— То есть, я в любой момент могу расторгнуть договор?
— Нет, не вы, ведь вы лишаетесь всяких прав. Контракт может быть расторгнут лишь с одной стороны — со стороны вашего хозяина.
— Значит, у меня все-таки есть шанс? — я издаю горький смешок и представляю улыбающиеся лицо нашей Айрин, у которой тоже появится шанс, стоит мне только поставить подпись. На самом деле это несложно, всего четыре буквы фамилии и завершающая их буква “D”, но когда я пододвигаюсь ближе к столу и беру дрожащими пальцами ручку, то зависаю над бумагой, вновь взвешивая все “за” и “против”. Кажется, лишь недавно Элисон говорила мне о смысле свободы, и я обещала запомнить ее слова, но сейчас, когда мой разум перегружен полученной информацией, я не могу воссоздать их в памяти, напрасно мучая уставшее сознание.
Хочется спать, так сильно, что я против воли закрываю глаза и вновь резко дергаюсь, теряя равновесие.
— Мисс Холл, у меня еще много дел. И раз вы не можете определиться с оплатой, то, если вы не против, мы выплатим всю сумму сразу.
Я прикусываю губу, до боли, и, кивнув, все же ставлю короткий росчерк, оставляя на бумаге не только свою подпись, но и свободу, всю прелесть которой я осознаю только сейчас, под бездушным взглядом Аруша, вытирающего свое вспотевшее лицо белоснежным платком, выуженным из нагрудного кармана пиджака. Его миссия закончена, и только сейчас я вспоминаю еще об одном человеке, который присутствует в этой комнате. Все это время он сидел в углу, не вмешиваясь, не двигаясь, наверняка изучая меня и чувствуя свою власть надо мной. Ведь именно он и есть мой хозяин, не так ли?
— Вот и хорошо, рад был с вами познакомиться, — Болман с удовлетворением смотрит на контракт, в последний раз пробегаясь по нему взглядом, и один из экземпляров кладет в свой кейс. Его тяжелые, частые шаги исчезают за дверью, а я до сих пор не могу прийти в себя, с опаской всматриваясь в темноту, туда, где до сих пор сидит этот мужчина, будто специально нагнетающий обстановку. Если бы я могла повернуть назад, то не задумываясь бы убежала отсюда, но перед глазами стоит посеревшее от переживаний лицо матери, которое может осветиться надеждой.
В конце концов, холод становится почти нетерпимым, и я обнимаю себя за плечи, испуганным взглядом наблюдая за тем, как высокая фигура медленно поднимается с кресла и также тягуче медленно приближается ко мне. Его движения ленивые и грациозные, его руки с длинными аристократическими пальцами расслабленны, в то время как я напротив, сжимаю кулаки так, что чувствую боль от впившихся в ладони ногтей. Я до сих пор боюсь поднять глаза, упрямо смотря куда-то в район его колен, и, только лишь когда он пересекает границу света, осмеливаюсь взглянуть выше, на его запертую в дорогой пиджак грудь, затем на гладко выбритый подбородок, бледно-малиновые губы, правильный нос с небольшой горбинкой, острые скулы, и, наконец, глаза, в падающем на него освещении почти черные, пугающие своей проницательностью. Темные волосы, до плеч, уложенные досконально аккуратно и завершающие весь его идеально изысканный образ.
Он привлекателен, настолько, что мне становится не по себе. Может потому, что он скрывает в себе нечто темное, демоническое, вызывающее инстинктивный страх, особенно когда подходит совершенно бесшумно, все еще сохраняя молчание и не спуская с меня пристально гипнотизирующего взгляда, от которого я не могу пошевелиться. Даже когда он прикасается к моему подбородку холодным пальцем, вынуждая приподнять голову и заглянуть ему в лицо. И пока я изучаю его, он рассматривает меня не менее цепко, впиваясь ледяным взглядом в детали и наверняка замечая каждый изъян: маленькую родинку на скуле, пару веснушек на носу и небольшой шрам над верхней губой, едва заметный, но при таком близком расстоянии вполне различимый. Наверное, единственное, что может зацепить в моей внешности — это глаза — яркие, сапфировые, как и у Айрин, доставшиеся нам от отца, погибшего под завалами шахты года три назад.
— У тебя красивые волосы, Джиллиан, распусти их, — он шепчет это совсем тихо, при этом поглаживая мою нижнюю губу подушечкой большого пальца, и я послушно поднимаю руки, небрежно дергая за резинку и позволяя своим волосам рассыпаться по плечам. В этот момент он делает глубокий вдох — я даже вижу как трепещут его ноздри — и прикрывает глаза, скрывая мелькнувший в них блеск за длинными ресницами. — Сколько тебе лет?
— Девятнадцать.
— Ложь, — он обрывает меня резко, жестко, одним лишь словом заставляя замолчать. — У современных девушек в девятнадцать нет такого чистого и открытого взгляда. Они прячут в себе хитрость и фальшь, либо ты — исключение, очень редкое исключение, даже не представляешь, насколько редкое… — он отпускает меня так неожиданно, что я чуть склоняюсь вперед, лишаясь опоры в виде его ласки. Нижнюю губу еще покалывает, и я задыхаюсь от волнения, смешанного со страхом, когда он заходит за мою спину и медленно пропускает распущенные волосы сквозь пальцы. — Как теплый мед. Твое сердце… ты так напугана. Ты не должна меня бояться, Джиллиан, я не сделаю тебе ничего плохого, при условии, что ты будешь выполнять несколько несложных правил.
Все также неторопливо он обходит стол и садится на место Аруша, пока я, не зная, как справиться с непроизвольной дрожью, прячу ее за судорожными попытками стереть метку на ладони.
— Я хочу, чтобы ты поняла всю серьезность подписанного тобою контракта. Это не шутка, и теперь ты действительно не принадлежишь себе. В это сложно поверить, но ты привыкнешь.
— Для чего все это? Контракт? Подпись? Разве одних денег не достаточно, чтобы купить человека?
— Фактически ты права, но лишь добровольное согласие дает мне абсолютную власть над ним, — его голос совершенно ровный, спокойный, как и весь его вид, начиная от изящных длинных пальцев и заканчивая расслабленной позой, говорящей о полном контроле над ситуацией. Я до сих пор не знаю, для чего я тут, и отчаянно отмахиваюсь от смутных догадок, которых так боюсь озвучить, задав ему всего лишь один вопрос: кем я стану для него? Любовницей? Игрушкой? Развлечением для его гостей? Видимо, он читает это по моему лицу, потому что, провернув изысканный, сверкнувший черным блеском перстень на безымянном пальце, лениво произносит: — Знаешь, в чем состоит вся прелесть такой власти? — он вопросительно изгибает брови, но не дает мне времени подумать, сразу продолжая: — Такая власть не порождает раскаяния, потому что человек отдал свою свободу не под страхом смерти, не под жестокими муками, а по собственной воле, таким образом взвалив на себя все последствия. Так что, все что с тобой произошло или же произойдет — ты на все это согласилась. Сама. Я хочу, чтобы ты всегда помнила об этом, Джиллиан, прежде чем считать меня чудовищем.
— Я… я так не считаю, — я неловко пожимаю плечами, чувствуя себя сбитой с толку, и опускаю голову, низко, так, чтобы он не смог увидеть моей потерянности.
— Хорошо. Ты вправе называть меня Господином, но ни в коем случае не по имени. Ты не должна проявлять неуважения и упрямства, показывать свой характер и пытаться увидеть то, что тебе не дано увидеть. Проще говоря, оставайся в моей тени, и тогда ты избежишь неприятностей. Я лояльно отношусь к проявлению любознательности, но терпеть не могу любопытства и пустой болтовни. Все остальное ты узнаешь позже.
Он выдерживает паузу, наверняка прожигая меня колючим взглядом, а я все же нахожу в себе смелость задать свой главный вопрос:
— Для чего я здесь?
— Посмотрим, — он дает скользкий ответ, совершенно ничего не разъясняя и порождая во мне еще больше вопросов. — И не думай, что имея привлекательную внешность, тебе уготована одна участь. Твое тело уже принадлежит мне, а в этом мире есть куда более ценные вещи. Например то, что скрыто за этим взглядом, — он многозначительно смотрит мне в глаза, застыв и словно что-то обдумывая, а потом скидывает с себя оцепенение и встает, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Лишь после того, как за ним закрывается дверь, я позволяю себе расслабиться и, прикрыв лицо ладонями, расплакаться. Мне просто нужно немного времени, немного тишины, немного одиночества, чтобы до конца осмыслить свое положение. Мне просто нужно открыть глаза и проснуться, избавиться от этого кошмара и не опоздать на работу, к Элисон, которая уважала мой выбор.
Проснись.
Проснись.
Проснись, Джил…
========== Глава 2 ==========
Мне снится сон — беспокойный, тревожный, пугающий, где я вновь и вновь натыкаюсь на стены в поисках выхода из лабиринта, в который попала надеясь спастись от кого-то. Этот кто-то дышит мне в спину, прикасается к волосам, ласкает ветром, но, когда я оборачиваюсь, скрывается в темноте и, наслаждаясь моим страхом, прожигает меня хищным взглядом. Я даже различаю его силуэт, скрытый за туманной завесой, разделяющей нас. Все это так реально, что, кажется, я ощущаю запах его одеколона; чувствую его легкие прикосновения, когда он, играя со мной, дотрагивается до моих скул, губ, подбородка, а потом вновь ускользает, оставляя после себя лишь горький аромат и приятное покалывание. Мне страшно, настолько, что я срываюсь на крик и падаю в темноту, которая заставляет меня проснуться.
Я открываю глаза — резко, до сих пор тяжело дыша и ощущая, как в груди гулко бухает сердце. Под пальцами холод гладкого шелка, и одеяло, которое я наспех накинула на себя, когда меня привели в мою комнату и позволили, наконец, отдохнуть, свалялось в ногах, совершенно не грея. Мне настолько неуютно и тревожно, что я с трудом возвращаюсь в действительность — уж слишком красочен и осязаем был сон. Я даже прикасаюсь к своей щеке, словно пытаясь уловить, поймать, прочувствовать ощущения, оставшиеся после пробуждения. Я даже начинаю верить, что здесь кто-то был, есть, но, оглядевшись вокруг, лишь грустно улыбаюсь — моя паранойя переходит все границы, и с тех пор, как один из слуг проводил меня до спальни, здесь совершенно ничего не изменилось. Разве только за окном, которое я попросила не зашторивать, разлились агатово-черные сумерки, означающие то, что я проспала весь день.
Наверное, сейчас моя мама места себе не находит от переживаний, наверное, она злится и ругается, но вместе с тем чувствуя и некое облегчение, потому что наша маленькая Айрин получила шанс выкарабкаться. Наверное, я больше никогда ее не увижу, судя по тому, что Аруш говорил о средней продолжительности жизни.
При мысли об этом горло скручивает спазмом, и, чтобы хоть как-то отвлечься, я начинаю рассматривать совершенно чужую и незнакомую комнату, которая заменит мне старую, по сравнению с этой маленькую и блеклую, но зато уютную и теплую. Да, в ней не было дорогой отделки, продуманного дизайна и новой мебели, но, по крайней мере, в ней я не чувствовала себя настолько маленькой и жалкой. Здесь же, среди сдержанной роскоши, высоких окон, красивых предметов интерьера я словно теряюсь, вмерзая в утонченное шелковое белье и не зная, что делать дальше.
Хочется горячего кофе, бутерброда и определенности, потому что я до сих пор не знаю, что такого нашел во мне мистер Рэми. И, если честно, больше всего боюсь узнать правду, ведь было бы намного проще, если бы он заинтересовался моим телом — так делали многие мужчины до него: хозяин кафе, посетители, щупавшие меня жадными взглядами, даже Элон, живший в соседней квартире и как-то раз предлагавший переспать. В глазах же Хозяина я увидела несколько другой интерес, который настораживает и вызывает множество вопросов.
Урчание в животе напоминает о чувстве голода, и я решаю спуститься вниз, чтобы поживиться чем-нибудь съестным. Судя по густоте сумерек за окном, сейчас около двух ночи — наверняка все спят, и я смогу найти кухню, никому не помешав.
Как можно более осторожно подхожу к двери и, прежде чем открыть ее, внимательно прислушиваюсь к звукам в коридоре.
Абсолютная тишина, и вот уже мягкая ковровая дорожка под ногами проглатывает каждый шорох. Коридор, как и моя комната, освещен приглушенным светом расположенных через одинаковое расстояние ночников. Картины на стенах и стоящие на высоких круглых стульях вазы с цветами; преобладание красного и золотого оттенков; роскошь, куда более тяжелая, чем в моей спальне: кричащая, почти помпезная, оставшаяся далеко в прошлом — уж слишком она дорога для нашей изоляции и практически нереальна на фотографиях журналов, изредка оставляемых платежеспособными клиентами в кафе.
Наверное, я без труда бы добралась до лестницы, спустилась вниз и наконец выпила горячего кофе, если бы не странные приглушенные звуки, доносящиеся в одной из комнат. И я должна была пройти дальше, просто встать на носочки и бесшумно прокрасться мимо, через приоткрытую дверь, которая манила меня своей тайной, но вместо этого, не прислушавшись к голосу разума, я останавливаюсь и, задерживая дыхание, заглядываю в образовавшуюся щель. Проем всего лишь на ширину ладони, но и этого хватает, чтобы я смогла разглядеть то, что происходит внутри — это даже не секс — что-то большее, в корне отличающееся оттого, что я случайно видела на работе, когда некстати натыкалась на хозяина, имеющего очередную жертву.
Это совсем не имеет грязи, не замарано похотью, это нечто другое, содержащее красоту и заставляющее меня стоять на месте, вглядываясь в каждое движение и не дыша. В свете свечей, мерцающих в комнате, я прекрасно вижу Господина, склоненного над стонущей от наслаждения женщиной. Ее длинные ноги обхватили его бедра, ее тонкие руки оплели его плечи, ее белоснежное нагое тело так выгодно смотрится на ярко-алых простынях, что напоминают мне кляксу крови, брошенную на кровать.
Я знаю, что мне нужно уйти, но не могу оторваться от столь чарующего зрелища, чувствуя, как внутри меня разливается предательское тепло, как оно постепенно перерастает в тупую пульсацию внизу живота, как скапливается влагой между ног, выдавая меня с головой — я не просто очарована красотой их соития — я возбуждена. Я слышу стук собственного сердца, отдающего в ушах, и делаю неровный вздох, пытаясь совладать с эмоциями, что готовы поглотить меня с головой.
А в это время Хозяин ускоряет темп, и могу поклясться, я различаю, как напрягаются мышцы его спины, плеч; как сжимается его широкая ладонь, сминая под собой нежную грудь женщины; как эта самая женщина на секунду застывает, а потом, на громком выдохе, стонет, и тут же расслабляется, откидываясь на подушки и блаженно улыбаясь.
И только когда Рэми содрогается от полученного удовольствия, я словно отмираю и, боясь быть застуканной, делаю шаг назад, настолько осторожный, что, кажется, будто я участвую в замедленной съемке. А внутри меня до сих пор пульсирует, я ощущаю это даже вернувшись назад, даже спрятавшись под одеяло, даже сжавшись в калачик и ругая себя за излишнее любопытство. И мне уже не хочется горячего кофе и бутерброда — только вытравить из памяти увиденную сцену, просто забыть эротичные образы, которые, к собственному стыду, не вызвали во мне отвращение, нет, скорее наоборот — привлекли. Мне нужно забыть их.
***
Моя кожа еще влажная от принятия душа, а волосы неприятно липнут к шее и вискам, совершенно не успев высохнуть, потому что Господин пожелал видеть меня за завтраком немедленно, и, едва я только вышла из ванной, как приказал спуститься вниз, в столовую, которая выгодно отличается от комнат, что я видела. Просторная и светлая, без кричащей роскоши, с белыми стенами и кремовым орнаментом, нанесенным на них; с высоким потолком, еще более расширяющим пространство; с множеством окон, спрятанных за тонкой воздушной вуалью; пол из мрамора и мебель, подобранная под фактуру стен. Приятные глазу мелочи, расположенные на белоснежных полках — все это выглядит так гармонично, что я не могу не восхититься столь удачно подобранным интерьером. И именно здесь я замечаю любопытную закономерность — каждая комната, что я видела, выполнена в своем индивидуальном стиле, не имеющем ничего общего с остальными, словно они и не расположены в одном доме.
Чувствую, как тонкий лаймовый аромат шампуня смешивается с вкусными запахами только что поджаренных тостов и настоящего кофе, о котором я всегда мечтала, и делаю глубокие вдохи, прожигая голодным взглядом предложенное угощение. До ужаса хочется есть, но у меня кусок в горло не лезет под изучающе пристальным взглядом Хозяина, сидящего за другим концом длинного стола.