Будимир прорывался к терему. Он не оборачивался — краем слуха ловил привычный шум боя за спиной и с боков, и только. Он не чувствовал усталости и лишь удивился, когда конь под ним неожиданно стал заваливаться на бок. Перед глазами мелькнула его окровавленная шея — чей-то удачный удар почти отрубил жеребцу голову. Будимир еле успел выбросить из стремян ноги и, когда конь упал, вскочил одним прыжком. Сзади к нему прижалась чья-то спина, и он поднял меч, готовый продолжать бой…
Он сам не заметил, как на него навалилось сразу четверо. Кому-то из нападавших он пробил доспех, кому-то отрубил руку, но остальные окружили, смяли щитами и, выбив оружие, повязали.
На остатки своей дружины князь старался не смотреть. Едва шесть десятков воинов уцелело в страшной сече на городских улицах. Остальные устлали своими телами бревенчатые мостовые.
Ярл викингов встретил Будимира в дружинной горнице, где князь еще недавно держал совет с ближними боярами и старшими гриднями. Вокруг него толпилось около десятка воинов. Он разглядывал пленника с неприкрытым любопытством, а потом спросил неожиданно по-словенски, по-своему выговаривая слова:
— Кто ты такой, воин?.. Мне передали, что ты сражался, как берсерк!
Будимир был готов к смерти и промолчал.
Ярл обернулся к своим спутникам, зашептался с ними. Князь немного знал северное наречие, но, хотя можно было разобрать отдельные слова, прислушиваться не стал — ему было не до того. Но вздрогнул, когда услышал: «Ярл Будимер…»
— Ярл Будимер, — заговорил ярл, — я рад встрече с тобой! Ты показал себя доблестным воином и хорошим бойцом.
Будимир молчал. Его ошеломили слова викинга, и он с тревогой ждал, что последует за этим. А тот махнул рукой, и двое из тех, что привели князя, освободили его. Викинг улыбнулся одними глазами и приглашающе кивнул князю.
— Ты мой пленник, ярл Будимер, — объяснил он, — но я умею ценить доблесть хороших воинов. Здесь все, — он кивнул на окруживших собеседников викингов, — знают мою щедрость и снисходительность к побежденным…
От иноземных гостей и своих торговых людей Будимир много слышал об обычае викингов брать с побежденных выкуп. Каждый раз именно сильнейший диктовал свои условия. Люди могли тогда сохранить жизнь и свободу, но не будет ли выкуп бесчестьем? Как он, князь Ладоги, сможет после этого смотреть в глаза своим людям?
— Я в твоей власти, — сказал он глухо.
— Ладегьюборг, — выговорив на свой лад, ответил ярл, — богатый город. Здесь большой торг, много людей… Земля Гардарики обильна всем, а люди ее сильны и смелы. Но, как говорят, на всякую силу всегда найдется сила большая. Так вышло на сей раз. И может произойти еще не раз…
— Что ты хочешь? — перебил конунга Будимир.
— Я, ярл Будимер, хочу подружиться с тобой, — доверительно сообщил викинг. — Ты богат, я силен. Ты слаб, я беден. Найдутся другие сильные и бедные, кто захочет повторить мой поход и забрать твое богатство, и ты станешь беден. Чтобы такого не повторилось, я прошу у тебя часть твоего богатства…
— Сколько? Четверть, треть, половину?.. Все?
Последнее слово оказалось произнести очень трудно и страшно. Но победитель жестко покачал головой:
— Всего лишь столько, сколько смогут унести мои драккары.
О нравах викингов Будимир был наслышан много. Чтобы удоволить победителей, пришлось бы опустошить не только Ладогу, но и наведаться в соседние города. Оружие, железные изделия, золото и серебро, меха и ткани, рыбий зуб и мед — все пойдет в уплату выкупа.
— Кроме того, — заставил очнуться от раздумий голос ярла, — я хочу от тебя, ярл Будимер, подтверждения дружбы и мира со мной — знак того, что мы и на будущий год, и дальше тоже будем друзьями и союзниками…
— Что? — Будимиру показалось, что он ослышался. — Ты хочешь дани?
— Гардарика богата, — ответил викинг. — В ней много добра, много народа. На нее многие позарятся…
Он выжидательно замолчал, наблюдая за ладожским князем. Будимир стиснул зубы.
— Я в твоей власти, — молвил он через силу, — со мной ты волен делать что хочешь. Но под твою руку я не встану. И град свой не подведу!
После таких слов неминуемой казалась казнь, но ярл только усмехнулся, вызвав недоумение князя.
— Вот ты каков, ярл Будимер, — молвил он. — До чего же ты упрям!.. А я слышал, что ты сговорчив и нравом смирен, а сердцем добр и кроток, как и положено воину и мужу с возлюбленной…
Будимир вскинул глаза. Показалось ли?.. Нет, викинг смотрел ему в лицо и усмехался.
— Княгиня твоя все мне про тебя поведала, — сказал он довольным тоном. — И как жаль, что отец таких хороших мальчиков оказался глупцом и не захотел покоя и мира для своих сыновей!.. Как жаль, что он оказался столь слеп и слаб, что не сумел сохранить их…
— Они… живы? — против воли вырвалось у Будимира.
— В твоей власти сохранить им жизнь или погубить их, — сухо отмолвил ярл.
Он не был трусом, князь Будимир. Но одна мысль о том, что жена и дети в руках викингов и могут быть убиты в любой миг, лишала его силы. Он был готов рискнуть жизнями дружины и братьев, своей собственной, но жена и дети!.. Он не мог думать ни о чем другом. Пусть дань, любая! Русь велика и обильна, городов много, в Ладогу везут всякого добра вдосталь — лишнее смельчаки отправляют в Бирку.
— Где они? — вымолвил он и не услышал своего голоса.
— Здесь. — Викинг сделал жест в глубь терема, на двери, которые сейчас закрывали от князя своими широкими плечами его воины. По его знаку двое повернулись и скрылись во внутренних покоях.
Будимир перестал дышать. Он чувствовал на себе испытующий взгляд ярла и казнил себя за слабость. Но когда на пороге показалась его Златомира, испуганно и отчаянно разглядывая толпу недругов, тело отказалось служить. Собрав остатки сил, Будимир бросился ей навстречу:
— Мирушка!
Она вскрикнула и бросилась ему на грудь, вцепившись холодными пальцами в плечи. Княгиня не плакала, только прижималась всем телом, словно старалась закрыть собой от опасности. Вот-вот протянутся чужие руки, оторвут, разлучат…
Будимир поднял глаза на викинга. Он уже знал в душе, что согласится, и тот его понял…
Покачнувшись, Будимир отпрянул от котла. Удушье сдавило ему горло, запястья болели, словно и впрямь познакомились с ремнями викингов. Он чуть не вскрикнул, когда ему на плечо легла сухая старческая рука.
— Зрел ли, сыне? — вопросил волхв.
Князь судорожно кивнул.
— Велика и тяжка судьба твоя, сыне, — продолжал старец. — Через многие беды и тяготы лежит путь твой. Сумеешь ныне сердце в узде удержать — сумеешь и подняться высоко. Зрел ли, что ждет тебя впереди? Понял ли знамение?
— Поражение?.. Ярмо подневольное для Руси? — выдохнул князь.
Волхв сурово кивнул.
— Не хочу! Лучше костьми лечь, да вольному! Не бывало, чтоб земля словенская дань чужеземцам платила!..
Волхв легким касанием остановил поток гневных речей князя.
— Да, велика и сильна земля наша. Силы у нее немерено, воев несчитано, крепка она духом и телом, остра разумом. Всем таровата, всего вдоволь, — нараспев заговорил он. — В руке б сильной удержать ее — и не будет земли богаче и величавее… Коль есть в тебе сила и пыл, стань надеждой земли своей! На тебя, князь, ныне боги взирают!
Полумрак за спиной старого волхва вдруг рассеялся. Тени высоких, в доспехах и при оружии воинов с горящими нездешним сиянием очами встали позади. Впереди вырос седобородый витязь с мечом, сверкающим как молния.
Ноги Будимира подогнулись, и он упал на колени.
— Иду за тобой! — воскликнул он.
— Зри вдругорядь!..
Как был, стоя на коленях, Будимир повернулся к котлу. На сей раз дым и пар поднимались кверху и не ели глаза.
…Каменные стены заваленной добром клети. Догорает факел, озаряя сундуки, связки мехов, оружие и тюки тканей. По сваленному грудами добру медленно ползет чья-то тень.
Высокий костистый мальчишка в рваной одежде урманского раба-трэлля крадется меж сундуков и бочек. Горящий взор его прикован к причудливой формы крюку, вбитому меж камней. Воровато озираясь, он вскакивает на какой-то тюк, осторожно снимает висящие на крюке уздечки. Крюк на самом деле оказывается рукоятью меча, до самой гарды ушедшего в камень.
Мальчишка дрожит от волнения и страха, его чувства ощущаются даже сквозь пространство и время. Облизнув губы, он осторожно берется за меч… И тот легко выскальзывает из стены.
Яркое, ослепительно золотое сияние затопляет клеть…
…И снова видение.
Тот же парень — выросший, раздавшийся в плечах, в кожаных штанах викинга, в одной рубахе, без доспехов. В руках — меч. Тот самый, кончик еще мерцает золотистым светом, причудливой формы рукоять утопает в ладонях. Пригнувшись на чуть расставленных ногах, он медленно кружит вокруг своего противника — по облику судя, славянина ненамного его старше. Тот с мечом, но без щита, как и его противник. Осторожно отступая, он ждет, когда парень начнет бой.
Вокруг кольцом стоят вооруженные люди — дружина. Противники поднимаются на свеженасыпанный земляной курган — на нем уже лежат несколько трупов викингов. Все правильно, все по обычаю, это — тризна.
Начинается бой. Славянин в доспехах теснит молодого викинга. Тот отступает, отчаянно обороняясь. Удар, еще удар. Меч славянина вдруг делает неуловимо легкое стремительное движение — и рубаха викинга на плече окрашивается кровью. Парень морщится, кусая губы, но продолжает бой.
Еще несколько раз со звоном, не слышным издалека, столкнулись мечи — и снова викинг ранен. Царапина легкая, но десяток таких ран заставит парня истечь кровью. Славянин это понимает и меняет тактику. Теперь он стремится измотать противника…
И вдруг черты лица молодого викинга начинают расплываться. Он меняется на глазах и… Это уже Будимир Ладожский. Чуть постаревший, с сединой в отросших волосах и страшным блеском в глубоких глазах. Он крепко держит за рукоять золотисто сверкающий меч. Стоящий напротив него незнакомый рыжебородый славянин — враг, злейший враг.
И князь бросается в бой. Мечи мелькают так, что не уследишь. Звон клинков сливается в один монотонный звук. Рыжебородый пятится, отступает. Случайно его нога натыкается на тело убитого викинга. Заминка мгновенна, но Будимиру хватает и ее. Взлетает меч — и лезвие вгрызается в шею противника как раз над доспехом.
Голова рыжебородого запрокидывается, и он валится под ноги победителю…
Будимир не сразу понял, кто держит его за плечи. Последний бой был настолько живым, что он удивился, не обнаружив в руке черена меча. Куда его дели?..
Старый волхв взял в ладони его лицо, повернул к себе:
— Все ли зрел, сыне?
— Что это было?.. Где меч?..
— Боги весть тебе посылают, сыне. — Волхв отступил, оглядывая князя с головы до ног. — Жди гостей незваных. Супротив них выстоишь — первым князем на земле словенской станешь! Не выпускай из рук меча…
— Я понял, старче. — Встав с колен, Будимир низко, до земли, поклонился волхву. — И завет богов исполню.
Он шагнул к порогу.
— А на Ладогу сейчас не ходи, — покачал головой волхв. — Сила не та… Ворога одолеешь, только когда перемочь его силы сумеешь. Сейчас сунешься — напрасны станут пророчества… Ну, ступай, ступай. Иди все прямо, прямо. Да не оглядывайся! Оглянешься — окаменеешь!..
…Ноги сами вынесли Будимира к истомившимся в ожидании дружинникам. Не говоря ни слова, князь вскочил на поданного коня и развернул его прочь от Ладоги.
Предводитель викингов обжился в Ладоге. Его дружина сновала по окрестным землям, навещая починки и малые поселки, за данью. Силой всюду было сломлено сопротивление — непокорные ушли в леса, иные снялись с места с семьями и добром. Кое-кого из беглецов удалось вернуть — все их имущество отошло викингам, а они сами были погружены в драккары и отправлены на запад, на рынки рабов. Оставшиеся молча терпели. Они пока еще не привыкли с младенчества воспитывать своих детей на послушании викингам, но Готфрид-конунг был уверен, что такое время настанет.
Тревожило только одно — отсутствие бывшего ладожского ярла, Будимира. Он исчез где-то на просторах Гардарики, не давая о себе вестей, и викинги ждали нападения, затворившись в граде и готовые к бою. Но прошла зима, потом весна и лето, а словене не начинали войны. Правда, малые дружины подкарауливали небольшие ватаги викингов и порой вырезали их до последнего человека. При этом сами в плен попадались крайне редко.
В отместку конунг приказал уничтожить несколько починков вместе с народом и взял в наложницы княгиню Златомиру, жену Будимира. Но тот либо не слыхал о том, что свершилось с женою, либо не желал ничего знать и исчез вовсе.
В ворота Нового Города стукнул гонец. Всадник прибыл ко граду ополдень и, когда дозорные, узнав по оружию и платью дружинника, впустили его, крикнул, привлекая общее внимание:
— Слово к старейшине града!
Конь под ним шатался и еле донес седока до новых, не успевших как следует потемнеть от времени хором князя-старейшины Гостомысла. Старик был болен — с приходом осени здоровье его таяло, как снег под солнцем. Совсем не таким он недавно пришел сюда с дружиной и боярами основывать Новый Город. Прослышав, что явился гонец, он повелел ввести его к себе.
Гонец — воин в забрызганном грязью мятеле, пошатываясь и хватаясь за придверники, шагнул в княжескую светлицу. Гостомысл, собрав силы, приподнялся ему навстречу. Викинги редко наведывались в Новый Город, и поселения по берегам Ильменя были избавлены от большого разорения, но появление гонца и его вид ясно говорили о том, что от викингов следует ждать новой беды.
— Что стряслось? — вопросил Гостомысл, когда гонец, шатнувшись, отдал ему глубокий поклон.
— Старейшина, — выдохнул тот, — князь мой, Будимир Касатич, милости твоей просит в граде твоем его принять.
Гостомысл до белизны вцепился пальцами в высокие подлокотники стольца, сдерживая радость. Казалось, так недавно он сам был наполовину изгоем, и, как знать, ежели б не эта земля, не пришлось бы ему тоже просить у других князей пристанища! И этот самый Будимир, его внук, сын его старшей дочери и кривичского старейшины, когда-то мало не силой гнал надоевшего деда из Ладоги. Проще простого было отказать, но внук — ныне сам изгой, за ним по пятам еще недавно гонялись викинги, вырезая под корень всех, кто вступался за него. Ринули их лишь с берегов Белоозера, где княжили братья Вадим и Владимир. Викинги не посмели заходить так далеко и отступили, но и Будимир недолго оставался подле родичей-недругов — уж больно далека была потерянная Ладога.
И вот внук-изгнанник просит его о помощи! Как просто отказать! Но, потеряв сыновей, Гостомысл не хотел, чтобы та же участь постигла и его внуков.
— Где ныне князь твой? — спросил он у воина.
— На пути сюда. Я успею упредить его, ежели ты…
— Возьми сменного коня и поезжай встречь князю — скажи, что я принимаю его.
Гонец низко склонил голову и, махнув новый поклон, выбрался вон.
Будимир прибыл ближе к вечеру, сопровождаемый двумя с небольшим десятками своей дружины и несколькими боярами, за которыми следовали их люди. Воевода Войгнев и старший боярин Твердята следовали за ним по пятам.
Ради такого случая старый Гостомысл собрал силы и вышел на красное крыльцо встречать дорогого гостя.
Всадники въезжали в распахнутые ворота и спешивались, отдавая лошадей отрокам. Гостомысл едва признал в худощавом жилистом витязе, который сошел с коня последним, своего внука. Будимир потемнел ликом, осунулся. Чело его прорезали морщины, в усах и отросших по обету мести волосах мелькала седина. Он широким шагом прошел к высоким ступеням крыльца, где стоял Гостомысл, и, остановившись на полпути, наклонил голову.
— К тебе я притек, дедо, — тихо, покаянно молвил он. — Велишь ли гнать?
На подворье установилась тишина. Ближние люди обоих князей напряглись, выжидая.
— Радуется сердце мое, видя тебя, Будимир, — негромко молвил Гостомысл. — Будь гостем моим, ты и люди твои.
Он сам не радовался, говоря эти слова. Зная нрав своего внука, старый князь даже сейчас ждал от него неприятностей. Но отказать было нельзя.
Будимир рывком одолел последнюю ступеньку и обхватил старого князя руками, припав к его плечу.