Чонин, получив разрешение, взял верхнюю карту. Сначала внимательно осмотрел верхнюю сторону с символом дождя, потом перевернул и полюбовался на “рубашку”. Там Сэхун обычно писал своё имя устаревшим иероглифом, который уже лет двести как не использовался.
— Ты знаешь, что он означает? — негромко уточнил Чонин и поднял взгляд на притихшего в ожидании Сэхуна. У Сэхуна немедленно язык прилип к нёбу, потому что Чонин рассматривал его с искренним интересом и так, словно видел впервые.
— Конечно, — отозвался он после непозволительно долгой паузы. Но губы всё равно слушались плохо. — “Смотрящий иначе”. Примерно так. Если хочешь, я и твоё имя могу написать…
Сэхун поспешно достал из узкого отделения в пенале кисть и маленькую плошку с тушью. Скрутив крышку, окунул кисть в тушь и пристроил на колене чистую карту-заготовку. Помедлил, сделал глубокий вдох, стараясь не косить глазом на Чонина и избегая его пристального взгляда, в мыслях перебрал те из устаревших иероглифов, которые помнил, затем лёгким и плавным движением, ни на миг не отрывая кисти от карты, нарисовал иероглиф “человек-тигр”. Хотя этот иероглиф мог как означать человека, наделённого тигриным благородством, так и тигра, притворяющегося человеком. А ещё этот иероглиф использовали в классификации волшебных существ. Им обозначали перевёртышей-полукровок. Только читался он именно “Чонин”.
— Вообще моё имя пишется иероглифом “справедливый, чистый”, — задумчиво пробормотал Чонин, не отводя глаз от карты со своим именем в руке Сэхуна, — но так тоже ничего.
— Ты знаешь устаревшие…
— Немножко. — Тон Чонина исключал дополнительные вопросы. Он не хотел говорить об устаревших иероглифах. Определённо.
Неловкую тишину расколол на части писк телефона в кармане у Чонина. Тот мельком глянул на дисплей и оборвал сигнал одним нажатием на кнопку, после чего поднялся на ноги.
— Мне нужно ехать.
— А… ну… да, конечно. — Сэхун сложил всё в пенал и медленно закрыл крышку. Пальцы дрожали, но, вроде бы, это не бросалось в глаза. Как и огорчение. Сэхун не испытывал ни малейшего восторга от скоротечности их встречи. Он вообще рассчитывал… Мало ли, на что он там рассчитывал, ведь Чонин всё равно заглянул к нему в итоге даже меньше, чем на час.
Прикрыв глаза, Сэхун в мыслях проклял так не к месту просыпающееся смущение — снова щёки горели.
Сэхун понуро поплёлся хвостом за Чонином, потом смотрел, как тот надевал куртку и запихивал телефон в карман. И Сэхун не успел вновь уловить стремительное движение — Чонин вдруг оказался настолько близко, что дышать было страшно из опасения задеть дыханием чувственные губы. Сэхун без труда мог сейчас разглядеть каждую трещинку и ранку на этих губах и оценить их оттенок.
Не потребовалось.
Глаза сами собой закрылись, едва Чонин сделал выдох и осторожно перешёл к поцелую. Такой горячий… И губы упругие до твёрдости, приятно шершавые, сухие. Зато кончик языка — влажный и нежный. Сэхун невольно сам потянулся к его губам, когда поцелуй завершился. Едва успел спохватиться и застыть статуей. Пьяный от вина, к которому они оба так и не прикоснулись. Глаза он приоткрыл, но мог пялиться исключительно на влажно блестевшие уже губы Чонина.
— Хочу встретиться после того, как освобожусь, — негромко произнёс Чонин с едва уловимой вопросительной интонацией.
Невыпитое вино ударило Сэхуну в голову ещё сильнее. И, наверное, ему хоть раз в жизни полагалось чуточку сойти с ума и сказать это:
— К тебе или ко мне?
Чонин прислонился лбом к его лбу и тихо засмеялся. Сэхун смотрел на сверкающую улыбку и пытался сделать выдох.
Не получалось.
— Я приеду. Позвоню, как буду подъезжать.
— Разве ты знаешь мой номер телефона? — немного оклемавшись, бросил в спину Чонина Сэхун. В ответ получил многозначительную усмешку поверх плеча и предупреждение:
— Мой номер заканчивается на две восьмёрки.
Сэхун ошарашенно таращился на захлопнувшуюся дверь и продолжал ощущать на губах вкус и прикосновения губ Чонина. Кое-как добрёл до дивана в гостиной и свалился на него. Часы на камине показывали всего девять вечера.
Сэхун поднёс к губам кончики пальцев, помедлил, но таки прикоснулся. Губы оставались непривычно горячими до сих пор. Непривычно горячими и неожиданно чувствительными. Каждое прикосновение к ним отзывалось волной сильных эмоций, прокатывающейся по телу.
До дрожи глубоко-глубоко внутри — там, где полагалось таиться душе.
Сэхун с тихим стоном зажмурился и прижал ладони к лицу, словно в надежде избавиться от этого наваждения. Всего за пару дней он совершил столько спонтанных и не свойственных ему поступков, сколько и за всю жизнь… С этим было бы проще смириться, если бы Чонин оказался менее эффектным и примечательным. Если бы он был не таким… таким… вот таким, каким он был.
Сэхун, сколько сам себя помнил, всегда настороженно относился к красивым или же очень привлекательным людям. А Чонин определённо заслуживал хотя бы оценки “очень привлекательный”. И это — не говоря уж о том, что они только познакомились. У них ещё ни черта не было, кроме поцелуя. Поцелуя на второй день знакомства, что в случае Сэхуна попадало в область фантастики. Хуже того, Сэхун не стал бы возражать, если бы Чонин зашёл гораздо, гораздо дальше.
Он перевернулся на живот, подгрёб к себе подушку и уткнулся в неё лицом. Упрямо раз за разом повторял: “Сопротивляйся, О Сэхун, чёрт тебя возьми! Сопротивляйся!”
И Сэхун пропустил тот миг, когда реальность сменилась сном.
Потому что сон казался реальностью — тягучей и стремительной одновременно, горькой и пряной.
…под ним пёстрым ковром — земля. Трава, песок, опавшие листья — всё сливается в неповторимый и постоянно меняющийся узор. Пока до Сэхуна не доходит, что он бежит. Бежит мягко и пружинисто, бесшумно, с необыкновенной грацией. А тело стелется над землёй и кажется невесомым. Словно полёт, а не бег.
Лапы… Лапы с густым тёмным мехом. И спящие внутри острые когти. На языке вкусом — запах. Люди. Двое. И привкус металла на клыках. Люди в машине. В роще. Смотрят на дом. На его дом. Тихо переговариваются, посмеиваются и гадают, с чего это патрульный из мотобригады повадился к “салаге” Сэхуну.
Неважно. Тут тихо.
Снова пёстрый ковёр под лапами. Ветки, терпкий запах примятой травы. Слева ветром приносит асфальтовый жар — скрипом песка на зубах. И так чудесно ощущать каждую мышцу в теле. Сильный, быстрый, с цепким взглядом. И снова запахи — в нос и на кончик языка.
Бежать. Просто бежать и искать.
Но Сэхун не знает, что искать.
Зато знает владелец лап и густого тёмного меха. Он уверенно бежит к городу и совсем не боится покидать лес.
Сэхун никогда не был на этой улице, но тут живёт один из коллекционеров, если верить списку с адресами. Один из троицы любителей, и Сэхун не помнит его имя.
В дом они попадают через окно. Лапы бегут направо, а Сэхун сворачивает налево — там какие-то подозрительные звуки. Картина, что он видит через несколько мгновений, уже знакома.
В гостиной убийца кромсает ножом свежий труп. Убийца выглядит почти так же, хотя Сэхун готов поставить на кон голову — это не тот человек. Другой. Но гримаса ярости и разочарования на лице превращает его в близнеца того, кого Сэхун видел в доме господина Ана.
Сэхун успевает отступить во тьму коридора, когда убийца оборачивается, будто почуяв его. С ножа капает на пол. Тёмное, густое и вязкое.
Страшно. И запах ржаво-солёный, тяжёлый.
Сэхун и рад бы уйти, но не может. Нечто неведомое не пускает. Он остаётся стоять в коридоре и просто ждать.
Убийца застывает на пороге, пошатываясь, делает пару шагов. Он щурится так, словно ничего не видит, хотя Сэхун на расстоянии вытянутой руки от него.
Время растягивается, каждая секунда как туго натянутая струна, убегающая в бесконечность.
Один ждёт, а второй ищет… И это мерзкое чувство ещё, когда кажется, что глазами одного смотрит кто-то другой.
— Как интересно, — выдыхает убийца, остановив, наконец, взгляд на Сэхуне. Увидел и заметил. — Ну надо же!..
Сэхун, затаив дыхание, смотрит на занесённый нож, испачканный потемневшей густой кровью…
Подорвавшись на диване и разлепив глаза, Сэхун всё-таки заорал, потому что убийца из сна стоял над диваном с ножом в руках. Только мгновением позже Сэхун осознал, что убийца нематериален. Он походил на полупрозрачного призрака. Подёрнувшись дымкой, исчез окончательно спустя два удара сердца.
На часах — без четверти двенадцать. Вряд ли гости могли случиться после полуночи, а сообщений о пропущенных вызовах на дисплее телефона — ноль.
Сэхун сидел на диване, обхватив себя руками, и дрожал. Сон оставался настолько реальным, что он не выдержал, сполз с дивана и нашёл список с именами, набрал со второй попытки номер, который определил по адресу, и принялся считать гудки. Ему так и не ответили, но это ещё ничего не значило — время позднее. Коллекционер мог спокойно спать у себя дома.
Сэхун приканчивал второй стакан воды, когда дисплей его телефона налился мягким светом, показав номер с двумя восьмёрками на хвосте.
— Ещё не спишь?
Сэхун прижал телефон к уху плотнее и прикрыл глаза, теряясь в звуках низкого голоса и успокаиваясь.
— Жду тебя.
— Дай мне десять минут. — Голос сменился короткими гудками, а Сэхун вцепился пальцами в край столешницы, чтобы удержаться на ногах. Как будто снова… “накатило”, но он ничего не увидел. Никаких видений. Только сердце тяжело бухало в груди, а перед глазами всё плыло. Голос Чонина его сначала успокоил, а потом зажёг. И гореть предстояло, судя по ощущениям, целую вечность.
========== - 4 - ==========
Комментарий к - 4 -
Коварно несу то, что коварно принести обещала )))
Ваша Бета
- 4 -
Так он и стоял, цепляясь за столешницу, пока у крыльца не затихло рычание мотора. Деревянно двинулся к двери и распахнул её, чтобы Чонин мог зайти и внимательно осмотреть его.
— С тобой всё в порядке?
— Просто задремал, — тихо отозвался Сэхун, жадно вдыхая запахи хвои, горного воздуха и тёплого дождя. Горячая ладонь тронула его пальцы, плавно надавила, заставив закрыть дверь. Он глухо пробормотал, беспомощно пытаясь выкарабкаться из запахов: — Сделаю чай.
Он поспешно высвободил руку и удрал подальше, чтобы прояснить хоть немного разум. Сосредоточенно возился с чаем так, словно готовился к полноценной чайной церемонии. Выставлял на подносе чашки и всё прочее с непривычной тщательностью и после обречённо плёлся в гостиную.
Чонин уже снова сидел на диване, забравшись туда с ногами. Пристально смотрел на Сэхуна, наблюдал, как Сэхун расставлял чашки на столе и наполнял их горячим чаем.
— Вот… Как твои дела? Со всем закончил? — Сэхун не решался посмотреть на Чонина и мялся у стола, прикидывая, куда ему сесть — снова в кресло или рядом с Чонином.
Чонин решил за него. Молча поймал за руку и потянул к себе. Сэхун так и не вспомнил потом, кто начал первым. Но губ было мало — мало до бешеного стука сердца в груди. Под коленом мешалась подушка. Хотелось посмотреть на свалившегося на диван Чонина, но не хотелось отрываться от его губ. Смуглые пальцы вцепились в рубашку и смяли светлую ткань на груди. От резкого рывка Сэхун чуть не рухнул на Чонина сверху и прижался губами к шее, где под гладкой кожей отчётливо проступали гибкие мышцы.
Чонин умудрился выскользнуть из-под него. Ухватился за запястье и снова потянул. Вряд ли Сэхун способен был сейчас сохранять вертикальное положение без труда, но всё же послушно поднялся. Замер, обхватив Чонина и прижавшись к нему. Смотрел в искристую тьму под густыми ресницами, грелся жаром, который нельзя спрятать одеждой, и не собирался разжимать руки. Горел.
Путь к собственной спальне у Сэхуна в памяти не отложился. Зато он помнил прикосновения жёстких ладоней к коже под рубашкой, а потом рубашка бесследно испарилась. Расстёгнутые брюки едва держались на бёдрах. Жар стал нестерпимее, когда свитер пополз вверх. Сэхун жадно смотрел на каждый кусочек тела Чонина, открывавшийся его взгляду, и даже не думал о том, чтобы помочь Чонину стянуть свитер быстрее. Быстрее не хотелось, потому что вот так было прекрасно.
Рухнув на кровать уже обнажённым, Сэхун едва не зашипел — ткань под спиной буквально обжигала холодом. Сдвинул ноги, сжав ими колено Чонина, и затаил дыхание. Чонин навис над ним, уперевшись руками в матрас рядом с его плечами. Смотрел сверху вниз так, как на Сэхуна не смотрел никто и никогда. Казалось, что он пытается что-то прочесть, как в книге, или разрешить какие-то сомнения. Пополам с радостным предвкушением.
— Ты…
— Сюда попадают только те, кого я хочу тут видеть, — отрезал Сэхун и ухватился за шею Чонина. Чтобы заткнуть поцелуем. На разговоры не осталось ни сил, ни желания. Он тут весь горел с головы до пят, горел с каждой секундой всё сильнее. И тихо застонал, прижавшись щекой к щеке Чонина, потому что их бёдра соприкоснулись. То, что Сэхун чувствовал, точно отметало любые беседы. А Чонин ещё и потёрся, как будто до этого мало было…
Сэхун активно завозился, но притих. Чонин крепко стиснул его запястья, припечатал руки к матрасу, осмотрел, неспешно ведя взглядом по распластавшемуся под ним телу, потом наклонил голову и тронул языком кожу под грудью, слева. Лизнул, нарисовал широкую влажную полосу до соска и помедлил. Сэхун зажмурился, пытаясь с помощью силы воли успокоить сердце и заставить его биться не так часто. Сила воли жалобно пискнула и сделала ноги в неизвестном направлении, а сердце забилось ещё чаще от едва ощутимого прикосновения губ. Чонин, словно издеваясь, потёрся губами о напряжённую вершинку соска и тихо фыркнул.
— Ненавижу прелюдии, — почти простонал Сэхун. Чонин тут же уткнулся носом ему в грудь и тихо засмеялся, сводя с ума этими чересчур сексуальными звуками. К перечню уголовных преступлений следовало прибавить смех Чонина. С наказанием в виде смертной казни.
Сэхун сказал бы, что Чонин точно издевается над ним и мучит, если бы не одно неоспоримое доказательство, говорящее, что Чонин хочет его не меньше, чем он сам хочет Чонина.
— Ты такой светлый и желанный, что я хочу целовать тебя с головы до ног, — признался Чонин хриплым шёпотом. — И я не расстроюсь, если ты кончишь от этого.
Сэхун чуть не кончил уже от одних этих слов. Спасла рука Чонина, оказавшаяся в нужном месте и в нужное время.
— В другой раз… — Сэхун поймал запястье Чонина и потянул к губам, чтобы облизнуть пальцы. Но Чонин руку отобрал, провёл собственным языком по пальцам, оглушив Сэхуна этим действием, и уверенно коснулся кожи меж разведённых ног. Влажные пальцы погладили между ягодицами. Сэхун тут же поёрзал и запрокинул голову, закусив губу в ожидании.
Палец медленно погружался в мягкую тесноту мышц, а Сэхун пытался дышать и сдерживать нетерпение. Потому что к чёрту пальцы. Он продолжал гореть и ждать большего. Без проклятых прелюдий, пальцев и даже пусть без поцелуев. Пожар в крови под кожей бушевал и требовал в качестве топлива Чонина внутри. Много Чонина. До дождя из пепла.
Но поцелуи были. Чонин пил их с припухших от укусов губ Сэхуна. Гладил руками грудь и бока, трогал бёдра, сильнее прижимаясь всем телом, но пока не намереваясь сделать близость абсолютной. Может, он хотел услышать просьбы и мольбы, чтобы потешить собственное эго?
Сэхун распахнул глаза и поймал всё тот же радостно-предвкушающий взгляд, наполненный желанием пополам с раздумьем. Нет, Чонин не ждал от него слов. Он изучал и наслаждался. Искал на теле под ним особенно отзывчивые места, запоминал и искал снова. И поражал выдержкой, которой сверстники Сэхуна редко отличались.
Секс на первом свидании стремительно мутировал в то, что называлось “заниматься любовью”. Иначе Сэхун назвать это не мог. Интерес Чонина к его телу и реакциям на прикосновения смущал. И радовал вместе с этим. Сэхун был польщён, но только этого ему не хватало.
— Пожалуйста… — севшим от желания голосом попросил он, поймав голову Чонина руками и посмотрев в глаза. Терпеть дольше сил не хватало. Он выгнулся, чтобы плотнее прижаться бёдрами к Чонину. Дотянулся до собственных лодыжек, оплёл пальцами, открываясь и приглашая. И наплевать, насколько непристойно это выглядело со стороны. В конце концов, обнажённый Чонин, вставший на колени между его широко разведённых ног, выглядел не менее непристойно, но всё равно красиво до безумия.