего не хватало! — ответила Александра. — У меня здесь пластырь есть.
Она выдвинула ящик хозяйственного стола и достала пластырь — на щеке была основательная ссадина.
— Сходите в поликлинику, — сказал я, — а то инфекция может попасть. Раздует еще.
— Джо, — приказал Порейко, — отведешь Александру в поликлинику к дежурной сестре.
— Знаю, — сказал Джо.
Из-под фуражки у него торчал чуб странного, почти оранжевого цвета, как будто надевался вместе с фуражкой, как на детском карнавале. Черная повязка и черная шевелюра над ушами подчеркивали опереточность этого типа.
— Пошли, — приказал Джо. И спросил у Порейки: — Может, пистолет дашь?
— Я всю обойму расстрелял, — признался Порейко. — Если что — зови ребят. Но я думаю, они не посмеют. Нет, не посмеют. Мы тогда их взорвем к чертовой бабушке.
Когда Александра в сопровождении Одноглазого Джо покинула кафе, Порейко сказал Гоше:
— Быстро накрой нам — бутылец, бутербродов с рыбкой и мое любимое.
Его любимое оказалось крабовыми палочками. У каждого свои склонности.
Порейко разлил по рюмкам из мгновенно появившейся перед нами бутылки.
— С приездом, — сказал он.
Глаза у него были светло-карие, почти зеленые, кошачьи, злые.
— Спасибо, — сказал я. — Со знакомством.
Он внимательно смотрел, как я пью. Я пил не спеша, без жадности.
Порейко удовлетворенно кивнул и залпом кинул в рот содержимое своей рюмки.
— И чем же ты им не понравился? — спросил Порейко.
— Могу предположить, — ответил я. — Один из них по имени Кирилл увидел, как я разговариваю с Александрой, и решил меня наказать.
— А как же ты разговаривал?
— Обыкновенно. Мне интересно было на Александру поглядеть. Она красивая.
— А ты, парень, наглец!
— Посмотреть никому не запретишь.
Порейко достал гребешок и снова принялся раскладывать черные волосы поперек лысины. Видно, это было его любимым занятием.
— И что же ты сказал Кирюше? — спросил Порейко.
— Я его не трогал. Не лез. Но не люблю, когда руки распускают.
— А Александра сказала тебе, что у него черный пояс по карате? — спросил Порейко.
— Она ничего сказать не успела. Я его раньше выкинул.
— Не похоже.
— Спросите у бармена.
— Спрошу. И у Александры спрошу.
Любопытно, подумал я. Бывают люди, которых до старости зовут Сашками, а Александру называют Александрой. Значит, в ней что-то есть…
— А ты хоть знаешь, кто такой Кирилл? — спросил Порейко, пряча расческу в карман.
— Теперь знаю, — сказал я. — Ваш местный бандит.
— Шантрапа, — заметил Порейко. — Но они не в законе, они отмороженные. Тебе это что-нибудь говорит?
— Говорит. Старших не уважают.
— Их приходится наказывать, — сказал Порейко и вздохнул, как палач, уставший от этих висельников. — Еще по одной?
— Как скажете.
Я никак не мог найти с ним правильный тон. То в ответ на его «тыканье» я тоже обращался к нему на «ты», то вспоминал о том, что он лет на пятнадцать старше меня, и становился вежливым.
— А ты вообще-то употребляешь?
— Когда надо, могу пить.
— А сейчас надо?
— Я хотел бы здесь осесть на время. Может, на работу устроюсь. Мне с вами ссориться не хотелось бы.
— Почему?
— Потому что вы авторитетный человек.
— Это тебе Аркашка сказал?
— С Аркадием мы о вас не говорили. Мы вообще мало с ним говорили. Я на утреннем поезде приехал, а потом он на службу ушел.
— Значит, ты полседьмого пришел?
— Примерно.
Порейко, довольный, засмеялся. Он щурился и мотал головой, тщательно уложенные пряди рассыпались, упали на нос.
— Ох, Ритка тебе и задала! — заявил он утвердительно.
Я ничего не ответил. Маленький городок, все спальни под рентгеном…
— И куда же ты работать намылился? — спросил Порейко. Он снова достал расческу, чтобы привести волосы в порядок.
— Я в армии механиком-водителем был.
— Генерала возил? — Порейко улыбнулся, улыбался он некрасиво, недобро.
— Разных людей приходилось возить, — сказал я. — И разные машины осваивал.
— Может, и БМП?
— Может быть.
— И танк?
— Может быть.
Я надеялся, что танка у них здесь нет и они не смогут меня проверить. Шофер я хороший, в двигателях разбираюсь, но танк водить не приходилось. Хотя, впрочем, это тот же трактор.
— А точнее? — спросил Порейко.
— Надо будет, расскажу и точнее.
— Вот сейчас и надо, — приказал Порейко.
— Не понял! — Я хотел, чтобы мой голос прозвучал агрессивно, но не слишком.
— Ладно, — сказал Порейко. — Пошли ко мне.
— Куда?
— Слушай, парень, — рассердился Порейко. — Мы здесь люди солидные. Хотим тебе помочь. Не пойдешь — приведут.
— Меня пугать не надо, — сказал я.
Порейко поднялся.
Бутылка водки осталась на две трети полной. Порейко с жалостью поглядел на нее, и мне вдруг подумалось, что сейчас он ее сунет в карман и унесет. Но если он и хотел так поступить, то сообразил, что при мне так делать не стоит. Он громко сказал бармену:
— Посуду забери, чтобы не пропала.
Бармен, который наливал пиво из крана двум девицам с багровыми рожами бомжей, кивнул.
— Пошли. — Порейко, не оглядываясь, пошел к выходу.
Я последовал после секундной паузы. Все пока шло по моему плану, однако мне надо было показать некоторое сопротивление, чтобы Порейко убедился в том, что я подчиняюсь ему принудительно.
Мы вышли на улицу не рядом, а последовательно — я шел в двух шагах сзади.
Улица была пустынной, лишь возле ларьков бродили женщины, а у одного из них разгружали «Газель».
Навстречу нам шел Одноглазый Джо.
— Ну что? — спросил у него Порейко.
— Жить будет, — ответил Джо и расхохотался. Он любил громко смеяться. Я видел его «дело» у полковника Миши. «Дело» умещалось на листке компьютерной распечатки, но от этого его биография не становилась проще. У него было две судимости за хулиганство, он проходил совсем близко от посадки в деле о групповом изнасиловании — неприятный тип.
— Ты проще, Джо, — мягко сказал Порейко, но это тоже звучало как приказ.
— Смазали и пластырь наложили. Но она сказала, что голова болит, и ее домой отправили. Сказали, чтобы полежала, потому что есть опасность сотрясения мозгов.
И тут уж Джо нельзя было остановить.
— Ты чего? — прервал его смех Порейко. — Что тебя, идиота, веселит?
— Мозги, — признался Джо. — У нее мозги!
— Куда больше, чем у тебя, — сказал Порейко. — Понял?
— Так точно, — сказал Джо, не обидевшись. — Вы к себе идете?
— Вот веду юношу в офис, — сказал Порейко. — Побалакаем.
— Юношу! — И Джо поплелся за нами, взвывая от приступов смеха.
Идти было недалеко. Мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Дверь в ближайшую комнату была приоткрыта. Из-за нее доносился стук пишущей машинки.
— Заходи, — сказал Порейко.
Одноглазый Джо толкнул меня в спину, но я промолчал. Я должен быть хитрым, как змей, и осторожным, как пугливая лань.
Это была большая комната в два окна. В ней помещались шкаф и два письменных стола. На стене висело красное знамя, рядом с ним портрет императора Николая II, который отвернулся от знамени, видно возмущенный таким соседством.