Кроме того, к стенам были прикноплены какие-то листовки, плакатики, записки, карикатура на Гайдара и большой плакат из военного кабинета, на котором был показан в общем виде и в разрезе автомат Калашникова и объяснялось, как его разбирать и смазывать.
За одним из столов сидел молодой человек при усиках и в черной кожаной куртке.
— Ну как? — спросил Порейко. — Кончаешь?
— Скоро кончу, Дмитрий Трофимович, — ответил молодой человек.
Порейко обогнул второй стол, что стоял как раз между портретом и знаменем, и уселся за него. Я оглянулся в поисках стула. Стула не оказалось.
— Ты садись, садись, — сказал Порейко, который отлично видел, что стула в комнате нет.
Я молча направился к другому столу и сказал молодому человеку с усиками:
— Привстань.
— Зачем?
— Привстань!
Тот вскочил. Я взялся за спинку стула, перенес его к столу. Одноглазый Джо ринулся было ко мне, но Порейко остановил его, подняв ладонь.
— Дмитрий Трофимович, — пожаловался усатик, — я так не успею.
— Пиши стоя, — ответил Порейко.
Смотри-ка, а он находчив и хладнокровен и, видно, привык общаться с нахалами вроде меня!
— Ты из той комнаты принеси, — подсказал Джо и широко улыбнулся. А когда парень ушел, он сказал: — Ну, ты даешь!
— Помолчи, — велел ему Порейко. — Иди погуляй, пивка выпей и Жору с собой забери.
— Будет сделано, — сказал Джо.
Мы остались одни.
— А теперь рассказывай, — ровным вялым голосом произнес Порейко, — кто и зачем тебя сюда прислал. Что тебе нужно от нас?
— Это вместо здравствуйте? — спросил я.
— Ты говори, говори…
— Слушайте, мне такой разговор не нравится, — сказал я. — Я к вам не напрашивался, вы меня позвали, а теперь все наоборот?
Я должен быть прост, но не так уж и прост.
— Город у нас небольшой, каждый человек на виду. С чего бы тебе к нам приезжать?
— Повторяю по буквам, — сказал я. — Можете проверить у Аркадия, тем более что вы с ним знакомы. Пошлите телеграмму тете Нине. Что вам еще показать?
— Паспорт, — сказал Порейко, протягивая открытую ладонь.
— Зачем я буду вам паспорт показывать?
— Покажи.
Я отрицательно покачал головой.
— Ты в самом деле собираешься в нашем городе жить? — спросил Порейко. — Так учти, что за первый же день нажил себе опасных врагов. И они тебя на улице тут же подхватят. Зачем тебе враги? Это же смертный приговор.
Я подумал — недолго, секунд пять, — достал из внутреннего кармана бумажник, из него — паспорт.
Паспорт был самый настоящий, с моей фотографией, только некоторые данные были изменены. Но умеренно. Так, чтобы при проверке не возникло подозрений. Моя мать, Зинаида, вышла замуж за одного железнодорожника, когда мне было пять лет, и уехала из нашей деревни. Так что мое рождение и родственные связи с семейством Лопухиных подтверждались.
Докопаться до правды было возможно, но этого надо было очень захотеть. Я надеялся, что такого желания не возникнет. Если я буду вести себя естественно.
Порейко перелистал паспорт.
— Прописан в Каунасе. Это еще что такое?
— Я женился там, — ответил я. Мне сделали эту женитьбу, надеясь, что проверить мое прошлое в Литве будет сложнее, чем в Калуге.
— На литовке? — Я понял, что литовцы для него хуже негров.
— На нашей, — успокоил я Порейку. — Только мы расстались.
— Ага, — сказал Порейко, — …зарегистрирован с гражданкой Кузнецовой… И почему же расстались?
— Не сидится мне на месте, — ответил я.
— Паспорт пока побудет у меня, — сказал Порейко. Он прихлопнул его ладонью.
— Я что, к ментам попал? — спросил я.
— Ты к серьезным людям попал. Так что рассказывай дальше свою биографию.
— Не пойдет, — сказал я. — Надоело мне. Что за страшилки? Обойдусь я без вашего покровительства.
— Не обойдешься. Рассказывай дальше.
— Но хоть скажите, кто вы такой, — взмолился я.
Порейко смилостивился.
— Тайны тут нет, — сказал он. — Я председатель меховской секции «Союза ветеранов — XX век». Слышал о таком Союзе?
— Союз ветеранов Афганистана? — спросил я.
— Не совсем так. «Союз ветеранов — XX век». Мы объединяем все здоровые силы в ветеранском движении под лозунгами единства и нерушимости нашей родины. Ясно?
Текст был прочитан как с плаката, хотелось посмотреть по стенам — откуда же он прочел эти громкие слова?
— Ну что ж, — сказал я, даже без особого желания, так, к слову пришлось, — значит, мне у вас надо зарегистрироваться.
— А ты что, ветеран? — Порейко был удивлен. — Ты же сказал, что только на действительной был.
— И еще три года, — сказал я.
— И где же служил?
— Я много где служил.
— А ты говори, нам спешить некуда.
Я принялся рассказывать вымышленную боевую биографию, путь советского конкистадора конца XX века. Моя «легенда» была относительно скромной, чтобы максимально снизить риск от встречи с бывшим однополчанином. Правда, дядя Миша не успел толком проверить все личные дела меховских ветеранов, но он был почти уверен, что там не было абхазцев и никто из них не побывал в Африке. Африку придумал я сам — наемник в Сомали! Я еле спасся, когда власть переменилась. Но везде — механик-водитель, не снайпер, не террорист — избави боже, просто хотелось посмотреть мир и немного заработать. Мир кое-как посмотрел, большей частью через прорезь в БМП, заработать не удалось — плохо у меня держатся деньги.
Порейко слушал меня, почти не перебивая, делал пометки в черном блокноте. Когда я бежал из Сомали в Киншасу, скептически покачал головой и сказал: «Клуб кинопутешественников».
— Да ты, может, снаряды возил для черных! — взвился Порейко.
— А ты считал? — спросил я. — Кто эти снаряды возил и кто дачи себе строил? Там и без снарядов было что возить.
Я закончил рассказ своим появлением здесь. Захотелось осмотреться, может, осесть, хотя люблю я больше крупные города, а может, отправлюсь дальше. Как получится. Главное — я мирный человек, приехал с дружескими намерениями и встревать в войны не желаю…
— Черт тя знает, — сказал по завершении моей одиссеи Порейко. — Черт вас всех знает.
— Мне можно идти? — спросил я.
— Нет, — сказал Порейко.
Он поднялся, решительно кинул мой паспорт в ящик своего стола, вернее, ему показалось, что он кинул мой паспорт в ящик стола, — на самом деле паспорт уже был у меня в кармане. Но мало ли кому что кажется.
— Пойдем с тобой вместе, — сказал он.
Стоя, он расчесал свои кудри, распределив по лысине параллельными прядками, кликнул Одноглазого Джо и велел усатику садиться за завершение какого-то документа.
— Сейчас навестим Одуванчика, — сказал он своему адъютанту.
— Он сейчас в мастерской занят, — с почтением в голосе ответил Джо.
Порейко вылетел из комнаты подобно Петру Первому на каком-то полотне Лансере и помчался, поднимая ветер.
За ним бежал Одноглазый Джо и сзади — я.
День уже разгорелся, солнце светило жарко и влажно, под ним подушками лежали сизые тучи.
Люди оборачивались, глядя на нас, Порейку узнавали, некоторые пытались приветствовать его. Но Порейко никого не видел.
Мы промчались вдоль рядов рынка, в конце их у забора была мастерская «Металлоремонт», типичная хижина дяди Тома с окошком, как в заводской кассе.
Но мы не стали заказывать ключ, Порейко обогнул мастерскую сбоку, толкнул дверь, а мы с Джо остались снаружи, на пороге, потому что места внутри хватало лишь для длинного верстака с вальцами, половинки стола, где были сложены инструменты, и стула, на котором сидел хозяин мастерской Одуванчик.
Я сразу понял, почему его зовут Одуванчиком. Он был смуглым, загорелым или с детства смуглым, а тонкие завитые волосы вокруг лысинки-тыквы казались одуванчиковым белым пухом. А лицо у него было гладким и добрым, с большими бараньими глазами.
— Все знаю, — сказал он, не оборачиваясь и не переставая обтачивать болванку. — Все слышал. Страшно недоволен. Всех накажу. А ты, Трофимыч, своих тоже накажи.
— Я там сам был, — сказал Порейко. — Знаю, кого наказывать.
— Зачем волнуешься, гипертонию подхватишь.
— Ты предупреди, Артем Давидович, — сказал Порейко, — ты предупреди Кирилла, чтобы он глупостей не делал. А я тебе хочу представить (он так и сказал: представить) моего нового человека, прибыл к нам из самой столицы, состоит моим личным водителем. Познакомься, Юрик, и проникнись уважением к единственному в наших краях «авторитету».
— Преувеличение. — Мастер Одуванчик обернулся ко мне. Он отложил болванку и вытирал ветошью пальцы. — «Авторитетов» в Меховске нет, а вот авторитетные люди имеются в наличии.
Он протянул мне руку.
Ладонь и пальцы были жесткими, как у человека, который занимается ручным — металлическим или каменным — трудом.
— Не могу без работы, — сказал Одуванчик. — Руки мои тянутся к труду. И вроде пенсия у меня хорошая, и квартира есть, а все продолжаю приносить пользу людям.
— Значит, договорились? — спросил Порейко.
— Что-то твой Юрик очень злой, это плохо, — сказал Одуванчик. — Людей надо любить, а не калечить.
— Александра в больнице, — ответил также коротко Порейко. — Люблю я Александру, жениться на ней собрался.
— Неужели Александру обидели? Значит, я был прав, когда рассердился на бездельников. Но за Александру они от меня вдвое получат. Так что иди, Трофимыч, гуляй, воспитывай своих молодых ветеранов. Нам с тобой делить нечего.
Мы вышли наружу. Тучи подобрались к самому солнцу. Воздух был тяжким, мокрым, парным.
— Врет он все, — сказал Порейко.
Одноглазый Джо уже пошел вдоль рядов, остановился возле торговки, стал прицениваться к огурчикам.
— Ты думаешь, что он чудак — Одуванчик? — сказал Порейко.
— Я так не думаю.
— Он на рынке сидит как паук. Контролирует рынок, а когда рядом хозяйский глаз, всегда можно пожаловаться или совета попросить.
— Он вас не любит? — спросил я.
— Конечно, не любит, но ссориться со мной не будет. И особенно ему неприятно, что Александру задели. Это уж совсем не по-людски. Но он ничего поделать со своими не может. Они же отмороженные, надо с ними разобраться. А ты как думаешь?
Мы вышли с рынка и остановились. Порейко закурил.
— Не знаю ваших возможностей, — сказал я.
— Правильно, и я спешить не буду, — сказал Порейко. — Но когда время придет, я их отправлю куда положено.
— А куда?
— Так вот что тебе надо? Я специально, гад, тебя испытывал!
— А это не я спросил. Это Джо спросил, — ответил я.
— Точно, — согласился Джо. — Куда ты их отправишь, Трофимыч?
— А пошел ты!
Вдруг Порейко остановился и погрозил кому-то пальцем.
Я поглядел в ту сторону. За воротами рынка стоял Кирилл. Смотрел он на меня с нескрываемой ненавистью.
— Я бы ему не доверял, — заметил Порейко.
— Даже после вашей беседы с Одуванчиком? — спросил я.
— Эффект есть, — ответил Порейко. — По крайней мере он не кидается на прохожих. Обратил внимание?
— Обратил. Только я бы на вашем месте тоже был с ним осторожен.
— Почему? — Порейко смотрел на меня, чуть склонив голову, ветерок, предвестник близкой грозы, разметал его параллельную конструкцию на голове.
— Любовь — великий катализатор, — сказал я. — А он неравнодушен к Александре.
— Это точно! — откликнулся Одноглазый Джо.
— Молчать! — прикрикнул на нас Порейко. — Пошли, поглядишь на мой кар, мне водила нужен.
Солнце зашло, ветер становился все сильней, и Порейко зря достал свою расческу — ветер поднимал пряди вертикально.
Мы побежали. Мы бежали долго, квартала два, потом, запыхавшись, влетели в полуоткрытую калитку, в заросший такой ровной зеленой травой двор, словно здесь трудился английский газонокосильщик.
Первые капли дождя ударили по пыли и траве.
Во дворе расположился красный кирпичный гараж с железными воротами.
Порейко достал связку ключей, самым большим из них открыл ворота. Налетел отчаянный порыв ветра, который намеревался свалить нас с ног. Мы спрятались в гараж. Хлынул ливень.
В сарае стоял «Мерседес-600», синий в искру, с затемненными стеклами.
— Видел такую? — спросил Порейко.
— Видел, — сказал я.
— Водить приходилось?
— Ну не эту точно, но «Мерседес» водил.
— Здесь автоматическая коробка передач.
Порейко относился к машине, как мальчик к игрушке, он ее гладил и готов был лизнуть.
— Я ее сам водил, — сказал Порейко. — Дело простое. Но мне авторитет не позволяет. Я давно шофера ищу. Настоящего. Если у тебя выйдет, считай, что трудовой книжкой ты обеспечен.
Он осмотрел меня с ног до головы. Я сначала не сообразил зачем, но он сам сказал:
— Если у тебя на джинсах грязь — лучше близко не подходи.
— Я не напрашивался, — сказал я.
— А я и не интересовался, — ответил Порейко.
Он обежал машину, залез на место рядом с водителем, потом откинулся назад, чтобы открыть дверь для Джо, и налево, чтобы впустить меня.
Я сел на водительское место. По правде говоря, «Мерседес» я не водил, но «Ауди» знаю и поездил на джипах.
Главное было — не проявить неуверенности, он должен поверить, что для меня его «мерс» прост, как «Запорожец».
Машина завелась сразу, заурчала, бензин полился ей в глотку, она вздрогнула, побуждая меня понукать ее.
Я выкатил машину задом из гаража.
Мальчик, взявшийся неизвестно откуда, отворил ворота. Порейко сунул ему скомканный доллар. Мне хотелось засмеяться — мы выезжали со двора в городишке Меховске на «Мерседесе-600», а хозяин давал на чай мальчишке долларами.
— Куда поедем, шеф? — спросил я.
— Давай направо, — сказал Порейко. — Только не спеши. Едем навестить Александру.
Я медленно ехал по улице. Вести машину было одно наслаждение. Какие черные дела скрываются под ее шкурой? Ведь куплена она мелким жучком ветеранской организации в районном городке — и он не таит ее, не скрывает от любопытных соседских взглядов. Больше того, обзавелся шофером…
— Надо тебя приодеть, — перебил Порейко мои мысли. — Мне с таким водилой как бы несолидно.
— Приоденьте, — согласился я.
Одноглазый Джо, сидевший сзади, давал мне указания, куда повернуть. Порейко до этого не снисходил. Он думал.
И додумался.
— И все же я тебе не доверяю, — сказал он, когда мы повернули на длинную, сбегавшую к реке улицу одноэтажных домов за высокими сплошными заборами. — Остановись вот здесь, — сказал он без связи с предыдущей фразой.
Он протянул руку налево и нажал на клаксон.
Машина издала благородный звук, словно великий баритон проверял связки перед концертом.
Дом как дом, забор как забор.
— Ты будешь заходить? — спросил Порейко.
— Здесь Александра живет?
— А то ты не знаешь, — заметил Порейко.
— Если можно, зайду, — сказал я.
— Тебя не остановить, будешь бегать тайком. А кому это нужно?
Джо остался стеречь машину, а мы пошли в дом. Калитка была не заперта, куры разбегались из-под ног.
Мы поднялись на крыльцо, Порейко стукнул в дверь костяшками пальцев, и мы тут же вошли. Маленькая женщина, похожая на гнома, встретила нас в сенях.
— Она не спит? — спросил Порейко.
— Заходите, она все равно услышала.
Александра стояла у окна. Халатик просвечивал, и мы застряли в дверях, любуясь ее легкой фигурой.
Она живо обернулась, будто наши взгляды дотронулись до нее.
— Ну и как? — спросил Порейко. — Сотрясение мозга наблюдается?
Так он шутил.
— Обошлось, — сказала Александра. — Навестить пришли?
— Разумеется, — сказал Порейко. — Дуся чаем угостит?
— Ты с компанией? — спросила Александра.
— Да вот, новый шофер. Теперь мой «мерс» в надежных руках. В надежных, Юрик?
Я кивнул.
— Быстро у тебя это получается. — Слова относились к Порейке.
— Люди меня любят, — ответил Порейко, усаживаясь за стол, покрытый плюшевой скатертью. — Люди хотят мне помочь. Дуся, чаю нам сделаешь?
— Уже! — откликнулась из кухни хозяйка. — Уже чайник поставила.