Скиф сказал с насмешкой:
– И что же... ты так и ездишь один? Ты не выглядишь воином. Тебя может зарезать любой разбойник. Не боишься?
Гелон посмотрел с укором. Ответил мягко:
– Бойся того, кто боится тебя.
– Чё-чё? – перепросил Скиф.
– Ты прав, – пояснил Гелон так же мягко, – меня никто не боится. Но разве не в этом счастье правителя?
Скиф посмотрел как на юродивого, в глазах юного героя Олег уловил даже подозрение, не смеется ли над ним брат.
– Не понимаю, – сказал он сердито, – о чем ты лепечешь. Правитель должен быть грозен! Устрашать одним своим обликом. Быть аки лев рыкающий!
Гелон с неловкостью посмотрел по сторонам, словно искал, на что бы перевести беседу.
– Многих, – ответил он мягко, – должен бояться тот, кого боятся многие... Но лучше расскажите, как добрались, какие страны проехали? Как там народ живёт? Какие налоги платит? Хорошо ли трудится? Что у них лучше, чем у нас?
Олег пожал плечами:
– Мир везде примерно одинаков. Если ты нашёл на счастье подкову, значит, кто-то другой недавно отбросил копыта. Только ты, говорят, сумел найти другой путь...
В комнату вошел высокий человек с резкими чертами лица, быстроглазый, но, как и у Гелона, с нарочито замедленными движениями. Длинное одеяние ниспадало до полу, однако седая голова оставалась открытой, Олег узнал Окоема, так тот назвался при первой встрече. Окоем пробежал взглядом по Скифу, Олегу затем его глаза остановились на Олеге, а взгляд стал пронзительнее.
Гелон повёл в его сторону дланью.
– Окоем, – сказал он. – Верховный жрец. Мой друг и постоянный советчик во всех трудных делах. Окоем, присядь. Послушай, вдруг что-то да скажешь.
Окоем усмехнулся:
– Мы уже знакомы. Я взял на себя смелость пообщаться с обоими до твоего прибытия. А сидеть здесь... гм... Там уже накрывают столы. Это же герои, не зришь? Они без пира не могут.
Гелон виновато засмеялся, развел руками:
– Да-да, ты прав!.. Это я не тцар, а так, одно название. Забыл!.. Уже накрывают, говоришь? Что ж, пока дойдём, как раз накроют... надеюсь.
Гурьбой вышли, Скиф посматривал на брата со снисходительной и брезгливой жалостью. Окоем завел беседу с Олегом, а Скиф наставительно сказал брату:
– О пирах забывать не след. В одном зале с тобой сидят самые знатные люди, самые именитые полководцы, самые отважные витязи! На пирах ты раздаешь дары, приближаешь или удаляешь от себя людей. Это самое что ни есть дело тцара!.. А ты – мчишься в деревню поглядеть да дознаться, от чего пала корова! Ты роняешь величие венца!
Гелон ответил кротко:
– Царский венец часто бывает только повязкой на глазах.
– Глупости! Простому народу нужно величие власти.
– Ни один человек, – сказал Гелон все так же кротко – желавший достичь величия, не достигал его. Не знаешь, почему?
Скиф в затруднении пожал плечами, а Олег сказал с усмешкой:
– Величие походит на пожар, оно блещет столько же, сколько и уничтожает. Но я в скитаниях заметил одно: народ, отличающийся весёлым нравом, – лучший из народов.
Гелон кивнул ему с благодарностью:
– Я тоже заметил, что просто веселый взгляд уже превращает кушанья в пир! Потому я стараюсь, чтоб народ мог пировать по всей стране, а не только в моем доме.
В большом зале слуги суетились как муравьи, таская на столы кушанья, расставляя кувшины. Хорошо одетые мужчины, весело переговариваясь, входили в зал, рассаживались, приветствовали друг друга.
– Когда же ты успел? – спросил Гелон верховного жреца.
– Это не я, – ответил Окоем. – Это Угарч. Он велел готовить сразу, как только протрубили трубы...
У Гелона место почти не отличалось от остальных, разве что сам стол на небольшом помосте, чтобы правитель мог озирать весь зал, да кресло с высокой резной спинкой, но Олег не успел разглядеть дерущихся львов и грифонов, их рассадили, сразу налили в золотые кубки вина.
Гости поднялись, дружно провозгласили здравицу. Гелон тоже встал, коротко поклонился, поблагодарил степенно, отпил самую малость, но, к удивлению и негодованию Скифа, никто не стал орать «Пей до дна!», с трезвостью Гелона считаются, хотя сами наверняка напиваются, как и положено, по-свински.
Олега посадили рядом с Окоемом. Угарч молодец, сразу понял, кто есть кто, да и Окоем, уже видя в Олеге своего поля ягоду, между неспешными глотками вина интересовался как будто невзначай, кто сотворил белый свет, для чего, зачем люди на свете, а зачем создали боги комаров, вслушивался в ответы, загадочно улыбался, наконец, рассмеялся вовсе.
– Не понимаю, – произнёс он, – что общего между двумя такими разными людьми?
– Они братья, – ответил Олег. Окоем покачал головой:
– Да нет, я говорю о тебе и этом юном герое. Он и Гелон – это же слон и лев! Гелон, как слон, спокойно и размеренно, не давая себе отдыха, строит эту новую державу. Сам понимаешь. Скиф совсем не такой... В нем кипит львиная кровь, львиная ярость... А ты, хоть и его спутник, больше похож на Гелона.
– Чем же?
– Тоже из породы строителей.
Олег усмехнулся:
– Ты тоже. Гелон знает, кого подбирать в советники.
– Да, – согласился Окоем самодовольно. – Я не насоветую Гелону идти войной на соседей. Или завести тысячу жен и пять тысяч наложниц.
– Что для его возраста было бы естественным, – заметил Олег.
– Его ждет женитьба, – сообщил Окоем таинственно. – Правда, пока что сам Гелон об этом не знает.
– Вот как?
– Да. В Гелонии в одном знатном семействе есть одна непорочная девушка редкой красоты... Звездами предначертано, что ей суждено дать потомство великих тцаров, потрясателей Вселенной, знатных полководцев, что раздвинут пределы своих стран от моря и до моря... Я трижды проверял все карты! Все верно – слова богов... даже не богов, а того, что движет даже богами, слова судьбы звучат для врагов обрекающе, а для нас обнадеживающе: Дивия, так зовут эту девушку, родит от Колоксаева сына двух сыновей-героев, что дадут начало двум великим народам, а от них пойдут величайшие правители, полководцы, завоеватели...
Олег внимательно следил за его лицом. Спросил внезапно:
– Твою дочь зовут Дивией?
Окоем вздрогнул, брови изумленно поползли вверх. Оторопело посмотрел на Олега, засмеялся, но смех был принужденным.
– Ты... почему так решил?
– У тебя учащалось дыхание, – объяснил Олег. – Голос менялся, глаза блестели... Да нет, я рад, что звезды предрекли такое великое будущее. Гелон всё-таки сын полубога и внук бога! В нем должно быть заложено много сил и талантов, чтобы дать разбег его потомкам.
Окоем перевел дыхание. Глаза теперь изучали Олега еще внимательнее.
– Олег... Тебя ведь Олегом зовут?.. Да, я слышал о тебе. Всякое, разное... Ты очень умён и силён. Потому опасен, как никто другой.
– Почему?
– Ошибки людей сильного ума именно тем и страшны, что становятся мыслями великого множества других людей. Если за тобой пойдут, что тогда? Ты понимаешь, что можешь завести их в болото? Ты сумеешь пройти, но за тобой все утонут... Может быть, тебе надо сперва набраться чужого опыта? Поучиться? Изучить знания древних?
Олег ответил со злостью:
– Сколько я уже успел за свою недолгую жизнь наслушаться про эти знания древних! Тем более – Тайные Знания Древних! Окоем, ты веришь в то, что говоришь? На самом деле то, чему учили древние, так незначитель-но и по большей части так маловероятно, что я не надеюсь приблизиться к истине иначе, как удаляясь от путей которым они следовали.
Окоем покачал головой:
– Ты зря так презрительно о знаниях древних... Отчасти важнее знать, как человечество размышляло над данной проблемой, чем иметь собственное решение её.
– Размышляло! – возразил Олег. – Но даже не искало!.. А если и искало, то не нашло. А я хочу найти.
– Найти?
Олег запнулся, подумал, сказал твердо:
– А не найду, то создам.
Окоем долго думал, вздыхал, сопел, а когда заговорил, Олег подумал было, что старик говорит про себя:
– Самый верный признак истины... это простота и ясность. Ложь всегда сложна, вычурна и многословна. Ты умеешь брать любую сложную проблему, сразу совлекать с нее пышные одежды, и тогда все видят само зерно. А ты уже говоришь, что с этим зерном делать... Однако, Олег, не скрою, Скиф много успел о тебе рассказать. Он тобой восхищается, но я умею слушать и слышать.
Олег пробурчал:
– Представляю, что он рассказал!
Окоем усмехнулся:
– Да, рассказал и про то, как ты голыми руками побивал врагов. Но я слушал о другом... И мне стала ясна твоя суть.
– И что же ты увидел?
– Ну... ты не обрадуешься.
– А все же?
– Ты уж прости, но абсолютно-белое, как и абсолют-но-черное, кажется каким-то дефектом зрения. Вот и ты выглядишь... дефектным.
Олег буркнул с неловкостью:
– Спасибо, что хоть в морду не дал.
Глава 26
На том конце стола поднялся Гелон. Оглядел всех с отеческой улыбкой на юном лице, вскинул кубок. Раз-говоры разом умолкли.
– Дорогие друзья, – сказал Гелон. – Я покину наш пир, чтобы с братом и его другом продолжить пир в своих покоях. А вы продолжайте, веселитесь, как будто я с вами!.. А еще лучше, как будто меня нет вовсе в городе тогда вы, черти, вообще на головах ходите!
В зале захохотали, стали выкрикивать славу великому Гелону, но Олег не увидел облегчения на лицах гуляк, что тцар уходит, теперь можно будет гулять вольнее: и при Гелоне, видать, не очень-то стеснялись.
В покоях Гелона уже был накрыт небольшой стол, всего на четверых, на широких блюдах только гроздья винограда, яблоки и груши да кувшин в окружении четырёх золотых кубков дивной работы.
Да, подумал Олег яростно, пока Гелон уже на правах хозяина указывал, кому куда сесть, Окоем прав – умный должен уметь делать выводы. А он, Олег, умеет их делать. Вывод, к которому подталкивал умудрённый жизнью верховный жрец, ясен: будь как все, иначе жизнь станет невыносимой. Если в знании или умении оторвёшься от простых людей слишком далеко, тебя перестанут понимать. А раз так, то сочтут безумцем. В тебя полетят камни, от тебя отвернётся любая женщина...
– Но так поступил бы умный, – проговорил он с глухой яростью. – А кто сказал, что я хочу быть всего лишь умным?
Кто ищет, тому назначено блуждать. А блуждающий всегда выглядит нелепо для тех, кто сидит на завалинке и лузгает семечки. Нелепо и смешно. Эти сидящие в норках смеются, указывают пальцами, даже снисходительно жалеют.
Вот даже сильнейшие чародеи, они же и мудрейшие люди... так должно быть, не поняли его идеи с направле-нием людей по пути правильному и праведному, сопротивлялись, пришлось силой... Но он ушёл и уже несколько лет не показывается в Совет, но они всё равно не разбегаются по норкам, ощутили вкус к большой работе, к настоящей власти... Вот так истины, признаваемые сейчас бесспорными, когда он их провозглашал, выглядели дурью или сплошной нелепицей!
Гелон обратил внимание на его напряженный вид, сказал доброжелательно:
– Друг моего брата, ты был печальным, когда прибыл, а сейчас в твоих глазах печали стало больше. Что-то случилось?
Олег раздвинул губы, засмеялся как можно беспечнее:
– Разве можно быть печальным в твоей благословенной стране?
Гелон смотрел в его лицо внимательно. Глаза, не по возрасту мудрые, стали грустными.
– Тебе много выпало, – сообщил он, словно для Олега это была новость. – И ты нечто носишь на плечах незримое... но очень тяжелое. У тебя может подломиться хребет! Разве у тебя нет друзей, чтобы приняли часть тяжести?.. Поделись со мной. Если бы ты знал, сколько я ношу в себе чужих слез, обид, горестей!
Олег невольно усмехнулся, уже без принуждения:
– Гелон, я восхищаюсь тобой. Но все же мои горести не совсем такие, как у земледельца, у которого захворала корова.
Окоем, который слушал их внимательно, а с Олега не сводил глаз, дернул Гелона за рукав, обронил негромко:
– Не печаль наша страшна, а наши дешевые радости.
Гелон не понял сразу, спросил, не страшась уронить достоинство правителя, который знает, оказывается, не все на свете:
– Почему?
Окоем ответил, все еще не спуская глаз с Олега:
– Человек радуется... и останавливается. Кажется, что вот уже сумел, достиг, получил, добился. А человек, у которого в сердце печаль и неспокойство, может дойти до Края света. А если печаль и щем в груди не оставят его за это время, то пойдет и дальше. За Край... Не допытывайся. У нас своя дорога. А он пусть идет своей.