========== Пролог ==========
Преимущество снов в том, что они лишают нас реальности, спасая от нее и пряча в других измерениях, позволяя нам прожить иную жизнь, которую мы никогда не увидим, никогда не почувствуем, никогда не коснемся. Наверное, именно этот факт заставляет меня все чаще и чаще смотреть на часы, висящие на противоположной стене, и отсчитывать минуты до конца смены, после которой меня ждет дорога домой, обычно пролегающая по спящим в такое время кварталам, тихим и относительно безопасным. Но иногда, когда мне становится особенно тоскливо, я выбираю иной путь и иду вдоль искусственного пруда, образовавшегося на месте огромной воронки, когда-то являвшейся песчаным карьером. Кажется, это было еще до строительства стены, задолго до моего рождения, когда все миры были равны, когда люди не подразделялись на жесткие касты и когда у нас был выбор и шанс выползти из нищеты.
Теперь же строгое разделение между “сбродом” и “избранными”, охраняемое законом и правительством, дарит нам тяжелую, на грани банального выживания жизнь, настолько серую и убогую, что встретить на улице улыбающегося человека сродни настоящему чуду. Так что сны — это действительно выход для меня, впрочем, как и для всех остальных, живущих здесь, за бетонной стеной, которая ограждает нас от другого мира — чужого и пугающего, где живут “иные”.
О них ходят устрашающие легенды, о них шепчутся за закрытыми дверьми, но никто не знает точно, кто они, и почему выбравшиеся из этого болота и ушедшие, добровольно или принудительно, за территорию Изоляции люди, уже никогда не возвращаются, оставляя после себя брошенные семьи, которых ожидает та же участь, что и всех остальных, — нужда и безнадежность.
Я же предпочитаю думать, что эти счастливчики нашли свое место в чужом мире и теперь живут куда более благополучно, даже если для этого им приходится работать на “избранных”. И если честно, мысль о том, чтобы свалить отсюда, все сильнее обосновывается в моих мечтах, еще не потухших, еще светлых, еще живых.
Пока живых, ведь пара-тройка лет тяжелой работы убьют во мне последнюю надежду на перемены, и я превращусь в одного из сотен тысяч безликих призраков, заселяющих этот город.
Хриплый и прокуренный кашель хозяина прерывает мои раздумья, и я вытираю мыльные руки о висящее за поясом полотенце, чтобы в следующую секунду с вымученной улыбкой сжать в кулаке горячие от его ладони монеты — плата за смену. Немного, но это лучше, чем ничего, да и с работой мне все же повезло, если не считать плотоядного взгляда босса, все чаще зависающего на моей груди. Толстое и отвратительное животное. Вечно одетый в засаленную рубашку с расстегивающимися на животе пуговицами, почти всегда подвыпивший и наглый, он ощупывает работниц не только взглядом, но и при возможности потными и липкими руками.
Сегодня он особенно пьян, и я как можно быстрее покидаю кухню, избавляясь от его общества и надеясь поскорее добраться до дома. Его шаркающие шаги слышны за спиной, и я учащенно дышу, стараясь справиться с нахлынувшей паникой и уже наверняка зная, что он от меня хочет.
— Знаешь, Джил, ты работаешь у меня уже третий месяц, но мы так и не познакомились поближе, — он закрывает за собой дверь и совершенно бесстыдно остается со мной в раздевалке, приближаясь вплотную и вставая за моей спиной. Я чувствую едкий запах его тела и едва сдерживаю рвотные позывы, когда он склоняется над моим ухом и шепчет: — Ты же знаешь правила… — на этих словах он ненавязчиво подталкивает меня вперед, заставляя впечататься грудью в прохладную дверцу шкафчика и прижаться к нему горящей от стыда щекой. А в это время его горячие руки задирают узкую юбку и сминают бедра, отчего я беспомощно прикусываю губу и молю бога, чтобы сюда кто-нибудь зашел.
— Я не могу, мистер Брейтон.
— Почему же? Тебе не нравится здесь работать?
— Нет-нет, что вы, — я лишь крепче сжимаю зубы, когда он, наплевав на мою зажатость, утыкается носом в собранные на макушке волосы и шумно вдыхает. Под давлением его колена мне приходится расставить ноги и чуть прогнуться в пояснице, чтобы ему было удобнее пробраться в трусики. Меня почти тошнит от его близости, и я стараюсь дышать реже, судорожно придумывая какой-нибудь отмаз. — Просто сегодня я очень устала.
— Тебе ничего не придется делать. Просто расслабься.
Слетевший с онемевших губ всхлип оседает в воздухе горькой безнадежностью, и я крепко-крепко зажмуриваю глаза, слыша звук расстегиваемой ширинки. Мелкая дрожь пробегает вдоль по позвоночнику, и ощущение подступающей тошноты, поднимающейся к горлу и вызывающей неприятные спазмы, не дает мне здраво мыслить.
— Мне плохо, мистер Брейтон, — на этих словах дверь с шумом распахивается, и в комнате разносится звонкий голосок Элисон, при виде такого зрелища сразу прикусившей язык. Я даже представляю, как губы подруги принимает форму буквы “О”, а после, зеленые, как у ведьмы, глаза, подозрительно прищуриваются.
— Черт, кажется, я вам помешала. Простите, босс.
Его только зародившаяся эрекция падает — я ощущаю это своими ягодицами, и Брейтон разочарованно выдыхает, наверняка мысленно обещая себе содрать с не вовремя появившейся Элисон штраф. Ну или использовать ее внезапное появление себе в угоду. Слишком бесчеловечен наш хозяин, чтобы так просто оставить это.
— Не помешала. Джил уже уходит, а ты остаешься.
Повернув голову, я замечаю, как она недовольно закатывает глаза и, перегоняя жвачку на другую сторону зубов, смело проходит внутрь. Одним разом меньше, одним больше, ей уже все равно. Элисон опирается о стол локтями и, игриво подмигивая мне, сама задирает юбку. А я, неловко схватив свою толстовку дрожащими от волнения руками, выхожу из раздевалки и только после этого облегченно выдыхаю, торопясь выйти на улицу, через служебный выход, используемый персоналом и vip-клиентами, желающими остаться инкогнито.
Устало прислоняюсь к стене и задираю голову кверху, прикрывая глаза и наконец справляясь со своим страхом. Вокруг слышен шум вечернего города, неясные крики, гудки машин и вой сирен; чувствуется тяжелый отвратный запах мусорных контейнеров, заполненных под завязку; ощущается осенняя прохлада и маленький моросящий дождь, хоть как-то остужающий раскрасневшиеся щеки.
Мне до ужаса хочется спать, спрятаться в одном из ярких снов, где нет ни мистера Брейтона, ни удушливого запаха помоек, ни режущих по ушам сигналов полицейских машин, до комендантского часа патрулирующих улицы города.
— Твою мать, этот козел сегодня долго, — Элисон почти вываливается из двери и на ходу закуривает сигарету, наверняка стянутую у одного из клиентов бара. — Ты как?
— Прости меня, — я виновато опускаю голову, рассматривая свои заношенные до дыр кеды, и неопределенно пожимаю плечами, совершенно не зная, что ответить. Наверное, больше бы подошло выражение “никак”, совсем “никак”.
— Да ладно, мне, в отличие от тебя, терять уже нечего. Ты домой? — Элисон дожидается утвердительного кивка и берет меня под руку, мечтая поскорее отмыться от грязных прикосновений хозяина, бессовестно пользующегося своим положением. — Чертов ублюдок когда-нибудь до тебя доберется, я не могу прикрывать тебя вечно. Так что советую подарить свою чистоту кому-нибудь более достойному. По крайней мере, будет не так обидно.
— Ты права.
Звук наших шагов теряются в полумраке неуютных улиц, и мрачные дома с желтыми окнами дополняют и без того удручающую картину угрюмого и неприветливого города, запертого в бетонную коробку. Коробку, которую мы ненавидим всем сердцем, но которую, к сожалению, не можем разломать, просто потому, что у нас не хватает смелости.
— Послушай, Элисон, ты никогда не думала выбраться отсюда?
— Что ты имеешь в виду? — Элисон чуть сбавляет шаг и с зарождающимся опасением заглядывает в мои блестящие от энтузиазма глаза. — Джил, почему ты об этом спрашиваешь?
— Я знаю, что многие уезжают из города и находят работу за стеной.
— Да ладно. И тебя не пугает тот факт, что оттуда не возвращаются?
— Может потому, что не хотят возвращаться?
— Нет, не потому…
— Да откуда ты знаешь? — я хватаю ее за локоть и вынуждаю остановиться, только сейчас замечая идущих по противоположной стороне дороги прохожих, которые заставляют меня снизить голос до шепота, дабы никто не услышал наш разговор.
— Потому что мой отец не бросил бы нас.
— Прости, но ведь с ним могло случиться что угодно. Я хочу попытаться, Элисон. Что ждет меня здесь? Работа по двенадцать часов и потные руки хозяина под юбкой? Разве это можно назвать жизнью?
— По крайней мере, здесь ты свободна, Джил. Так что выбрось из головы эти идиотские мысли, — Элисон раздраженно избавляется от хватки моих холодных пальцев и быстрым шагом идет вперед, больше не желая продолжать разговор, кажущийся ей совершенно бессмысленным. Усиливающийся ветер взъерошивает ее короткие светлые волосы, и первые по-настоящему крупные капли дождя оседают на острых скулах, скатываясь вниз по бледной коже и оставляя после себя мокрые дорожки.
— Моя сестра больна, а у нас нет денег на лечение.
— Твою ж мать… Почему ты не сказала раньше? — Элисон резко замирает, как-то сокрушенно опуская плечи и наконец понимая, что это действительно тупик. У моей младшей сестры не будет шанса, ни единого, если я не достану денег. Вряд ли те крохи, что я зарабатываю в баре, смогут потянуть пребывание в больнице. — Моя милая малышка, ты хотя бы понимаешь, на что ты идешь? — она прижимается холодным лбом к моему лбу и улыбается настолько грустно, что я уже не могу сдержать слез, тут же смешивающихся с осенним дождем.
— Понимаю. Я не знаю, что ждет меня там, но зато точно знаю, что если я не попытаюсь спасти сестру, то никогда не смогу простить себя за это. Я должна попытаться, Элисон.
— Я хочу, чтобы ты хорошо подумала, прежде чем сделаешь это. И если ты все же созреешь, я знаю, кто сможет тебе помочь, — Элисон берет себя в руки и прячет грусть, мелькнувшую в любящем взгляде, за подбадривающей улыбкой. Она заботливо нежно проводит кончиками пальцев по моему виску, убирая выбившуюся из прически прядь волос, уже совершенно намокших, и, сбрасывая с себя тихое отчаяние от предстоящей, она это точно знает, как и я впрочем, разлуки, возвращает себе былой нахально равнодушный вид. — Чтобы ты не решила, это твой выбор, и я его уважаю. В этом и есть смысл свободы, Джиллиан. Запомни это.
— Я запомню, обязательно запомню, Элисон…
========== Глава 1 ==========
Сейчас события последних суток я воспринимаю как некую ирреальность, несуществующую историю, удушающий кошмар, который не дает мне покоя, вновь и вновь возвращая на двадцать четыре часа назад, когда я сидела на нашей маленькой кухне и пила отвратительный заменитель кофе, который на самом деле пить невозможно. Уставшая, вымученная улыбка мамы и яркие сапфировые глаза сестры, смотрящие мне вслед с самой искренней детской любовью. Сейчас я понимаю, что это было наше последнее совместное утро, а тогда я представляла себе, как через месяц или два вернусь к ним, живым и здоровым, чтобы вновь выпить чашечку кофе и рассказать о том, как хорошо я устроилась за стеной.
Если бы я знала, что это не так, я бы обязательно попрощалась, нет, для начала я бы обязательно прислушалась к словам Элисон и с радостью принялась бы за привычную работу. Я даже стерпела бы приставания хозяина и его потные руки на моих бедрах, чем сейчас задыхалась от отчаяния и страха, сидя в холодной, темной комнате и прислушиваясь к звукам извне, потому что только они помогают мне понять, что я до сих пор жива.
Иногда, когда мне становится особенно тяжело, я позволяю себе закрыть глаза и на несколько секунд окунуться в тревожный сон, который заканчивается в тот момент, когда я начинаю соскальзывать со стула и, испуганно вздрогнув, возвращаюсь на место. Ничего не меняется, я остаюсь все в том же одиночестве, все в той же тишине, все в том же неведении, пока за дверью не раздается шорох и она не открывается, пропуская внутрь широкую фигуру мужчины, судя по всему отлично ориентирующегося в темноте.
Не успеваю рассмотреть его, как он закрывает дверь и уверенно проходит вперед, что-то несвязно бормочет и, наконец, включает лампу, направляя ее в мою сторону и ослепляя меня ярким светом. Становится еще холодней, и я откровенно дрожу, пытаясь привыкнуть к свету и осмотреть помещение, в котором нахожусь. Все, что я вижу, так это большую, богато обставленную комнату, с массивной мебелью и множеством высоких, от потолка до пола, шкафов, где ровными рядами мелькают переплеты книг.
— Прошу прощения за ожидание, — он говорит это низким грудным голосом, а я безрезультатно пытаюсь сдержать слезы, которые предательски скапливаются в уголках глаз. Только после нескольких глубоких вдохов мне удается взять себя в руки и я, чуть приподняв подбородок, наигранно смело встречаюсь с равнодушным блеклым взглядом незнакомца. Пожилой и грузный, он хрипло дышит, чуть ослабляя узелок галстука и перебирая толстыми короткими пальцами лежащие перед ним бумаги. — Джиллиан Холл, если я не ошибаюсь?
— Да, это я, — мой голос на фоне его выглядит затравленным шепотом, но все же я не опускаю взгляда, продолжая изучать сидящего передо мной мужчину, который удовлетворенно кивает и вновь переводит внимание на бумаги. В это время дверь за моей спиной открывается, и мимо меня проходит высокий мужчина, так, что я успеваю увидеть лишь его спину, широкие плечи, облаченные в отлично сидящий на нем серый костюм, чувствую его горький парфюм, запах которого окутывает меня с ног до головы и, кажется, заменяет собой весь воздух.
Также стремительно он пересекает комнату и, достигая самого дальнего угла, скрывается в тени. Я вижу только его силуэт, вижу, как он устраивается в глубоком кресле и, не произнося ни слова, ни звука, вынуждает меня еще больше сжаться от страха.
— Мисс Холл, меня зовут Аруш Болман, и, перед тем, как вы обретете хозяина, нам необходимо закончить некоторые формальности.
Я истерично всхлипываю, непонимающе уставившись на его блестящие мясистые губы, с такой легкостью произнесшие эту фразу, и мотаю головой, отказываясь верить в действительность. Ведь сейчас, в эту самую секунду, я должна проснуться в своей кровати, в своем доме, затем спуститься вниз, подставить лоб для маминого поцелуя и пожелать ей доброго утра, обнять свою сестренку и сказать ей на ушко, что у нас все будет хорошо. А потом меня ждет работа и шутки Элисон, два доллара в ладони и дорога домой. В этот раз обязательно через пруд, потому что сегодня мне особенно тоскливо.
— Эти формальности включают в себя подписание контракта. Хотите ознакомиться? — он протягивает мне бумаги, но я не могу даже пошевелиться от нахлынувшего на меня отчаяния, поэтому он пожимает плечами и, перебирая листы, задает вопрос: — Как вы хотите, чтобы ваши близкие получали деньги? Мы можем выслать фиксированную ставку, взятую от средней продолжительности жизни человека в этих условиях, либо же они могут получать выплаты раз в месяц. В таком случае вы, прожив меньше средней продолжительности, можете потерять значительную сумму. И наоборот, если вы переживете рубеж, то ваша семья получит куда больше, чем установленная ставка.
— Я… я не понимаю, — этого ведь не может быть, не может, не может, не может.
— Есть еще один нюанс, мисс Холл, поставив подпись под этими условиями, вы юридически освобождаете себя от ответственности за вашу жизнь, поэтому вся ответственность переходит к человеку, который станет вашим хозяином. В вашем случае, к мистеру Рэми, и только лишь когда контракт будет расторгнут, вы вернете себе права на жизнь.
Смысл его слов с трудом доходит до моего измученного усталостью сознания, и я неверяще рассматриваю красную метку на своей ладони, которую мне поставили в проходном пункте, после которого меня, как и многих других, желающих покинуть изоляцию, загнали в вагоны и привезли сюда, в этот богатый лощеный город, оказавшийся обычной площадкой работорговли. Мне кажется, я до сих пор чувствую на себе жадные взгляды тех, кто стоял за зеркальным стеклом и выбирал нас, построившихся в шеренгу и пронумерованных как какой-то скот.