– Какая крепкая… Ох… Почему у вас в шатре так жарко, Серг? Позвольте мне чуть расслабиться, раз у вас здесь без церемоний…
– Ради Высочайшего, доса, чувствуйте себя как дома.
– Спасибо, Серг…
Женщина сдёргивает с головы покрывало, освобождая замысловатую причёску из светлых волос пшеничного цвета, затем начинает вынимать из них кучу шпилек. Наконец встряхивает красивой головкой, расправляя длинный веер удивительно густых волос по спине. Затем распускает шитый поясок, повязанный под грудью. Вздыхает с облегчением:
– Уф… Знали бы вы, как у меня от этих укладок болит голова… – Ираи, насытившись, подпирает подбородок обеими ладошками, смотрит на меня очень внимательно. – Серг, вы только что сказали, что родом с Северных островов. А как там у вас с женщинами?
Опаньки… Что за заинтересованность?
– Да в принципе как у всех, наверное…
– У нас, в Фиори, мужчин всегда было намного меньше, чем женщин… – Она не сводит с меня глаз.
– Да? А на островах наоборот. Мы люди суровые. Постоянно приходится воевать с врагами. Поэтому происходит своеобразный перекос в другую сторону – появление девочки в семье очень большая редкость. Обычно рождаются только мальчики.
– Неужели?!
Опять её глаза округляются от удивления. Хотя в принципе так оно и есть. Говорят, что до начала космической эры везде было всё уравновешенно – мальчики и девочки пополам. Потом, после Тёмных веков Распада, когда, собственно говоря, и образовалась Империя, возник очень странный перекос в сторону сильной половины человечества. Русь тогда вела множество войн со всем миром. Очень жестоких и кровопролитных. Учитывая же, что во время Распада русских почти уничтожили, сработал, похоже, какой-то генетический защитный механизм, и теперь в наших семьях, кстати очень многодетных, – семь – десять детей для нас средний показатель, как правило, все мальчики. Поэтому русские вынуждены брать женщин со стороны, и бывшие пленницы, ставшие жёнами, для нас норма и привычная картина. Не знаю, то ли таков у нас уклад жизни, то ли сам дух Империи, но, как правило, став женой русского, женщина принимает обычаи своего супруга безоговорочно и добровольно. Без всякого принуждения. Ну, разве можно считать таковым, к примеру, что замурованных с рождения в глухой мешок и чадру жительниц Джамаата, которых сотнями скупают на рабских рынках, заставляют носить короткие платья, показывать всем лицо и ходить рядом с мужчиной, который несёт её вещи. А не наоборот. Или феминизированной до потери обличья гражданке Западной демократии в общественном транспорте уступают место, подают пальто в гардеробной, и если она приглашена в ресторан, то при её появлении все мужчины за столиком встают и не садятся, пока дама не займёт своё место… Если это так, тогда русские мужья – самые деспотичные и жестокие в Галактике. Потому что для них женщина – это святое…
Ираи между тем совсем расслабилась. Даже сыто икнула. Правда, снова очаровательно засмущалась, и я поспешил подать ей настоящей ключевой воды. Поблагодарив, женщина пригорюнилась:
– Знаете, Серг, мне очень жаль, что фиорийцы воюют между собой. Эти рёсцы ведут себя с нами так, словно мы не люди. Унижают, издеваются, насилуют наших девушек… Вот скажите, в вашей Империи есть такое?
– Нет. И быть не может. Неукротимый – мудрый государь и принял законы.
Она с издевкой кривит полные сочные губы:
– Законы! Законы есть и у нас. Но они – только для простонародья! Для нас, аристократов, закон – наше желание!
– Нет.
– Что значит – нет?
– Закон един и справедлив для всех. Будь ты аристократом или последним сервом – закон суров, но это закон. Если ты украл, то независимо от происхождения будешь наказан по степени своей вины. Если ты предал, виселица тебе обеспечена. Если изнасиловал и на тебя донесли – тебя кастрируют. А потом посадят на кол. В Империи с этим строго. Потому что нечестный судья, вынесший пристрастный приговор, получает то, чего избежал его подзащитный. Наши принципы просты и понятны каждому: не воруй, не лги, трудись усердно. На них стоит Империя и стоять будет.
– Всё это слова! А на деле…
– На деле точно так же, Ираи. Я бы рекомендовал вам поездить по Империи, посмотреть на жизнь в ней своими глазами, а не слушать всяких болтунов…
Похоже, доса приходит в себя. Алкоголь уже расщепился организмом, и она принимает нормальный вид. Даже натягивает вновь своё покрывало вдовы на голову, пряча роскошь медового цвета. Замолкает, о чём-то размышляя.
– Хотите съесть что-нибудь ещё, Ираи?
Женщина вздрагивает, окидывает взглядом ломящийся от яств стол, отрицательно качает головой:
– Мне стыдно…
– Того, что вы сейчас сыты, а тысячи жителей Тираса опять лягут спать голодными? Этого?
Она опускает голову. Что же, хватит стелить пух, пора поспать и на досках, как говорится…
– И вряд ли смогут поесть завтра и послезавтра, доса дель Спада.
– Почему?! – Женщина с ужасом смотрит на меня.
Поясняю с холодным и спокойным лицом:
– Я – командир императора. Моя цель – покончить с этой войной как можно скорее и с наименьшими потерями. Естественно, со стороны Империи, которой я принёс присягу на верность. Враги же, наоборот, должны потерять как можно больше людей. Поэтому я не собираюсь класть головы своих солдат в бесплодном штурме, а стану в осаду. И буду держать её до тех пор, пока вы либо не сдадитесь сами, либо не вымрете от голода. Вы видели глаза умирающего от голода ребёнка? Нет? Могу вам гарантировать – увидите. Потому что, клянусь вам, ни одной крошки продовольствия в Тирас не попадёт.
– Скоро подойдёт большой отряд из Рёко! И осаду снимут!
– А многие ли доживут до этого? И вы уверены, что победят они, а не мы?
– Их двадцать тысяч! И у них боевые мамонты!
– Империя умеет воевать с этими зверями. Слово дворянина. А двадцать тысяч… Что ж, думаю, вы имеете право знать: недавно вы упомянули, что проходящий недавно отряд выгреб все запасы продовольствия. Вы помните его численность?
Маркиза кивает.
– Знаете, скольких я потерял людей, когда уничтожил рёсцев, всех до последнего человека?
– Откуда?!
– Ни одного. Вы можете выйти и спросить любого из солдат, офицеров, обозников – все назовут вам одну цифру: ноль. Ни один фиориец не был даже ранен сколь-нибудь серьёзно.
Женщина бледнеет, надолго умолкает. Потом испуганно спрашивает:
– Если мы сдадимся сами, вы многих казните?
– Ни одного. Кроме тех, кто поддерживал старую власть.
– Но и я тоже их сторонник!
– Простите, я неверно выразился, доса дель Спада. Казним агентов Тайных Владык, их слуг. Остальные жители не пострадают.
– А что с продовольствием?
Улыбаюсь:
– Разбив рёсцев, мы захватили много еды. Намного больше, чем нам требуется. Думаю, мой интендант не станет возражать, если мы поделимся с вами трофеями…
Доса настороженно глядит на меня. Я же с отсутствующим видом смотрю на горящую свечу в подсвечнике. Наконец женщина принимает решение. Она встаёт, я, естественно, тоже. Её голова склоняется в поклоне.
– Я, маркиза дель Тирас, доса Ираи дель Спада, прошу вас, Серг дель Стел, барон дель Ниро, принять капитуляцию моего ленного города и окрестных земель.
Уф…
– При одном условии, доса дель Спада.
Она испуганно вскидывает глаза, выпрямляется, бледнеет. Я успокаиваю женщину:
– Знаете, в Империи есть такой обычай: после еды пьют натту со сладостями. Мы с вами поужинали, а вот о сладком забыли. Составьте мне, пожалуйста, компанию в этом достойном занятии.
М-да. Видели бы вы её глаза!..
Глава 10
– Каждому, кто принесёт десять живых мышей и сдаст их солдатам Империи, будет выплачено два диби! – Городской глашатай ещё раз всмотрелся в текст, написанный на листе бумаги, почесал голову, потом ещё раз посмотрел, повёл плечами и жалобно произнёс: – Честное слово, люди! Там так и написано!
Громовой хохот собравшейся толпы разрядил напряжение: от первого указа победителей жители Тираса ожидали чего угодно – массовых реквизиций, контрибуций, объявления о казнях и карах, грозящих им, но только не такого: командующий имперскими войсками объявил награду за обыкновенных живых мышей, которых полно в каждом амбаре или на гумне. Он что, сумасшедший? Впрочем, стоящие возле зачитавшего приказ герольда солдаты одним своим видом внушали почтение и подтверждали правильность услышанных слов. Тот вздохнул, набрал в грудь побольше воздуха, затем развернул второй лист, который ему протянул высокий военный:
– Сим подтверждается, что город Тирас берётся под руку Империи и обязан принести клятву верности Фиори. На территории города отныне действуют законы Атти Неукротимого, вводится равная ответственность перед законом для всех сословий, отменяется долговое рабство…
Восторженный рёв вознёсся, казалось, до самых небес.
– …Отменяется право первой ночи, барщина и оброк. Отныне каждый серв, простолюдин, подмастерье или ученик купца имеет право покинуть своего хозяина без выкупа, при отсутствии к таковому претензий у власти. Всем детям, начиная с семи лет, надлежит обучаться в школах со второго осеннего месяца и до второго весеннего месяца.
Вопли толпы стали ещё громче.
– Далее: никто не может быть наказан, казнён или убит иначе, чем по постановлению имперского суда либо приказу военных властей…
Восторженные крики стали тише, но не прекратились.
– И последнее: в связи с бедственным положением города командующий Восточным фронтом капитан Серг дель Стел принял решение о бесплатной гу-ма-ни-тар-ной… – глашатай произнёс незнакомое слово по слогам, – помощи. Главам городских кварталов, старостам окрестных сёл немедленно, в течение дня, подать списки всех жителей под их началом, в которых указать количество едоков в семье, их пол и род занятий. Попытка что-либо скрыть карается по законам военного времени казнью через повешение.
Шум толпы мгновенно затих, вновь воцарилось угрюмо-напряжённое молчание. Глашатай заторопился:
– После подачи списков обитателей согласно им главы семей и старшие смогут получить по этим записям продовольствие в обозе армии имперских войск по числу едоков из расчёта про-жи-точ-но-го ми-ни-му-ма…
Напряжение мгновенно спало, потом чей-то недоверчивый голос из задних рядов спросил звонким голосом:
– А расплачиваться чем? За еду?
Вперёд шагнул опять высокий военный:
– Ничем. Просто проследите, чтобы вас не обманули, и всё. Сказано же – гуманитарная помощь. Значит, бесплатная. И про мышей не забудьте. За них платим честно.
Народ стал переглядываться, перешёптываться, недоверчиво смотреть друг на друга. Но имперец продолжил свою речь, поясняя самым бестолковым и тупым:
– Список нужен, чтобы отметку сделать, кто уже получил, а кто нет. Это первое. Потом – надо знать, сколько продуктов дать. Много пока не можем, потому что, сами понимаете, большого обоза нет. Но по мешку муки на семью выделим, масла там, молока детишкам.
– Ха, мешок на семью! Да у меня детей пятеро, да брат безногий, и сноха безрукая. С ней рёсцы позабавились – пальцы отрубили, одни культяпки остались! И бабка, и дед парализованный! На сколько нам того мешка хватит, скажи, солдат? – Вперёд протолкался жилистый сухой мужчина с грязной бородой, но в чистой, хотя и старой, с заплатками одежде.
Выслушав пламенную речь, сержант Рорг спокойно парировал:
– Мука даётся из расчёта мешок в пятьдесят имперских килограммов на троих на неделю. Но сразу говорю: за воровство, за попытку продажи на рынке, за спекуляцию, за обман при составлении списков виновных в этом будем наказывать без всякой жалости. Империя строга, но справедлива: не воруй, не ленись, работай честно, и она к тебе со всей душой. Честному человеку бояться нечего. Работай только. Хочешь – на земле. Хочешь – на мануфактуре.
– Так земель у нас – раз-два и обчёлся! Всё равно придётся на поклон идти к лорду!
– Все земли лордов подлежат переделу. Это тоже закон. Далее – ни один лорд не имеет права заставить вас работать бесплатно, только за плату! Причём по имперским стандартным расценкам! Больше платить можно. Меньше – запрещено под страхом виселицы! – Голос сержанта прогремел последние слова, словно через усилитель.
Тишина на площади стояла гробовая. Где-то каркнула ворона, и тут же добрый десяток камней пробарабанил по тому месту, где сидела глупая птица. Чёрные перья разлетелись в разные стороны. Птица снова что-то сказала по-своему, но в следующее мгновение заткнулась навсегда – метко пущенный кем-то нож снёс ей голову. Метнулась тень, подхватила упавшую тушку, исчезла в переулках. И едва зрелище закончилось, сержант продолжил:
– Империя не бросит вас, поэтому просто живите, работайте и соблюдайте её законы. И, сьере, позаботьтесь о том, чтобы списки подали как можно скорее, дети ведь голодные…
Уговаривать разойтись никого не пришлось – с последними словами имперского солдата горожане ломанули с площади со всей скоростью, на которую были только способны после четырёх дней голодовки.
Рорг спрыгнул с помоста, с которого зачитывались указы нового правителя, но замер, потому что перед ним стоял оборванный мальчишка лет семи.
– Дяденька, а если я сирота, скажем? Кто за нас списки подаст? Или нам ничего не положено?
– Много вас? – Сержант мгновенно сообразил, что перед ним представитель городского дна. В войну появилось очень много детей, лишившихся близких. Мужчина присел на корточки, чтобы собеседник не задирал голову, положил ему руку на плечо, не обращая внимания на вонь и грязь лохмотьев, в которые тот был одет. – С тобой, парень, разговор особый. Ты прав – на вас бумаги составлять некому. И вряд ли кто этим займётся…
Мальчишка опустил голову.
– Но и голодными вас не оставят. Слово. Собирай своих и веди в лагерь. За ворота. Часовые станут спрашивать – скажешь, Рорг вас прислал. Запомнил? Главное – всех собирай. Никого не забудь. Понял?
Но мальчишка не уходил.
– А нас не убьют, дяденька? Чтобы мы не мешали? Обещаете?
Сержант даже побледнел – он ожидал чего угодно, но только не этого простого в своей жути вопроса.
– С ума сошёл?! Впрочем, на улице вас тоже не оставят умирать. Всех отправят в Империю…
– В рабство?!
Худое, до болезненности, плечо мальчишки напряглось, он приготовился вывернуться и припустить во все лопатки. Но рука солдата словно приклеила его к земле – как тот ни пытался, ничего не получалось.
– Тебя не учили, что старших перебивать, не выслушав до конца, плохо? В сиротский дом поедете, парень.
– А там – работать? Задаром?
– Учиться будешь. Получишь знания. Как вырастешь, сам выберешь – на землю тебе садиться, сервом быть, или на мануфактуры пойдёшь. Либо в армию. Я вот солдатом стал. И не жалею… – Рорг наконец отпустил мальчишку, выпрямился: – Запомни одно, парень: Империя своих не бросает! Так что верь ей – ничего больше с тобой плохого не случится!
Тот отшатнулся, но, видимо, в глазах мужчины было нечто, что заставило поверить недоверчивого, много раз обманутого мальчишку, потерявшего в бойне войны всех своих близких и родных.
– Я… пойду за своими, дяденька?
– Конечно, беги.
Парнишка сделал несколько шагов, потом оглянулся:
– Я вам верю, дяденька.
– Слово!
И уже из-за угла близкого дома донеслось:
– А мышей мы вам на целый фиори наловим! Обещаю!
Рорг невольно улыбнулся – золотой фиори, общепринятая монета в стране, составляла десять тысяч медных диби. По два диби за десять мышей…
– Как думаете, сьере Серг, всё будет хорошо? – Ираи с тревогой смотрит из окна на собравшихся жителей города, слушающих мои первые указы.
Я поднимаюсь из-за стола, за которым пью удивительно вкусную натту, неслышно подхожу к женщине, обнимаю со спины и скрещиваю руки на её животике, прикрытом тонким пеньюаром. Она благодарно прижимается ко мне спиной, удовлетворённо вздыхает. Почему такая вольность? Так вчера мы с ней всё-таки попили натту с пирожными. Как и следовало ожидать, наттопитие перешло в употребление напитков покрепче и закончилось тем, что меня изнасиловали. Ага! Естественно, с моего согласия. В постели доса дель Спада оказалась очень… ненасытной женщиной. И очень даже приятной во всех отношениях. А учитывая, что ни у неё, ни у меня очень долго не было партнёра, то кувыркались мы с ней всю ночь. Потом она приводила себя в порядок, а я писал распоряжения, после чего мы приехали в Тирос и продолжили.
Губы женщины распухли от бесчисленных поцелуев, глаза – шальные от счастья, ну и всё остальное тоже просто светится. От удовольствия и наслаждения. А ещё она ни словом не обмолвилась о продолжении наших отношений в будущем. Обычно мои подружки на Руси сразу после окончания процесса начинали делать многозначительные и прозрачные до стеклянного состояния намёки, а здесь – вот что значит разница в воспитании, окружающей среде и менталитете – ничего. Просто два взрослых человека доставили друг другу удовольствие по обоюдному согласию. Хотя, признаюсь честно, я бы не прочь как-нибудь вернуться и… Впрочем, сначала надо дожить до окончания войны…