Он приехал согласно договоренности, в захудалый бар на окраине столицы. Туда, где плотный сигаретный туман, официантки в откровенных тряпочках, стриптиз у шеста и пьяные танцы в наркотическом угаре. А еще криминальные сделки, приватные кабинеты и большая игра в покер без правил. Нужный человек — старше Мэла лет на двадцать, с болезненной желтизной лица и жеваной папиросой во рту. Друг друга, хороший знакомый хорошего знакомого. Видит печать смерти на живых и читает по картинам, фотографиям, рисункам.
Мэл пожал руку.
— Еще поживу? — спросил вместо приветствия
— Не надейся, — получил стандартный ответ.
Значит, путём. У старухи с косой другие планы.
Он протянул рулончик. Карандашный портрет. Женское лицо на тетрадном листочке.
— Твоя? — спросил приятель.
— Моя. Осторожнее! Не подпали.
Папироса перекочевала в левый угол рта.
— Прочитаю. Взамен поможешь, когда потребуется.
— Замётано, — согласился Мэл без колебаний.
Чтец разгладил листок на столе.
— Рисовал мужчина… Нет, сопляк. Не больше двадцати. Любитель, — поднес набросок к лицу и втянул носом. — Она не позировала, но рисовали с натуры. На расстоянии.
— Это как?
— Сквозь стены.
Значит, висорат и к тому же мелюзга. Спортсмен не умеет малевать. Кто? — задумался Мэл. Кому ломать пальцы за художества? Заморышу из общаги, присоседившемуся к Эвкиным ужинам?
— Ничего личного, — продолжил приятель, развернув рисунок к свету. — Ответный жест. Услуга за услугу.
— За какую?
— Об этом спроси у нее… Интересная девочка.
Мэл хотел выхватить набросок, но чтец не дал. Отвел руку с тетрадным листком.
— Погодь. Или достаточно?
— Нет. Продолжай.
Задавив окурок в пепельнице, приятель неторопливо затянулся свежей папиросой и пустил дым колечком.
— Я бы сказал, что-то в ней — извне. Не из нашего мира.
— Это хорошо или плохо? — нахмурился Мэл.
— Никак. Противоположности замыкаются в круг. Добро и зло — не есть дискретные величины. Ладно, понимай, как хочешь. Купи дозу, чтобы торкнуло. Или приложись темечком покрепче.
Нет, в Эвкином случае доза не помогла бы. На следующий день Мэл незметно вернул карандашный набросок на подоконник. Ночами, когда Эва сладко спала под боком, он рассматривал её, пытаясь разгадать ребус. И лишь сегодня торкнуло. Получается, дед не ошибся.
Перед тем, как заснуть, Эва вспомнила:
— Твой дед сказал, что есть и другие потомки, кроме меня. Вот бы их найти.
— На планете живет несколько миллиардов человек. Из них в лучшем случае полсотни счастливчиков — носители благословения. Как думаешь, их легко отыскать? — ответил Мэл, а про себя решил: никаких потомков. Ему и побережья хватает, вернее, упёртого желания Эвки отправиться к черту на кулички.
— Разве с тех пор ангелы не спускались к людям и не осчастливливали смертных женщин детишками? — спросила она, зевнув.
— Думаю, спускались, — улыбнулся Мэл. — Смертные женщины страсть как хороши. Но на детишек существует запрет. Нефилимам не место на земле, так однажды повелел бог. Они несут угрозу. Существа с человеческими душами и силой небесных созданий могут причинить вред.
— А как быть со мной? Получается, я — далекая праправнучка нефилима.
— Тебя берегут как нежный цветочек. Хотя от трудностей не ограждают.
— Странно же меня берегут. Я бы скопытилась раз двадцать, не меньше. Чудом выкарабкалась.
— Но ведь жива и невредима. Благодаря различным случайностям.
— Что-то похожее я уже слышала… В интернате один мальчик уверял, что видит ангелов. Говорил, что они наблюдают за людьми с крыш и деревьев, сидя как птицы со сложенными крыльями. И у них клювы, а не человеческие носы.
— Финисты… — пробормотал Мэл. — Скоро утро, а у тебя сна ни в одном глазу. Проспишь первую лекцию.
Но Эва не унималась.
— Вдруг твоя душа замарается по моей вине? Гошик, пожалуйста, не желай плохого, ладно?
— Конечно. Так и сделаю. Спи.
Сегодняшний разговор с дедом еще больше убедил Эву в необходимости поездки на побережье. А Мэл еще больше утвердился в правильности выбранного им пути. Забеременев, Эвка не решится ехать на край света, где нет нормальных медицинских условий, и отложит рискованное путешествие до лучших времен. А уж Мэл постарается. Всё брехня, что кровь потомства крылатых тяжело смешивается с человеческой. Значит, плохо старались, господа хорошие. И желание не зудело, доканывая неисполненностью.
Дрова потрескивали, и оранжевые языки лизали каминную решетку. Прислуга привыкла к эксцентричным манерам хозяина, повелевшего зажечь камин далеко за полночь.
Хозяин не замерз и не надумал скормить огню ненужные бумаги. Самые лучшие идеи приходили ему в голову именно за любованием пляшущим пламенем. Рыжие косы извивались над поленьями подобно человеческим телам, взывающим к милости богов в языческом жертвенном танце.
Мужчина отпил из бокала. Пожалуй, он испытывал удовлетворение от проделанной работы. И гордость. Потому что устоял, закрывшись броней стальной выдержки. Синдром следовал по пятам, окутывал невесомым облаком и нашептывал, соблазнял, подталкивал. Тех, кто слабее, стегал, гнул, ломал с нечеловеческою силой. Вытаскивал за уши бесов, спрятанных глубоко и надежно. В пределах двух шагов, на расстоянии вытянутой руки…
Уникальный дар. Невероятный. Штучный. Достойный мировых каталогов раритетных редкостей.
Егор не подвел. Тридцати еще нет, а он заполучил свой первый и бесценный артефакт, пополнив сокровищницу клана. Наследственность не подкачала, инстинкт охотника у внука в крови. То ли еще будет.
А теперь от приятных мыслей к тревожным новостям.
На прошлой неделе Семут сообщил в узком кругу о судьбе пророческого ока, попавшего в руки ученых. Точнее о том, что премьер-министр, после длительного изучения артефакта в закрытой лаборатории, рискнул испытать его на себе. И око показало нечто, о чем Рубля предпочел умолчать.
Умолчал, но замыслил.
На этой неделе премьер высказался о принудительном использовании пророческого ока высокопоставленными должностными лицами. По списку и без исключений. Видения будущего будет записывать особая уполномоченная комиссия, созданная велением Рубли. На случай, если возникнет сомнение в утаивании информации, разрешение на снятие дефенсора позволит изъять из памяти видения, предсказанные артефактом, а заодно и прочие подозрительные мысли.
Ультимативное предложение премьера означало одно. Заговор. Переворот. Смена власти в будущем. И премьер не знает, кто станет инициатором.
Недовольные зароптали. Конечно, не посмели возмущаться произволом в полный голос, но в кулуарах обсуждали — завуалировано, иносказательно, боясь доносчиков. Нельзя критиковать открыто, иначе сочтут неблагонадежным и поставят клеймо предателя.
Чертов параноик. Даже первому советнику перестал доверять. Удвоил личную охрану, потребовал от министра обороны сменить пароли к правительственному бункеру. Ограничил доступ к пророческому оку. Если Рубля не откажется от идеи с тотальной проверкой будущего, придется принимать кардинальные меры. Влашек уже высказал осторожное согласие. И Семут. Артём заручился поддержкой финансистов, вояк, транспортников и МИДа. Прощупывает департамент средств массовой информации. За силовиками подтянутся остальные — промышленность, наука, медицина.
Что делать? — задумался мужчина и сделал глоток, смотря на огонь. Причудливые узоры находились в постоянном движении. Пламя достигло своего пика, охватив поленья.
Может, избавиться от ока? Кража или непредумышленный взрыв в лаборатории исключаются. Террористический акт — тем более. В свете возросшей подозрительности Рубли покушение на артефакт будет шито белыми нитками.
Остается тянуть время. Отвлечь и переключить внимание.
На востоке страны стоит необычайно сухая осень. Достаточно оплошности, и вспыхнут гектары тайги. А это заказники и заповедники. Маральники. Древесина, пушнина. И подземные хранилища со стратегическими запасами горючего. Или проливные дожди на юго-западе страны переполнят Чеомельское водохранилище, и хлынувшая в долину вода смоет десятка два населенных пунктов. Или неуравновешенный псих расстреляет половину магазина в час пик. Или повторится бойня, похожая на ту, что произошла нынешней зимой в столичном клубе. Или обострится конфликт с иностранной державой. Далеко ходить не надо. Балаевские острова — давний камень преткновения в территориальном вопросе. Или в тоннелях городской подземки заведется нежить, и мало кто догадается провести параллель с экспериментами по материальному переносу, замороженными давным-давно.
Жертвы. Потери. Катастрофы — природные и техногенные. Человеческий фактор. По прихоти одного идиота, поверившего ржавому артефакту, страну сотрясут катаклизмы.
Кто станет следующим? Влашек. Это имя называлось чаще других.
Жаль, не Артём. Но его кандидатура провальна. Цербер, вызывающий страх у девяти десятых населения страны, не станет популярным у обывателей. Кому-то нужно быть палачом, а кому-то — во время парада махать рукой с балкона Дома правительства.
Но вот Егор… Вполне. Он сможет. Молод, но перспективы есть, и немалые. Мобилен, коммуникабелен. Деловая хватка как у акулы. Умеет рисковать. Успел завязать полезные знакомства. Благодаря роману с дочерью Влашека находится на пике популярности. Прочно удерживает верхнюю строчку светского рейтинга. Пусть несерьезное достижение, но большое начинается с малого.
Отличная идея требует воплощения. Тщательно продуманного, рассчитанного с предельной точностью.
Необходимо оградить Егора от хаоса, который вскоре воцарится. Оптимальный вариант — отправить на побережье, где внук переждет мутное время. Заодно понюхает пороху. Правда, Егор категорически против поездки и просил совета, как удержать дочь Влашека на Большой земле. С месяц назад спрашивал и с тех пор к разговору не возвращался. Значит, что-то задумал.
Он знал своего внука как облупленного, но в последнее время тот умудрялся удивлять семью. Теперь понятно, с чьей подачи. Артём, узнав о синдроме дочки Влашека, спросил: "Как употребить с выгодой?" А выгода для клана будет, без сомнений. Девочка мила и непосредственна, но ей предстоит повзрослеть. Иначе она не преодолеет дорогу к статусу первой леди государства.
Мелёшиным на руку неприязнь дочери к отцу. Влашек не знает об её причастности к фамилии Тэгурни и о предназначении. Он будет удобен в качестве премьер-министра. Идеальная кандидатура. В нужное время отойдет в сторону, уступив место Егору. А уж семья создаст все условия, чтобы укрепить премьерский трон.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
27
Потоп. Потоки воды низвергаются с небес и барабанят по крыше. Дождевые струи стекают по окну. Вдобавок запотело стекло, и сколько ни протирай, а снаружи ничего не видно. Окрестности по обе стороны дороги слились в пятно.
Летняя гроза налетела внезапно и так же стремительно унеслась, погромыхивая. Из-за туч выглядывает солнце, и капли сверкают бриллиантами на умытом стекле. Из окна виден край радуги.
— Укачивает? Тошнит? — спрашивает Егор заботливо. В последнее время он беспокоится обо мне по любому поводу и без. Сейчас расхлюпаюсь от переизбытка чувств.
— Уже привыкла.
И правда, я свыклась с тряской, и меня почти не мутит. Скоро прибудем на место. Мы приедем!
Документы — удостоверения личности, визы, разрешения на въезд и на ввоз, деньги — у Егора, во внутреннем кармане ветровки. Две вместительные сумки громоздятся на соседнем сиденье.
Колесо попало в ямку, и я подпрыгиваю.
— Тише там! — кричит Егор водителю.
— Куда уж тише? До ночи бы доползти, — отвечает тот, но сбавляет скорость. Во рту у него трубка — непонятно, для значимости или по прямому назначению. Мундштук затерялся в богатых пшеничных усах, свисающих до подбородка.
— Ударилась? Где болит? — нападает с расспросами Егор.
— Всё хорошо, — глажу его по руке. — Всё отлично.
Егор выгружает сумки и подает мне руку. Двери с шипением закрываются, и автобус уезжает, фырча и плюясь выхлопами. Мы — единственные пассажиры. Егор забрасывает сумку на плечо, вторую хватает за ручки. Я иду налегке, потому как он запретил поднимать что-либо тяжелее носового платка.
Наш перевалочный пункт — комендатура. Впереди безликое двухэтажное здание: серая коробка с прорезями окон и дверей. А еще полосатый шлагбаум, колючая проволока, ежи и противошинная цепь поперек дороги.
Меня потряхивает, несмотря на выпитый пузырек успокаивающих капель.
Лужи стремительно высыхают. Гроза прошла, удушливая жара вернулась.
У комендатуры — несколько военных. Здоровенные детины в камуфляже курят и похохатывают. Заметив нас, замолкают и расступаются. У них высокие армейские ботинки на шнуровке и оранжево-зеленые береты. И автоматы.
Дежурный комендант за стойкой обмахивается папкой. По мясистому лицу щедро стекает пот, мокрые пятна расползлись под мышками.
Он долго изучает документы, проглядывая строчку за строчкой. Смотрит на свет. Сверяет подписи. Что произойдет, если комендант решит, будто росчеркушка Рубли — подделка? Нам позволят уйти подобру-поздорову или арестуют?
— Сядь, — приказывает Егор, и я подчиняюсь. Наверное, его допекло мое нервное постукивание пальцами по стойке.
Наконец, на наших визах появляется оттиск штампа на полстраницы. Разрешение на въезд — бессрочное и останется в комендатуре. Документ строгой отчетности будет храниться здесь до тех пор, пока мы не покинем охраняемую зону.
Однако не стоит расслабляться. Начинается проверка содержимого сумок. Но прежде мы сдаем в камеру хранения (три десятка металлических сейфов) телефоны, амулеты, обереги, артефакты и иные вещи, запрещенные к провозу. Кстати, с Ungis Diavoli[28] вышло затруднение. Из-за кольца мне чуть не отказали во въезде, но отец Егора добыл отдельное разрешение на ввоз фамильного раритета. Брошку с витыми прутиками или не заметили, или посчитали обычной бижутерией. Да и Егор, готовясь к поездке, тщательно проверил незатейливое украшеньице и не нашел в плетеном узоре ничего подозрительного. Правда, иллюстрации в старинной книге из семейной библиотеки Мелёшиных объяснили, что узелки из веточек символизируют защиту от зла.
Дверца блокируется оттиском пальца. С этого момента содержимое сейфов будет дожидаться нас.
— Надеюсь, телефон не успеет разрядиться, — говорит Егор. Он намекает: мы ведь ненадолго приехали, да? Погостим — и сразу домой.
— Конечно, не успеет, — отвечаю, и Егор знает, что это вранье. Достаточно вспомнить мое невменяемое состояние в последние дни перед отъездом. Если уж я забывала поесть, что говорить об остальном?
Дефенсоры остаются с нами. Красная диагональная полоса на визе означает иммунитет. Неприкосновенность. Бывают гости столицы, а мы — гости побережья.
Сначала на досмотр отводят меня, и женщина в униформе и в медицинских перчатках предлагает раздеться. Заставляет расплести косичку и дотошно перебирает пряди. Затем на досмотр уходит Егор. Пока он отсутствует, мою сумку взвешивают. Лимит — не более двадцати кг на одно лицо. Я уложилась в девятнадцать килограмм, взяв самое необходимое. Вернее, уложился Егор. Это под его контролем было выбрано надежное, теплое, ноское, легкое, многофункциональное. И вдобавок компактно уложено. В общежитии мои отделения в платяном шкафу стонали под игом хаоса и беспорядка, а другая половина шкафа, занимаемая Егором, победила бы в конкурсе идеальных полок.
С улицы вваливаются военные и рассаживаются на скамейке. У одного из них шипит и курлыкает рация. "Третий, третий, прием…"
Мужчина в кителе и в медицинских перчатках — ревизор. Он вытряхивает содержимое моей сумки в пластиковый контейнер, осматривает каждую вещь, сверяет со списком, указанным в разрешении на ввоз, и бросает на движущуюся ленту. Та ползет за черные шторки. Там мои вещички просвечивают на предмет вис-улучшений. Улучшенные вещи запрещены к ввозу на побережье. А то я не знаю. У меня было достаточно времени, чтобы проштудировать всю имеющуюся литературу о побережье и запомнить советы Константина Дмитриевича. Поэтому наши сумки не имеют повышенной вместимости, а пятна от травы придется застирывать.
Чувствую затылком взгляды военных, и меня не покидает ощущение сальности, липкости. Хорошо, что возвращается Егор. Пока укладываю свои вещи, настает черед его сумки.
Неожиданно один из военных, с тремя оранжевыми полосками на погонах, подходит и забирает с ленты банку. Это кофе. Любимый сорт Егора. Его непреходящая любовь и слабость. Он предпочел отказаться от пары лишних футболок, но выделил в сумке местечко для банки кофе.