Рейчел как-то странно на меня посмотрела.
— Волк?
Я кивнула.
— Обыкновенно. Серый такой. — Я метнула на Рейчел испепеляющий взгляд, и она пожала плечами. — Не знаю я, Грейс. Сизый. С драным загривком. Ужасно грязный.
Значит, это был Джек. Больше некому.
— Представляю, какой переполох поднялся, — заметила я.
— Да, жаль, тебя тут не было, любительница волков. Нет, правда. Слава богу, никто не пострадал, но Оливия перепсиховала. Да вся школа перепсиховала. Изабел билась в истерике и вообще устроила сцену. — Рейчел сжала мой локоть. — Кстати, почему ты не отвечала на мои звонки?
Мы вошли в школу; двери были распахнуты, чтобы впустить в помещение теплый воздух.
— Аккумулятор сдох.
Рейчел состроила гримаску и возвысила голос, чтобы перекрыть шум в школьном коридоре.
— Ты что, заболела? Вот уж не думала, что доживу до дня, когда ты не явишься в школу. Мало того что по парковке бродят дикие звери, так еще и ты не пришла на занятия. Я уж решила, что наступил конец света. Стала ждать, когда небо обрушится на землю.
— Да, похоже, вирус какой-то подхватила, — отозвалась я.
— Э-э... а ну, не дыши на меня!
Однако вместо того чтобы отодвинуться, Рейчел с усмешкой ткнула меня локтем. Я рассмеялась, отпихнула ее и тут увидела Изабел Калпепер. Улыбка сползла у меня с лица. Сестра Джека стояла, привалившись к стене у питьевого фонтанчика и сгорбившись. Сначала я решила, что она разглядывает что-то у себя на мобильнике, но потом до меня дошло, что в руках у нее ничего нет и она смотрит в пол. Если бы она вечно не строила из себя Снежную королеву, я подумала бы, что она плачет. Я заколебалась, решая, подойти к ней или нет.
Точно прочитав мои мысли, Изабел вскинула голову и взглянула на меня. В ее глазах, так похожих на глаза Джека, явственно читался вызов: ну, что пялишься?
Я поспешно отвела глаза и пошла дальше с Рейчел, но неприятное чувство недоговоренности осталось.
Глава 20
Сэм
39 °F
В ту ночь, в постели с Грейс, я лежал без сна, взбудораженный новостью о появлении у школы Джека, и смотрел в темноту, единственным светлым пятном в которой был зыбкий ореол ее волос на подушке. Я думал о волках, которые вели себя не как волки. И о Кристе Болманн.
Я давным-давно и думать забыл про Кристу, но когда Грейс, хмурясь, рассказала мне про то, что Джека видели там, куда соваться ему не следовало, на меня нахлынули воспоминания.
Мне вспомнилось, как в последний день, когда я ее видел, Криста с Беком ругались на кухне, в гостиной, в передней, снова на кухне, рыча и крича друг на друга, точно сцепившиеся волки. Мне тогда было лет восемь, и Бек казался мне великаном — разгневанным божеством, едва сдерживающим свою ярость. Они кружили по дому, он и Криста, крупная молодая женщина с лицом, пятнистым от злости.
«Ты убила двух человек, Криста. Когда ты намерена взглянуть правде в глаза?»
«Убила? Убила? — Ее пронзительный голос напоминал скрип ногтей по стеклу. — А как же я? Взгляни на меня. Моя жизнь кончена».
«Ничего она не кончена, — отрезал Бек. — Ты дышишь? У тебя бьется сердце? А вот про двух твоих жертв того же не скажешь».
Помню, как я сжался, услышав ответ Кристы — хриплый, практически нечленораздельный крик.
«Это не жизнь!»
Бек принялся возмущаться ее себялюбием и безответственностью, а она ответила ему такой отборной бранью, что я оторопел; таких слов я никогда прежде не слышал.
«А тот парень в подвале? — рявкнул Бек. Из своего укрытия в передней я видел лишь его спину. — Ты укусила его, Криста. Ты сломала ему жизнь. И убила еще двоих. Просто потому, что они тебя оскорбили. Я не вижу, чтобы ты раскаивалась. Мне нужны гарантии, что такого не повторится».
«А почему я должна что-то тебе гарантировать? Я от тебя хоть раз что-нибудь получила? — оскалилась Криста. Плечи у нее ходили ходуном. — Вы называете себя стаей? Вы — шайка. Убожество. Секта. Я буду делать то, что захочу. И вести себя так, как хочу».
Голос Бека был пугающе спокоен. Помню, мне вдруг стало очень жалко Кристу, потому что обычно Бек начинал говорить спокойным тоном, когда был вне себя от ярости.
«Дай слово, что это больше не повторится».
Она в упор взглянула на меня — вернее, даже не на меня. Сквозь меня. Ее мысли блуждали где-то очень далеко, в стороне от реальности, в которой ее тело изменяло форму. На лбу у нее вздулась вена, ногти превратились в когти.
«Я ничего тебе не должна. Катись к черту!»
«Убирайся из моего дома», — негромко произнес Бек.
Криста так и сделала. Она изо всех сил хлопнула стеклянной дверью; в кухне задребезжала посуда. Несколько секунд спустя дверь открылась и закрылась снова, на этот раз куда тише: Бек двинулся за ней.
Помнится, тогда уже было достаточно холодно, и я боялся, что Бек превратится в волка на всю зиму, а я останусь один в доме. Страх заставил меня проскользнуть из передней в гостиную, и в этот миг раздался громкий хлопок.
В дом, дрожа от холода и страха превратиться в волка, тихо вернулся Бек и осторожно, точно стеклянное, положил на стол ружье. И тут он увидел меня. Я стоял в гостиной, обхватив себя руками.
В ушах у меня до сих пор звучал его голос, когда он произнес: «Не трогай это, Сэм».
Голос был глухой. Вымученный. Он ушел к себе в кабинет и до вечера просидел за столом, положив голову на руки. Когда стемнело, они с Ульриком отправились на улицу, о чем-то вполголоса приглушенно переговариваясь; в окно я видел, как Ульрик отправился в гараж за лопатой.
И вот теперь я лежал в постели с Грейс, а где-то там, на улице, бродил Джек. Из вспыльчивых людей не выходит хороших оборотней.
Пока Грейс была в школе, я съездил к Беку. Перед домом не было машины, и в окнах не горел свет; у меня не хватило духу зайти внутрь и посмотреть, давно ли он пустует. В отсутствие Бека, который всегда обеспечивал безопасность стаи, кто мог держать Джека в узде?
У меня перехватило горло от непрошеного чувства ответственности. У Бека был сотовый телефон, но я не смог вспомнить номер, как ни напрягал память. Я уткнулся лицом в подушку и взмолился про себя, чтобы Джек никого не покусал, потому что боялся, что, если он станет угрозой, у меня не хватит духу сделать то, что нужно.
Глава 21
Сэм
57 °F
Когда на следующее утро зазвонил будильник, который Грейс завела на без четверти семь, чтобы не опоздать в школу, я мгновенно подскочил на постели, как и накануне, разбуженный его мерзким электронным писком. В голове у меня перепутались обрывки снов: волки, люди, окровавленные челюсти.
Грейс безмятежно промычала что-то нечленораздельное и по шею натянула на себя одеяло.
— Отключи его, ладно? Я сейчас встану. Еще секундочку.
Она перевернулась на другой бок, так что из-под одеяла осталась торчать лишь ее макушка, и преспокойно продолжила спать, как будто приросла к матрасу.
Ну вот. Я проснулся, а она нет.
Я прислонился к спинке кровати и замер, наслаждаясь тем, что она, такая сонная и теплая, лежит рядом. Я осторожно погладил ее по волосам, начиная от лба, вокруг уха и заканчивая основанием длинной шеи, где волосы походили не на волосы, а скорее на младенческий пух, торчащий в разные стороны. Этот мягкий пушок, которому еще только предстояло превратиться в волосы, завораживал меня. Ужасно хотелось наклониться и легонько, совсем легонько куснуть ее за шею, чтобы она проснулась и можно было ее поцеловать, и тогда она опоздала бы в школу, но из головы у меня не шли Джек с Кристой и остальные люди, из которых вышли плохие оборотни. Интересно, если я пойду к школе, получится у меня выследить Джека с моим ослабшим нюхом?
— Грейс, — прошептал я. — Просыпайся.
Она негромко засопела, что, видимо, можно было истолковать как «отвяжись».
— Пора вставать, — повторил я и пальцем пощекотал ее за ухом.
Грейс взвизгнула и шлепнула меня по руке. Проснулась.
Наше совместное утреннее времяпрепровождение уже становилось уютно привычным. Пока сонная Грейс ходила в душ, я засунул в тостер по рогалику для каждого из нас и с горем пополам запустил кофеварку, а сам вернулся в спальню. Слушая, как Грейс фальшиво поет в душе, я натянул джинсы и принялся рыться в комоде в поисках не слишком девчачьих носков, которые можно было бы позаимствовать.
И тут я непроизвольно ахнул. Под аккуратно сложенными носками лежали фотографии. Снимки волков. Нас. Я осторожно вытащил из ящика всю пачку и вернулся к кровати. Спиной повернувшись к двери, как будто был занят чем-то предосудительным, я дрожащими пальцами принялся перебирать фотографии. Видеть их глазами человека было странно. Кое-кого из них я даже мог соотнести с их человеческими именами: тех, что были постарше, они всегда превращались раньше меня. Бек, крупный, крепкий, серо-сизый. Пол, черный и аккуратный. Серый с буроватым отливом Ульрик. Корноухий Салем с вечно слезящимся глазом. Я вздохнул, хотя и сам не понимал почему.
Дверь у меня за спиной распахнулась, впустив в комнату клубы пара, пахнущего мылом Грейс. Вошла и сама Грейс, она положила голову мне на плечо, и я ощутил ее запах.
— Что, себя разглядываешь? — спросила она.
Мои пальцы, перебирающие фотографии, застыли.
— А что, я тут тоже есть?
Грейс обошла кровать и присела лицом ко мне.
— Ну конечно. Тут в основном ты и есть. Неужели не узнал? Ох. Ну конечно, ты и не мог. Расскажи мне, кто есть кто.
Я принялся медленно проглядывать снимки по второму разу. Грейс перебралась поближе ко мне; кровать заскрипела под тяжестью ее тела.
— Это Бек. Он всегда заботился о новых волках. — Впрочем, после меня свежеиспеченных волков в стае было всего двое: Криста и тот волк, которого она инициировала, Дерек. И вообще, я не привык к новичкам младше меня: обычно стая разрасталась за счет других, более старших волков, которые сами находили нас, а не благодаря варварски инициированным новообращенным вроде Джека. — Бек мне как отец.
Мне самому странно было слышать из собственных уст такие слова, несмотря на то, что это была чистая правда. Прежде у меня не было необходимости никому ничего объяснять. Бек взял меня под крылышко, когда я сбежал из дома, и по кусочкам заново собрал мою искалеченную психику.
— Я понимаю, что ты к нему испытываешь, — сказала Грейс, изумляясь собственной интуиции. — У тебя даже голос меняется, когда ты о нем говоришь.
— Правда? — Теперь настала моя очередь изумляться. — И как же?
Она пожала плечами; вид у нее стал слегка смущенный.
— Не знаю. Ты говоришь о нем как-то... с гордостью, что ли. Мне кажется, это очень трогательно. А это кто?
— Шелби, — ответил я без намека на гордость в голосе. — Я тебе о ней рассказывал.
Грейс пристально следила за моим лицом.
При воспоминании о нашей с Шелби последней встрече под ложечкой у меня неприятно засосало.
— Мы с ней по-разному смотрим на вещи. Она считает, что быть волком — подарок судьбы.
Грейс молча кивнула, я был ей очень благодарен, что она не стала углубляться в эту тему.
Следующие несколько фотографий, на которых были сняты Шелби и Бек, я проглядел мельком; потом дошел до фотографии с черным силуэтом Пола.
— А это Пол. Он наш вожак, когда мы волки. Рядом с ним — Ульрик. — Я указал на серого с буроватым отливом волка рядом с Полом. — Ульрик — что-то вроде чудаковатого дядюшки. Он немец. Любит сквернословить.
— Здорово.
— Он прикольный.
Вообще-то следовало сказать «он был прикольный». Я не знал точно, был ли это последний его год или в запасе у него оставалось еще одно лето. Мне вспомнился его смех, похожий на карканье стаи вспугнутых ворон, и то, как упорно он цеплялся за свой немецкий акцент, как будто боялся, что без него перестанет быть Ульриком.
— Тебе нехорошо? — испугалась Грейс.
Я покачал головой, глядя на волков на фотографиях; с точки зрения человека, они казались самыми обычными животными. Моя семья. Я. Мое будущее. Эти фотографии каким-то образом размыли ту грань, которую я пока что не готов был переступить.
Грейс обняла меня за плечи, прижалась щекой, пытаясь утешить, хотя, наверное, даже не понимала, что меня тревожит.
— Как бы мне хотелось, — сказал я, — чтобы ты могла познакомиться с ними в их человеческом обличье.
Я не знал, как объяснить ей, какое огромное место они занимают в моей жизни, их голоса и лица в человеческом облике, их запахи и силуэты — в волчьем. Каким потерянным чувствовал я себя сейчас, единственный из всех в человечьей шкуре.
— Расскажи мне о них, — попросила Грейс; она стояла, уткнувшись лицом в мое плечо, и голос ее прозвучал глухо.
Я погрузился в воспоминания.
— Когда мне было восемь, Бек стал учить меня охотиться. Я ненавидел это занятие.
Мне вспомнилось, как я стоял в гостиной у Бека и смотрел на первые обледенелые сучья, блестящие и переливающиеся на утреннем солнце. Двор казался мне чужой планетой, полной опасностей.
— Почему? — спросила Грейс.
— Я не любил вида крови. Мне не нравилось обижать других. Мне было восемь.
В моих воспоминаниях я был маленький, жилистый, простодушный. Все предыдущее лето я наивно полагал, что этой зимой, с Беком, все будет по-другому, что я не превращусь в волка и буду до скончания века питаться яйцами, которые варил мне Бек. Но когда ночи стали холоднее и даже после самой короткой вылазки на улицу мышцы у меня сводила дрожь, я понял, что очень скоро превращение неизбежно произойдет, да и Бек будет варить мне яйца немногим дольше. Но это не означало, что такая перспектива вызывала у меня радость.
— Но зачем надо было охотиться? — спросила Грейс со своей всегдашней логикой. — Почему нельзя было оставить себе еду на улице?
— Ха. Я задал Беку тот же самый вопрос, и Ульрик сказал: «Ja, и енотам с опоссумами тоже?»
Грейс рассмеялась; моя жалкая пародия на немецкий акцент ужасно ей понравилась.
Моим щекам стало тепло; до чего же здорово было разговаривать с ней про стаю. Мне нравилось, как горят у нее глаза, как подрагивает от любопытства уголок ее губ: она знала, кто я такой, и хотела знать больше. Но это не значило, что я имею право все рассказать ей, ведь она не была одной из нас. Бек всегда повторял: «Единственные люди, которых мы должны защищать, это мы сами». Но Бек не знал Грейс. А Грейс была не просто человеком. Может, она не стала оборотнем, но ее укусили. В душе она была волчицей. Не могла не быть.
— И что произошло? — подстегнула меня Грейс. — На кого ты охотился?
— На кроликов, разумеется, — ответил я. — Бек повел меня в лес, а Пол ждал в фургоне, чтобы забрать потом, если я буду нестабилен и превращусь обратно в человека.
Я не мог забыть, как Бек остановил меня перед дверью и, наклонившись, заглянул мне в лицо. Я стоял неподвижно, изо всех сил стараясь не думать о превращении и о том, как будет хрустеть кроличья шея у меня на зубах. О том, что придется прощаться с Беком на зиму. Он взял меня за худое плечико и сказал: «Прости, Сэм. Не бойся».
Я ничего не ответил, потому что думал, что на улице холодно и Бек после охоты не превратится обратно в человека, так что не останется больше никого, кто знает, как правильно варить мне яйца. Бек отменно варил яйца. Но самое главное, благодаря Беку я остался Сэмом. Когда шрамы у меня на запястьях едва успели затянуться, я был опасно близок к превращению в нечто такое, что не было ни человеком, ни волком.
— О чем ты задумался? — спросила Грейс. — Ты замолчал.
Я вскинул глаза; я и сам не заметил, как отвел от нее взгляд.
— О превращении.
Подбородок Грейс уперся в мое плечо; она глянула мне в лицо, голос ее прозвучал нерешительно. Грейс задала вопрос, который уже задавала прежде:
— Это больно?
В памяти у меня прокрутился медленный, мучительный процесс превращения, когда корежатся мышцы, лопается кожа, трещат кости. Взрослые всегда старались скрыть свои превращения от меня, пытаясь уберечь от потрясения. Но не зрелище их преображения пугало меня — оно вызывало у меня одну только жалость, потому что даже Бек стонал от боли. Меня приводила в ужас мысль о том, что я изменюсь сам. Перестану быть Сэмом.