Но что же теперь делать этому самому дикарю?..
Нанас остановился. Вокруг него молчаливо стоял заснеженный лес. Юноше вдруг показалось, что даже он не хочет принимать беглеца под свой кров. Впрочем, он и сам не собирался пока искать спасения в лесу. Во всяком случае, в
И тут, будто подслушав его мысли — дескать, идти?., ну, иди! — чихнул и заглох мотор. Бензин в баке закончился.
Нанас, хоть и ожидал это, поначалу растерялся и еще минуты две сидел, сжав ладонями ручки руля, словно надеялся, что снегоход одумается и поедет дальше. Затем вздохнул, поднялся с сиденья и обошел «самобеглые нарты» вокруг. Впрочем, теперь они уже не были самобеглыми. И не паслись поблизости верные олени, которых можно было запрячь в эту неприятно пахнущую бензином железную повозку.
— Вот вам и ваши плоды цивилизации! — пробормотал саам. — Олешки-то и под снегом ягель бы нашли, поели — и вперед. А эту железяку ягелем не накормишь. И бензин из-под снега не выроешь… — Но все-таки он вынужден был признать, что снегоход потрудился на славу и выручил его здорово. Поэтому юноша провел ладонью по блестящему черному бензобаку и сказал: — Спасибо тебе, друг! Отдыхай.
Упомянув о еде, Нанас почувствовал, что и сам дико голоден. В самом деле, ел-то он почти сутки назад, да и то наспех — перед опасным заданием в горло ничего не лезло. А Шека его накормить не удосужилась. Вспомнив о прекрасной огненноволосой дикарке, парень невольно вздохнул и тут же врезал себе за это по скуле — да так, что слетела в снег шапка.
— С-скотина!.. — зашипел он и вдарил по второй щеке, уже послабее. — О ком вздыхаешь, бестолочь?! Тебе о Наде нужно думать, дикарь! Вот спасешь ее, а потом иди в лес и обнимайся там хоть с медведями!..
От этой внезапной вспышки даже слегка расхотелось есть. И хоть Нанас готов был в наказание поморить себя голодом, он все-таки понимал, что без пищи организм долго не протянет, — ноги просто не смогут идти, да и мороз с ним, голодным, очень быстро разделается. Рука машинально схватилась за пояс — к счастью, мешочек с кресалом и кремнем был на месте. Хорошо, что он не поддался на Костины насмешки и не выбросил эти бесполезные в городской жизни «игрушки»; без огня он бы теперь точно пропал. Но даже чтобы развести костер, нужно заготовить дров, а если для этого не останется сил, то… Короче говоря, первым делом нужно добыть еды.
Нанас вынул из ножен подарок «небесного духа» и повертел сто в руке. Нож вновь оставался его единственным оружием, и добыть этим оружием пищу не представлялось возможным. Выход был один — опять мастерить дротик. А там уж — как повезет. Не может ведь в лесу совсем не быть никакой живности! Лишь бы самому не стать обедом для какой-нибудь живности, вроде синеглаза или белого змея. Вспомнив о чудовище, в чьих мощных «объятиях» ему случилось побывать, юноша невольно поежился и заозирался. Но вокруг было тихо, лишь потрескивал остывающий двигатель снегохода.
Потоптавшись еще немного возле снегохода, Нанас махнул рукой и направился в лес. Быстро вырезал березовую палку для древка и пошагал по сугробам к поваленному дереву, чтобы продолжить работу сидя — нужно было хорошо остругать деревяшку и привязать к ней нож. Однако, добравшись туда, он внезапно почувствовал необъяснимую тревогу. По-прежнему было тихо, но почему-то парню стало казаться, что он здесь не один… Выросший среди дикой природы, саам привык доверять своим чувствам, поэтому первым делом он внимательно огляделся и, не заметив ничего подозрительного, решил все же обойти это место вокруг. Лишь убедившись в полной безопасности, Нанас принялся за намеченное дело, чтобы, увлекшись работой, и впрямь не попасться кому-нибудь в зубы.
Отошел он совсем немного и… замер, увидев петляющий меж деревьями след. Еще издали саам догадался, кто его оставил, а подойдя ближе — только утвердился в своей догадке. Следы были большими и глубокими. Огромный тяжелый зверь, проваливаясь в снег и подметая его шерстью на брюхе, прошел тут совсем недавно. И этим зверем был не кто иной, как хозяин леса. Медведь. Имея в руке всего лишь нож, Нанас не захотел бы встречаться с ним и летом, а уж зимой, когда потревоженный кем-то в берлоге шатун голодный и злой, такая встреча наверняка закончится очень и очень плохо. Для Нанаса.
Нужно было как можно скорей убираться отсюда, выходить на дорогу и бежать, бежать, бежать, покуда несут ноги! Однако юноша опоздал. Зверь появился перед ним неожиданно — видимо, вернулся по своему следу. Медведю оставалось сделать несколько прыжков, но он замер, разглядывая свою добычу. Нанас же, едва заметив опасность, попытался отскочить в сторону. Не вышло — нога провалилась под наст, а когда он поймал устремленный на него хищный, зеленовато светящийся взгляд — был уже не в силах пошевелиться от охватившего его ужаса. Словно зачарованный, саам не мог отвести глаз от свирепого хищника, все сильней и сильней захлестываемый волнами неподвластного разуму страха. Да и было чего испугаться! Мало того, что медведь был поистине огромен — встань он на задние лапы, оказался бы выше Нанаса вдвое, — так еще и выглядел почти до неузнаваемости уродливым; краем способного еще соображать разума парень засомневался даже: а медведь ли это вообще. На огромной, покрытой тошнотворными шишками и наростами голове зверя полностью отсутствовала шерсть. Почти не было ее и на омерзительно поблескивающих розовым боках и спине — она торчала по телу лишь редкими, спутанными бурыми клочками, словно кочки на болоте. И только снизу — на груди и животе, насколько мог видеть парень, — шерсть была густой и длинной. Пожалуй, даже длиннее, чем следует, — недаром, разглядывая следы зверя, Нанас сразу отметил, что они подметены ею.
Медведь широко раскрыл красную пасть, и оттуда, из глубин жуткого зева с огромными желтыми клыками, раздалось утробное клокотание. Из пасти потекла белая пена, до юноши долетел тяжкий смрад дыхания хищника. На хребте смердящего урода вздыбились и заходили волнами клочья шерсти. Саам приготовился к худшему — зверь определенно собрался нападать.
Мерзкое чудище взревело. Один миг — и ревущая глыба сбила Нанаса с ног. Мощная когтистая лапа ударила по плечу, вдавила юношу в снег. Он едва успел выставить вперед левый локоть, чтобы защитить лицо, и почти машинально взмахнул правой рукой. Удар зажатой в кулаке палки для дротика пришелся медведю в голову, куда-то в район уха. Зверю это не понравилось, он заревел еще громче, вновь обдав Нанаса зловонным дыханием, закрутил головой и переступил лапами, на пару мгновений отпустив плечо парня. Этого хватило, чтобы отбросить бесполезную деревяшку и перехватить нож правой рукой, не обращая внимания на боль в порезанной ладони, — похоже, рана снова открылась.
По рассказам бывалых охотников сыйта Нанас знал, что наиболее уязвимые места у медведя находятся в районе ключицы, под мышками и под грудной клеткой. Но сейчас, когда свирепая зловонная туша снова вдавила его в снег, юноше было не до того, чтобы искать эти места. Да у него попросту и не было такой возможности. Поэтому саам принялся колоть острием ножа наобум, куда смог дотянуться, однако лишь рассердил зверя еще сильнее, судя по всему не причинив ему никакого значительного вреда. Медведь, продолжая свирепо реветь, взмахнул лапой и обрушил ее на человека. Правую руку пронзило болью, она тут же онемела, и нож вывалился из разжавшихся пальцев. А жуткая зловонная пасть распахнулась уже над самым лицом парня, грозя через мгновение сомкнуть на нем челюсти. Скорее поддавшись пробудившимся в нем древним инстинктам, чем вспомнив еще один совет тех же охотников, Нанас, пересилив боль, поднял раненую руку и, сжав пальцы в кулак, засунул ее прямо в раззявленную пасть, стараясь проникнуть как можно глубже, до самой глотки. Теперь уродливая зверюга не могла ни дышать, ни сомкнуть до конца зубы.
Медведь закряхтел, словно пытаясь прокашляться, и отчаянно затряс лысой, бугристой головой. При этом он снял лапу с левого плеча Нанаса, и парень, тут же воспользовавшись этим, принялся молотить вторым кулаком по морде зверя.
И все-таки саам понимал: он погиб. Кто сможет долго отбиваться от свирепого, сильного хищника голыми руками? А даже если он и сумеет вывернуться из-под мощных лап, убежать все равно не получится — медведь в любом случае бегает быстрей человека. Если же учесть, что по сугробам и непрочному, проваливающемуся насту бежать вообще невозможно, нетрудно предвидеть результат этой очевидно бесплодной попытки.