Новинки и продолжение на сайте библиотеки
========== Пролог ==========
Последний путь обозначился на ночном небе полосами: красной, зелёной, синей. Зубастой короной пульсирующего света раскрывались Врата Червоточин. Морозный воздух гудел и искрил, выстуживая душу сквозь почти омертвелую плоть. Далеко позади полыхали зарницы, лязгала небесная сталь, грохотали летящие с гор каменные глыбы.
— Когда же вы угомонитесь? Разве не видите, что всё уже кончено?
Каждый шаг давался с трудом. Меховая одежда пропиталась кровью и отяжелела. Рука устала зажимать рану на боку. Хорошо, что он утратил благодать, иначе зараза бы уже убила его, покрыв тело смрадными язвами. Какая ирония! Смертным он протянул немного дольше, чем если бы оставался богом. И хорошо… эти последние мгновения сейчас дороже всего золота мира.
За Вратами уже виднелось переливающееся радугой нутро Долины духов. Приглушить бы нестерпимый свет, но сил вряд ли хватит, а они ещё нужны, чтобы завершить задуманное. Пару шагов, и он привалился к мельничному колесу, что с плеском черпало воду из бурливого чёрного потока и с грохотом опрокидывало обратно. Эхом отражаясь от сводов, по пещерному залу пронёсся испуганный шепоток.
Он криво усмехнулся в ответ:
— Не надейся. Ты останешься здесь, со мной. Навечно.
Собрав оставшиеся крохи сил, он поднатужился и воткнул между лопастями железный посох, на который опирался до этого. Колесо недовольно заскрежетало, пытаясь смять преграду, но прут выдержал. Осталось последнее усилие, чтобы уж наверняка заклинить демонов механизм.
На руке больно вздулись жилы. Он выжимал из себя последние капли магии. Хватит ли их? От кончиков пальцев по механизму побежал лёгкий иней, перерос в толстую ледяную корку и намертво сковал всю мельницу. Хорошо!
Последний шаг, и ноги подкосились. Он тяжело оперся о стену и сполз на пол.
Зрение меркло. Звуки отдалились за грань. Он и сам был уже где-то вблизи неё. Истирались имена братьев, матери, жены, его собственное. Лица уходили в забвение. Манящее безмятежной синевой небо забирало боль от раны, горечь предательства и тоску разлуки. Становилось легко, невесомо, словно корка льда покрывала его самого. Он растворялся в прозрачной дымке, становился ничем и всем, жил в каждой букашке и каждом горном исполине, слышал всё и видел всё. Почти осязаемой грезилась свобода.
Дрёму нарушила тяжёлая поступь. Сознание с оглушительной болью вернулось в тело. Почему ему не дают покоя даже в смерти?!
— Что ты наделал, сын?! — пророкотал над головой строгий голос, который так пугал в детстве.
Ответ дался с трудом:
— Остановил бойню. Разве не видишь?
На кровоточащую рану легла тёплая ладонь. Стало немного легче.
— Но какой ценой… — с сожалением выдохнул отец.
— Я заплатил её сполна, — его присутствие всегда заставляло ёрничать и огрызаться, даже если было не время для этого. — Вы только что выиграли войну длиной в вечность. Оживи остальных и празднуй, а мне дай умереть спокойно.
— Они вернутся.
— Я этого не увижу, а ты будешь знать, как справиться.
— Справляться дальше будешь ты.
Ноздри защекотал едва уловимый запах тлена. Ветер донёс обрывок зловещего шёпота. Глаза распахнулись против воли. Отец осунулся и постарел, запомнившееся молодым лицо бороздили глубокие морщины. С разбитого виска на щёку капала кровь. В разорванной на груди меховой одежде копошился, поедал изнутри осколок Предвечного мрака.
— Видишь, жизни в нас обоих осталось лишь на одного. Им должен стать ты. Лишь у тебя хватит сил победить ещё раз и сохранить мир. Прости.
— За что? — ужас с хрипом вырвался из глотки.
Он уже догадывался, но не хотел верить.
Отец со звоном потянул меч из ножен. Высвобожденный клинок вспыхнул фиолетовыми огнями и с противным хрустом вонзился в рёбра, в самое сердце. Боль накатывала удушливыми волнами, переплелась с жизнью. Сопротивляться не осталось сил, он мог лишь смотреть, как лезвие неумолимо проворачивается, убивает сыновье, то, что не успело стереться с именами и лицами, вживляет своё, отцовское. Силы Небесного повелителя текли сквозь звёздный металл. В лицо больно впивалась костяная маска, тело каменело, плечи вдавливало в землю от навалившейся ноши. Сознание кануло в тёмную воду, но не ушло за грань, не растворилось, а он так желал смерти…
— Спи спокойно, сын мой, — зашептал отец, укладывая его, обездвиженного, в ледяной саркофаг. Влажные губы едва коснулись лба. — Когда-нибудь ты примешь эту силу, как примешь и себя. Прощай.
========== 1. Микаш (новое) ==========
Под кожей копошилось что-то темное, угольными змеями обвивалось вокруг костей, заполоняло собой всю суть, пожирая все помыслы и воспоминания, кроме одного: отомстить. Отомстить за боль и унижения, за несправедливость и ложь. Ярость изливалась наружу огнем, вспыхивала стернь на полях, чудовищный пожар летел по степи гудящими волнами. Горели села с жителями, горели богатые табуны золотых лошадей, горели и плавились даже каменные стены господских замков. Он был тем, кто разжег пламя, был сердцем тьмы. А сверху на него изливался багряный поток людской крови. Впервые в жизни веселье прорывалось хмельным смехом: больше не надо сдерживаться и притворяться. Теперь он по-настоящему свободен!
— А ну подъем, безродная дворняжка! — Микаш мигом перехватил прицелившийся в бок остроносый сапог.
Успел. Сонливость привык стряхивать быстро. Протянул к несносному после вечерней попойки хозяину нити телепатии. За такие фокусы могли и пеньковым галстуком одарить. Правда, засечь небольшое внушение получилось бы лишь у очень опытных Стражей, а поблизости таких не наблюдалось.
Йорден, коротконогий и пухлый наследник старого лорда Тедеску, отступил на шаг. Мелкие глаза болотного цвета недовольно щурились. Жидкие светло-каштановые волосы собраны в церемониальную прическу высокородных Стражей — пук на затылке. Вытянутый нос и выдвинутая вперед челюсть делали Йордена похожим на свой родовой тотем — шакала. Особенно когда скалился на прислугу.
Со стороны костра подначивали его несносные наперсники:
— Эй, чего твой увалень-оруженосец не идет? Никто его работу за него делать не будет!
— Стукни его хорошенько, чтобы поторапливался!
— Уже стукнул, — туповато отозвался Йорден из-за внушения.
Микаш рывком поднялся и возвысился над ним на полторы головы. Одногодки, Микаш был куда крупнее, шире в кости и выглядел значительно старше, чем был на самом деле. Пальцы взъерошили сбившиеся от холодного пота соломенные волосы. Серая рубашка из грубого льна и черные суконные штаны неприятно липли к телу. Но времени умыться и привести себя в порядок он сам себя лишил этим дурацким сном. Встряхнулся, натянул сапоги и побежал собирать вещи.
— Если б не папаша, давно бы нашел себе оруженосца порасторопней, — разговаривал Йорден со своими наперсниками.
Рыжего забияку постарше звали Драженом, а чернявого молчуна Фанником. Микаш затягивал их пояса с оружием, проверял стрелы в колчанах и мечи в ножнах. Менее знатные, чем Йорден, парни принадлежали к семьям, приближенным к лорду Тедеску, потому с малолетства волей-неволей составляли компанию наследнику.
Повезло им, что все важные вопросы решал не Йорден, а его прозорливый папаша. Иначе высокородные не пережили бы даже прошлой ночи, когда из за шкирки пришлось вытаскивать из пьяной драки в придорожной корчме. Ну а к тому, что его общество не замечали, Микаш уже давно привык.
— Все готово, можем выдвигаться, — вежливо предложил он.
— Я сам решу, когда можно! — прикрикнул на него Йорден и пихнул в живот локтем. Не больно, если вовремя напрячь мышцы. — Знай свое место, дворняжка!
В груди поднималась ярость, но Микаш привычно ее подавлял. Вспоминал так часто мучавший его сон и говорил про себя: «Не стану таким, как бы сильно ни била жизнь. Я буду защищать людей от демонов. Я живу только ради этого».
Йорден повернувшись к друзьям:
— Выдвигаемся.
Путь на гору Выспу, изрытую разветвленной сетью пещер, занимал не более часа. Вчера Микаш добрался до нее быстрее, когда не приходилось тащить на себе обузу из трех человек, которые то и дело оскальзывались на сыпучих камнях и норовили сверзиться с узких парапетов. Микаш умел ненадолго перехватывать контроль над чужим телом с помощью телепатии, но растрачивать драгоценные крохи силы на такую чушь не хотелось. Они могут пригодиться в бою.
Крепкое весеннее солнце било в макушку и слепило глаза, но воздух оставался обжигающе холодным после зимы. Под ногами журчали ручьи, делая и без того опасный грунт скользким. Но дышалось невероятно хорошо, сладко, полной грудью, будто пьешь изысканный нектар, напиток богов. Тело наполняется легкостью, открывается навстречу бескрайней синеве неба, как будто ты падаешь в него и летишь, только не вниз, а вверх, к жиденьким полоскам перистых облаков. И хочется кричать от восторга вместе с гордыми орлами.
От единения с материнской стихией резерв внутренней силы заполнялся так, что кожа горела, как это весеннее солнце. Помыслы взметались ввысь и взирали на сирую землю с презрением.
— Тащиться в такую гору ради каких-то палесков? Вот гыргалицы с Доломитовых гор — это нечто. Жаль, вас тогда не было, — похвастался Йорден, когда дорога ушла с обрыва и принялась петлять между каменистых круч и чахлых сосенок.
Нет, дети других стихий наслаждения небом и высотой не понимали. Йорден — оборотень-шакал, Дражен — медиум, им ближе земля. Фанник пускай и слабенький, но ясновидец — от воды силу черпает. Впрочем, они и не расходуют ее так много, чтобы ощущать эту жуткую близость к пределу, сосущую пустоту внутри и давящую к земле тяжесть во всем теле. Как тот, кто никогда не испытывал жажды или голода, не знает, что простая вода и краюха черствого хлеба могут быть слаще вина и самых изысканных яств с господского стола.
— Ох, да что нам эти бабы с грудями на плечах. Страшные — а ни разу! — подначил Йордена задира Дражен. — Вот стрыги в Сечевой степи — это жуть. Особенно когда их полчища собираются и целые села как саранча выгрызают. Даже скотом не брезгуют. Горы обескровленных трупов — то еще зрелище. Жаль, тебя тогда с нами не было.
Йорден недовольно скривился:
— Те бабы были великанские, три, нет, четыре сажени ростом. И руки как лопаты. К тому же, они редкие, а ваших стрыгов только слепой не видел.
— Пускай безродный рассудит. Он ведь был и там, и там, — Дражен посмотрел на Микаша с лукавой ухмылкой и положил руку на плечо. Ну да, этот любит острословить и стравливать людей между собой. — Так какие демоны самые страшные?
— Ночные Ходоки, — ответил Микаш, иначе бы от него не отстали.
— У-у-у, — протянул Дражен. — Что-то личное?
— Кто хитрее, тот и страшнее, — отмахнулся Микаш.
Дражен отошел, Микаш отвернулся и, сам того не желая, встретился взглядом с Йорденом. Неприятно окатило чужой завистью. От мыслей других людей закрыться легко, гораздо сложнее не воспринимать отголоски сильных эмоций. Микаш уяснил это еще в детстве.
И чему Йорден завидует? У Микаша ведь даже такой малости, как друзья, нет. Ни похвалиться, ни посмеяться, даже просто поговорить по душам не с кем. Раньше хоть мать и сестра были, да не сохранил он их. Слабак. Неудачник.
— Стрыги страшнее, Ходоки к ним ближе, — обернул все к своей пользе Дражен и также положил руку на плечо Йордену.
— Нет, гыргалицы. Гыргалицы! — принялся огрызаться тот, отталкивая друга.
— Да повзрослей ты уже наконец! Научись проигрывать.
— Тише, — оборвал перебранку Микаш.
Впереди вздыбилась к небу серая скала, покрытая редкими разводами лишайников. По наплывам каменной породы можно было подняться на самую вершину на тридцать саженей как по ступеням. У подножья вытянутым в длину черным пятном выделялся пещерный лаз. К валуну рядом Микаш, еще когда готовил все здесь вчера, привязал толстую веревку. Проверил ее на прочность, а узел на крепость.
— Демон внизу. Я спущусь, удостоверюсь, что все в порядке и подам знак, чтобы вы следовали за мной, — Микаш повернулся к Йордену, ожидая приказа.
— Да-да, исполняй, — махнул рукой он и полушепотом продолжил спорить с Драженом.
Микаш зажег факел и схватился за веревку. Спускаться пришлось саженей на пять в узкую галерею. Повеяло промозглой сыростью. Внизу по щиколотку стояла ледяная вода, точила камень, пробивая для себя новый путь. Ступни сводило даже сквозь толстые сапоги. От едкого затхлого запаха слезились глаза. Даже факел чадил едва-едва, тусклым огоньком освещая дорогу. Лишь бы не поскользнуться на мокрых камнях.
Впереди уже манила злыми фиолетовыми всполохами демоническая аура. Эхом пронесся по каменным сводам плеск. Сотня шагов, и палеск уже виден. Гигантская водяная ящерица с мощным черным гребнем по хребту и внушительными зубами в несколько рядов. Запуталась в расставленной на нее ловушке. Стальная сеть обвилась вокруг длинного тела. Чем больше палеск извивался, пытаясь выбраться, тем сильнее вгонял себе между чешуйками смазанные ядом шипы. Промокшие веревки со скрипом дрожали, но все же выдерживали натиск зловредной твари.
Сейчас совсем ослабнет от яда и затихнет, тогда можно будет забрать трофей. Только отчего же так не по себе, аж мурашки по спине бегут?
Микаш вернулся и позвал остальных. Спускались медленно и неуклюже, шумели так, что запросто могли всех подземных духов перебудить. Раздражали, как никогда раньше. Ну почему нужно обязательно играть в эти дурацкие игры высокородных и создавать видимость великих подвигов?
— И что, это все? — спросил Йорден, завидев палеска.
Потянул меч из ножен, чтобы отрубить ему голову.
— Что даже боя не будет? Фу, скучно, — поддакнул ему Дражен.
Палеск обреченно замер и обвис на веревках. Йорден подошел вплотную и замахнулся.
Шмяк! Клацнули внушительные зубы у самой его ноги — Йорден едва успел отскочить.
— Ты давай, — махнул он на Микаша. — Не дело это для благородного Стража — тварюшек свежевать.
Микаш достал собственный меч. Палеск скосил на него желтый выпученный глаз. Мол, зачем, я же ничего тебе не сделал. Это они из тебя все соки пьют.
Мишка встряхнул головой, отгоняя наваждение, и отвел руку для замаха. Скорее почувствовал, краем обостренной магической интуиции ощутил шевеление внутри уходящего в темноту тоннеля. Сверкнул фиолетовый огонек, посылая по хребту волны мелкой дрожи.