Мама, Айрин, Элисон и даже проклятое кафе, в котором я работала за гроши — останется здесь, в темно-зеленой тетради в мелкую клеточку, которую я прячу под подушкой, отчего-то боясь показывать ее Рэми. Словно, забрав мою свободу, он может с легкостью забрать все остальное, лишив меня любых воспоминаний.
Сегодня дождь, сумрачно-серый, барабанящий в окна и искажающий действительность. Сегодня я хочу чьего-то присутствия, поэтому спускаюсь вниз и прохожу прямиком на кухню, где хозяйничает Хелен. Ее руки в муке и стол вокруг весь покрыт мучной пылью, вылетающей из миски, в которой она мнет тесто. Она не слышит моих осторожных шагов и продолжает напевать песню, иногда отвлекаясь на то, чтобы попробовать тесто на соль.
— Добрый вечер, — смущенно комкаю в ладонях подол платья и не решаюсь пройти дальше, словно боясь помешать ей, но Хелен напротив, улыбается и всем своим видом показывает, что рада видеть меня.
— Садись, Джиллиан, — она указывает на высокий стул напротив стола и отряхивает руки о фартук, напоминая мне маму, мою маму. Она далеко. — Ужасная погода, не люблю осень в Митрополе, здесь всегда дождливо и пасмурно, а солнце довольно редкий гость.
— И почему же не переедете? В Венсен, к примеру? Кажется, я видела там солнце. Пару раз, — шучу я, попутно отщипывая кусочек теста и начиная скручивать его в шарик.
— Мы не выбираем, где нам жить. Ты еще не поняла этого?
Опускаю взгляд, и шуточное настроение как рукой снимает. Действительно, не выбираем, и с моей стороны кощунственно задевать эту тему. Почему вдруг я решила, что Хелен имеет больше прав?
— Как вы здесь оказались?
— Была продана.
— И как давно?
— Даже не вспомнить, — она вновь ухмыляется, по-доброму глядя на меня и продолжая заниматься своими делами. С одной стороны я рада ее разговорчивости, а с другой до ужаса боюсь того, что может принести наш диалог. Например, что надежды Мадлен — чушь, и она никогда не выберется отсюда, даже если отработает контракт. Ведь Хелен же не выбралась, осталась, запуталась, утонула… как сейчас тону я, постепенно забывая прежнюю себя — девчонку в потрепанных джинсах и кедах, бредущую по улицам Изоляции и мечтающую о лучшей жизни. Вот она — в мире вампиров, и далеко не лучшая, потому что может в любой момент оборваться.
— Разве вы не мечтали вернуться домой? — я смотрю на ее полные руки с потемневшей кожей на тыльной стороне ладони, на ее запястья с браслетами-нитками, на ее смуглое лицо, сохранившее былую привлекательность, и черные брови в разлет. Могу поспорить, в молодости она была очень красивой, потому что время, каким бы оно ни было всесильным, не смогло стереть приятные взору черты.
—Иногда бывает так, что уже некуда возвращаться, Джиллиан. Приедешь домой, а дома уже нет — одни обломки, как и дорогих тебе людей. Моя семья погибла в сопротивлении… — Хелен не успевает договорить, как я перебиваю ее, резко дергаясь вперед и цепляясь за ее руку. Я слышу что-то новое и что-то чуждое для меня, потому что даже предположить не могла, что ЭТО возможно. Борьба возможна.
— Сопротивление? Что это, Хелен? Где? — шепчу так жарко и нетерпеливо, что она теряется, с опаской оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к звукам. Молю Бога, чтобы Рэми не пришел домой именно сейчас, только не сегодня, не в вечер, когда у меня есть возможность узнать другую историю. — О чем ты говоришь? Ведь мы даже не знали о существовании колоний, предназначенных для вампиров. Всю свою жизнь я думала, что стена изолирует нас от более удачливых, более счастливых, более смелых. Я не верила в сказки, но верила в то, что за стеной у нас есть шанс выбраться из этого болота.
— Маленькая, тебе лучше не знать этого, зря я начала. Не тешь себя пустыми надеждами, Джил, ведь тех, кто боролся во имя свободы, уже нет. Мы слишком слабы против них, и это было так давно. Так давно, что я уже и не помню.
Чувствую, знаю, что она уходит от разговора, прячется в притворстве, понимая, что взболтнула лишнего, но я… я уже не могу остановиться. Поэтому слетаю со стула и, огибая стол, подхожу к ней близко, вновь настойчиво цепляясь за руку и не давая отвернуться. Ладонь Хелен теплая и мягкая, и я мараюсь в муке, крепко сжимая ее и ожидая ответа.
— Хелен, я умоляю тебя, прошу, расскажи. Я должна знать.
— Зачем?
— Чтобы верить, верить, что у людей есть шанс. У Мадлен, у тебя, у меня, у тысяч таких, как мы.
— В том-то и дело, что у нас его нет, — она произносит это с такой горечью, Господи, с такой пугающей обреченностью, что я растерянно затихаю, разглядывая ее лицо и ища в нем хоть какой-нибудь намек. Ну же, хоть один, что это неправда, и мы не безнадежны, но молчаливая грусть, окутавшая Хелен, обнимает и меня, заставляет сникнуть, опустить руки и застыть. Я обдумываю ее слова, всего несколько секунд, а потом резко вскидываю подбородок и выдавливаю из себя улыбку. Плевать, если она не верит, но я не позволю ей погубить веру во мне.
— Нет, ты не права, — мотаю головой, делая шаг назад и позволяя себе взглянуть на нее с вызовом, ведь теперь, узнав, что сопротивление БЫЛО, я ни за что не оставлю надежду. — Шанс есть, иначе бы Господин не приехал в Митрополь. Второй член Совета убит, а это значит, что теперь все может измениться.
— С чего ты взяла, что к этому причастны люди? Ведь это может быть банальный передел власти.
В глубине дома хлопает дверь, и я вздрагиваю, не от громкого на фоне наступившей тишины звука, а от слов Хелен, версия которой тоже имеет право существовать. Действительно, с чего я взяла, что к этому причастны мы? Слабые, затравленные людишки, выращиваемые для поддержания жизни вампиров.
Как же наивно с моей стороны. Не говорю больше ни слова, ошарашенно осматриваясь по сторонам и будто не узнавая, где я. Мне становится так мерзко и так противно, словно кто-то прошелся по мне грязными сапогами. Покидаю кухню, медленно шагая по лестнице и обдумывая ее слова. На улице все тот же дождь, и, чем ближе я ко второму этажу, тем отчетливее слышу шум барабанящих по черепице капель. Может, поэтому не сразу обращаю внимание на тихий зов Рэми. Дверь в его спальню открыта, и я останавливаюсь в шаге от нее, вовремя вспоминая о его приказе. Мне хватает нескольких секунд, чтобы наклониться и снять с себя белье, которое он запретил мне носить, но без которого, как оказалось, я чувствую себя неуютно.
Быть может, когда-нибудь я привыкну.
Как можно более незаметно вешу трусики на ручку двери, со стороны коридора, надеясь забрать их при уходе.
— Зайди ко мне, Джиллиан.
Несмело заглядываю внутрь и только после этого прохожу в его спальню, окидывая ее быстрым взглядом. Я здесь ни разу не была, с самого нашего приезда, поэтому с интересом отмечаю каждую деталь, в том числе заложенный множеством книг стол. Некоторые из них совсем старые, с кожаными обложками, истертыми, потрескавшимися; желтые страницы и чернильная вязь на них.
Рэми сидит у окна, в глубоком гобеленовом кресле. Белая классическая рубашка, как всегда с закатанными рукавами; жилетка из серой плотной ткани и в тон ее брюки; пиджак, небрежно скинутый на подлокотник кресла и почти свисающий на пол. Осторожно прощупываю его настроение и удивляюсь видимым переменам — в Венсене он был другим, не таким уставшим, не таким измотанным. Сейчас же передо мной сидит обыкновенный мужчина, столкнувшийся с серьезными проблемами, правда, точно уверенный, что они решаемы. Ведь иначе и быть не может, не так ли?
— Тебе здесь нравится?
— Очень, — под его испытующим взглядом переминаюсь с ноги на ногу, не зная, для чего именно он меня позвал: поговорить? заняться сексом? насытиться? Или все вместе?
— Мне тоже. Правда, лет двести назад это было куда более тихое место, а затем Митрополь разросся, всосал в себя тысячи жизней. Радует одно: старые кварталы почти сохранили свою индивидуальность, — в его голосе тоже сквозит усталость, и против воли я даже сочувствую ему. Наверное, ответственность за целый мир — тяжелая ноша даже для бессмертного вампира. — Ты сдружилась с Хелен?
— Да, — киваю головой, упуская нюансы и наш последний разговор, конечно.
— Иди ко мне, ma petite*, — он слегка хлопает по колену ладонью, и я послушно подхожу ближе, натыкаясь на его проницательно прощупывающий взгляд. Он оглядывает меня с ног до головы, словно выискивая перемены, и касается кончиками пальцев бедра, как раз у линии подола платья. Проводит ими выше, задирая ткань, и мимолетным прикосновением проверяет отсутствие на мне белья. Оказывается, я вовремя его сняла и, главное, не забыть его на чертовой ручке. — На колени…
Непонимающе хмурюсь, опускаясь перед ним на колени и вопросительно заглядывая в его глаза. Они черные, чернее ночи, с демоническим блеском, сейчас не так ярко выраженным, как обычно. Словно заботы о сохранении мира смогли затуманить и его.
— Доставь мне удовольствие, Джил, — краснею от внезапности просьбы и судорожно вдыхаю, облизывая вмиг пересохшие губы. Этот жест привлекает внимание Господина, и он переводит взгляд на мои губы, которые уже в следующую секунду обводит подушечкой большого пальца. Медленно и аккуратно, едва касаясь, но вызывая приятное покалывание в них. Шум дождя усиливается как и мое сердцебиение, вконец сбитое от волнения. Его просьба так интимна, так эротична и доверительна, что я совершенно смущаюсь, догадываясь, что он имеет в виду. Мои щеки пылают румянцем, и я кладу ладони на его колени, слегка сжимая их. Бог мой, а ведь я даже не знаю, как это делать, и почему-то в памяти всплывает тот вечер в клубе, когда танцовщица ублажала его такими ласками. — Что-то не так? — замечая мою нерешительность, спрашивает он, все продолжая касаться моих губ, обводя подбородок, лаская скулы.
— Я… эмм… не совсем. То есть… совсем не умею.
— Разве ты не удовлетворяла мужчин таким образом?
— Нет, хотя хозяин кафе, в котором я работала, — замолкаю, чувствуя как пальцы Рэми зависают в воздухе, и сам он будто напрягается, вдруг становясь серьезным и настороженным.
— Он приставал к тебе?
— Он приставал ко всем, кто работал на него. Меня выручала Элисон, принимая основной удар на себя. Я многим обязана ей.
— Например, своей чистотой?
— В том числе, — киваю, сама подаваясь навстречу его пальцам и вновь натыкаясь на ласку. В этот раз Рэми касается нижней губы и чуть оттопыривает ее, проводя большим пальцем по зубам, проталкивая внутрь и глубоко вдыхая, когда я обхватываю его губами. Плотно, выпуская и вновь заглатывая. Туда-обратно, желая стать прилежной ученицей. Он так пристально смотрит на мои манипуляции, что я затихаю, думая, что делаю что-то не так.
— Расскажи мне о нем, о вас. Что ты чувствовала, когда он приставал к тебе?
Странное желание узнать все подробности.
— Я чувствовала отвращение, потому что он был мерзким, настолько мерзким, что когда он подходил ко мне, мне становилось тошно. Неопрятный и толстый, он вынуждал официанток отдаваться ему, потому что все мы дорожили работой, которую в Изоляции довольно сложно найти. Я помню его горячие потные руки на моих бедрах и отвратительное дыхание перегара; его губы, оставляющие мокрые поцелуи на скулах, когда я отворачивалась от него, едва сдерживая подступающую рвоту. От него всегда пахло потом, — я шепчу это, не поднимая взгляда и упрямо смотря на пуговицы жилетки Рэми, вновь и вновь пересчитывая их и перебирая в памяти неприятные моменты. Только теперь, озвучив свои ощущения, я могу увидеть разницу между бывшим хозяином и нынешним —полной его противоположностью. Господин пахнет дорогим парфюмом, красив и статен. Мне повезло, наверное.
— Замолчи, Джил, — в его голосе столько злости, что я удивленно вскидываю глаза, натыкаясь на плотно сжатые челюсти и опасный блеск, вернувшийся к своему обладателю. Мурашки по коже от волн гнева, исходящих от него. Но ведь он сам просил рассказать, чем я могла так разозлить его? — Больше ни слова, лучше займись делом, — Рэми откидывается назад, кладя руки на подлокотники и ожидая моих действий. А я не знаю, как подступиться, поэтому робко провожу руками по его бедрам, от колен до самого паха. Затем обратно, будто невзначай задевая скрытый под тканью брюк член, напрягшийся от моих прикосновений. Пряжка ремня, пуговица и ширинка, с которой мне помогает справиться Хозяин. Он чуть привстает, позволяя спустить с себя одежду, и прикрывает глаза, когда я впервые так откровенно касаюсь его ТАМ. Сначала осторожно и несмело, боясь сделать что-то неправильно, а потом более раскрепощенно, обхватывая ладонью и делая поступательные движения.
Его кожа нежная, словно бархатистая, я вижу каждую венку под ней, чувствую его напряжение и склоняюсь ближе, тайком бросая на него настороженный взгляд. А что если ему не понравится? Ведь я не сравнима с Адель, опыт которой вырабатывался столетиями. Я даже ощущаю укол зависти, потому что на ее фоне я выгляжу полной неумехой.
— Смелее, ma petite, — Рэми кладет ладонь поверх моей руки и сжимает пальцы, вынуждая меня плотнее обхватить его член. Он открывает глаза и смотрит на меня возбужденно горящим взором, пока я деликатно провожу языком по головке члена, слизывая выступившую смазку, а затем открываю рот и, постепенно склоняясь, смыкаю губы. — Дж-и-ил… — его томный стон подстегивает меня к более смелым действиям, и я забываю о неловкости, смущении, мыслях об Адель, отдаваясь навстречу желанию доставить Хозяину удовольствие, путь даже если оно не будет таким ярким, как с другими. — Моя маленькая девочка, — шепчет, запрокидывая голову и зарываясь пальцами в мои волосы. Он ненавязчиво помогает мне поймать ритм, стараясь не входить глубоко и тем самым не вызывая рвотных позывов. Иногда ускоряет темп, но тут же притормаживает, вдыхая сквозь сжатые зубы и двигая бедрами навстречу.
Мне приятно ощущать эту маленькую власть над ним, над его желаниями, над его эмоциями, и пусть она основана на банальных человеческих инстинктах, но я тешу себя надеждой, что ему нравится заниматься этим именно со мной, сейчас, в эту самую секунду, когда он весь напрягается и не позволяет мне закончить начатое, с тихим рыком вынуждая меня поднять голову.
— Иди ко мне, — несдержанно тянет на себя, помогая подняться и сесть на его колени в позу наездницы, и входит резко, неожиданно, одним сильным толчком, своим напором выбивая весь воздух из легких. Мне так привычно чувствовать его в себе, что я не обращаю внимания на небольшой дискомфорт внутри оттого, что его член упирается в меня. — Tu deviens ma faiblesse, ma chérie.**
Не понимаю ни слова, что он шепчет, двигаясь во мне и целуя шею, которую я доверительно ему подставляю, точно зная, что он не сделает мне больно. По крайней мере не сейчас, быть может, потом, когда наиграется, насытится, когда я надоем ему или разочарую, когда перестану быть той самой Джил, что заинтересовала его своей чистотой, искренностью, альтруистичностью, которая, как только оказывается в его руках, начинает забывать о том, что когда-то была свободна, что весь этот мир вообще неправилен. Так неправилен, бог мой.
Что я делаю?
Тону… позволяя ему стать ближе.
Комментарий к Глава 11
ma petite* (фр. моя маленькая)
Tu deviens ma faiblesse, ma chérie. (фр. Ты становишься моей слабостью, малышка)
11-ая глава… мир Рэми до сих пор не раскрыт, вот к чему приводят мои эротические фантазии. Успокаивает одно — это макси, а значит, впереди еще много глав, всему свое время, как говорится. Спасибо тем, кто читает, отдельное спасибо Lerikvd за то, что находит время поддерживать меня. Каждый ваш отзыв заставляет меня двигаться дальше… спасибо.
========== Глава 12 ==========
Я стою напротив зеркала, размером почти в мой рост, оно старое, в позолоченной винтажной раме, с кое-где потемневшим и облупившимся покрытием. Кажется, ему столько же лет, как этому дому; полированной лестнице, давно не обновлявшейся, с исшарканными ступеньками; люстре, висящей под потолком в гостиной и потерявшей свой блеск; окнам, снаружи с отходящей крупными хлопьями краской; различным мелочам, что не бросаются в глаза, но дополняют образ старого особняка: фарфоровый сервиз, картины на стенах, даже обои, оставшиеся с прежних времен. Я оказалась права, и Рэми бережно оберегает атмосферу прошлого, не позволяя Хелен заняться ремонтом. Наверное, тут я его понимаю, потому что мне тоже до ужаса хочется иметь тихую гавань, где не будет резких скачков и перемен, где властвует размеренный порядок и неспешность, отсутствие надоедливого лоска и шума.