— Не совсем так, — покачал головой Толик. — Я читал кое-что об этом. Понимаете, известны случаи, когда человек уже умирал, по нашим понятиям, но вмешательство врачей, например, возвращало его к жизни. И вот об этом периоде, когда они балансировали между жизнью и смертью, люди рассказывали удивительные вещи. Получалось, что даже при остановившемся сердце их чувства не умирали сразу. Они слышали все, что происходило в эти минуты рядом с ними, слышали голоса людей, ощущали их прикосновения. Некоторые даже рассказывали, что видели себя как бы со стороны…
— Что — душа от них отлетала, что ли? — не понял я.
— Вроде того, — кивнул Толик. — Они потом описывали очень подробно все, что происходило в эти минуты. И что самое интересное — возвращение к жизни они воспринимали без особой радости.
— Почему?
— То, что оказывалось там, за порогом жизни, было не так страшно, как это всегда рисуется людям. Там им было лучше, чем здесь, — вот ведь какая штука. Некоторые хотели уйти, а их возвратили — и это им не нравилось.
— Но куда они хотели уйти? Что там дальше?
— Они рассказывают, что стояли у огромной трубы, и впереди, где-то в той трубе, видели свет. И еще музыка…
— Музыка?
— Да, музыка. Тихая, чарующая, манящая музыка. Она зовет туда, и хочется идти по этой трубе. Но им не дают. И когда человек пробуждается, он с горечью осознает, что его насильно вернули в жизнь.
— Но куда они стремились? Что там, впереди?
— Этого никто не знает. Тех, кто все-таки пошел по этой трубе навстречу музыке и свету — тех уже не удалось вернуть. Они умерли, говоря по-нашему. И уже никогда никому не расскажут, что же они там увидели.
— Мистика какая-то, — сказал я. — В голове даже не укладывается.
— Кто знает, что это такое на самом деле, — развел руками Толик. — Но самое поразительное то, что рассказы людей, которых удалось вернуть к жизни, совпадают практически во всем, вплоть до мелочей. Независимо от их возраста, образования, веры они все рассказывают одно и то же. Кстати, у Босха есть картина на эту тему. Очень интересная картина. Очень интересная картина, а ведь Босх жил много столетий назад.
— Значит, и мой дядя это видел?
Толик пожал плечами:
— Возможно. Может быть, он все-таки пошел по той трубе, и только поэтому его никак не удается привести в чувство? Он просто не хочет оттуда возвращаться.
— Может быть, — протянул я. — Но узнать это можно будет только тогда, когда он придет в сознание.
Но ведь он отличается от меня, от Светки, от всех нас. Он недвижим и, главное, без сознания. Врачи говорят, что он может никогда не очнуться. И он — живой? Он, который не может ответить улыбкой на улыбку, который не способен даже думать, — живой? Выпавший из общества себе подобных, заглянувший в смерть — живой? Нет ответа. Нет и не будет.
Доктор из двадцатой больницы позвонил мне в полдень.
— Это Эдик? — По его голосу я понял, что что-то случилось.
— Да, я слушаю вас.
— Эдик, ваша родственница пропала из больницы.
— Как пропала? — не понял я.
— Исчезла. Медсестра зашла к ней в палату, а кровать пуста. Мы обыскали здесь все, но ее нет.
— Куда же она могла деться?
— Единственное разумное объяснение: она очнулась, встала и пошла.
— Куда?
— Не знаю. Я звонил вам по домашнему телефону, но там никто не берет трубку.
— Этого не может быть. Там моя сестра, она никуда не могла уйти из дома.
— Попробуйте сами позвонить, хорошо? И потом перезвоните мне.
Я позвонил домой раз, потом другой. К телефону никто не подходил. Тогда я набрал номер тети Глаши.
— Алло! Тетя Глаша? Это Эдик. Я звоню домой, а там никто не поднимает трубку. Зайдите к нам, выясните, что там случилось? Там должна быть Света.
— Хорошо, сейчас посмотрю.
Я услышал, как она положила трубку рядом с телефоном, потом щелкнула замком и позвонила в нашу квартиру. Потом скрипнула дверь — я не понял, где именно, — и пару секунд было тихо. И внезапно — крик. Какой-то животный вопль, вопль ужаса. Я швырнул трубку на рычаг и помчался к машине. Как назло, двигатель не заводился. Я со злости несколько раз ударил кулаком по рулевому колесу, потом выскочил из машины и попытался поймать такси. Вид у меня, наверное, был безумный, — и ни одна машина не остановилась. Через пять минут я понял, что все это бесполезно и побежал к автобусной остановке.
В дверях квартиры я наткнулся на милиционера.
— Сюда нельзя, — сказал он, загораживая проход.
Через его плечо я видел каких-то незнакомых людей, хозяйничающих в нашей квартире. Кто-то невидимый мне диктовал монотонным голосом:
— …причем голова отделена от туловища и расположена в ногах, в десяти сантиметрах от ступни правой ноги. Записал?
— Пустите!!! — завопил я и вцепился в сержанта.
Какой-то человек в милицейской форме выбежал на шум из комнаты и спросил:
— Что здесь происходит? Что вам нужно?
— Я здесь живу! Пустите! — зарычал я.
Выбежавший из комнаты милиционер изменился в лице и сказал сержанту:
— Вадик, пропусти его.
И как только сержант меня отпустил, я почувствовал, что ужасно боюсь переступать порог. Сержант молча смотрел на меня. Все присутствующие в квартире разом затихли и, сгрудившись, смотрели на меня одним общим, сочувственно-тяжелым взглядом.
— Проходите, — сказал тот, что выбежал из комнаты.
Я сделал шаг, другой. С каждым шагом я видел все больший объем зала, вот уже виден угол стола и какой-то человек за ним, я сделал еще шаг, и теперь увидел уже разложенные на столе листы бумаги. И еще что-то лежало там, на полу, но я боялся опустить глаза, потому что уже догадался, что это такое. Но потом я понял, что посмотреть все равно придется и не надо тянуть — надо вот так, сразу, и посмотрел. Это была голова тети Тани. Она лежала на полу в луже крови, а туловище было чуть в стороне. И там тоже была кровь.
— Где… сестра? — выдавил я из себя. — Она… тоже?..
Я не мог сказать это проклятое слово — «убита».
— Нет-нет, — быстро сказал за моей спиной милиционер. — Здесь больше никого не было, кроме того человека в спальне. Но он не пострадал.
— Он без сознания, — сказал я. — Уже несколько дней.
— Мы в курсе, соседка нам сказала. Вы узнаете эту женщину на полу?
— Да. — Я кивнул и сглотнул слюну. — Это жена моего дяди. Того, что лежит в спальне.
— Вы можете сказать, как она оказалась здесь? Соседка говорит, что эта женщина должна находиться в больнице.
— Я не могу… здесь… мне плохо…
— Пойдемте на кухню. — Милиционер взял меня под локоть.
— Нет… подождите. Я еще хочу… посмотреть…
Стараясь не опускать взгляда на пол, я прошел к двери спальни и заглянул туда. Я увидел именно то, что и ожидал увидеть: окно было распахнуто настежь.
— Так как, по-вашему, эта женщина оказалась здесь, а не в больнице? — повторил свой вопрос милиционер, когда мы с ним вышли на кухню.
— Не знаю. Полчаса назад мне позвонил врач из больницы и сообщил, что она исчезла. Исчезла она примерно час назад.
— Почему она оказалась в больнице? И почему у нее голова перевязана?
— На нее напали вчера. Здесь, в этой квартире. Ударили по голове чугунной сковородой, но она лишь потеряла сознание.
— Подождите, подождите.
Милиционер пошел в комнату, и я услышал, как он сказал кому-то:
— Николай Никитич! Можно вас? Там очень интересные вещи парень рассказывает.
Он появился на кухне с грузным человеком в штатском.
— Голова у нее перевязана потому, что вчера кто-то здесь же, в квартире, ударил ее по голове сковородкой.
— Кто ударил? — спросил грузный.
— Не знаю, — покачал я головой. — Вчера здесь уже была милиция, но они ничего не смогли найти.
— А кто был-то?
— У них за старшего капитан, белесый такой.
— Невысокий? — уточнил Николай Никитич. — Это Панов. Хорошо, мы поговорим с ним. Так что дальше вчера было?
— Тетя Таня была без сознания, и ее увезли в больницу.
— В какую?
— В двадцатую больницу ее увезли. Она лежала там до сегодняшнего дня.
— Не приходя в сознание?
— Да. А потом исчезла.
— Что — пришла в себя и сразу побежала сюда?
— Я так думаю.
— Кто, по-вашему, мог напасть на нее?
Я пожал плечами:
— Ваш коллега тоже меня вчера об этом спрашивал.
— И что же вы ему ответили?
— Что не знаю, кто бы это мог быть.
— А зачем она побежала сюда? Что ее сюда так тянуло?
— Муж, наверное. Она даже специально забрала его из больницы, чтобы самой за ним ухаживать. Его ведь надо кормить через зонд.
— А что с ним такое?
— Несколько дней назад он упал и потерял сознание.
— Здесь, в квартире?
— Да.
— Кто в тот момент находился дома кроме него?
— Он был один. По всей вероятности, полез чинить проводку, а потом то ли потерял равновесие, то ли его током ударило. Это произошло буквально за несколько мгновений до того, как я вошел в квартиру.
— Вы слышали какой-нибудь шум?
— Конечно. Он же упал — и я это слышал.
— А какие-либо шаги или что-то еще в этом роде?
И только тут я понял, к чему они клонят. Дядя Леша мог не оступиться, и его, возможно, не било током — потому что в квартире в тот момент был еще кто-то! И этот «кто-то» сначала хотел убить дядю Лешу и убил бы, если бы не появился я. Потом этот «кто-то» попытался убить тетю Таню, но не смог с первого раза и убил потом, когда она убежала из больницы и пришла домой, к своему мужу. И когда я понял это, я чуть не лишился сознания, потому что понял, что следующими будем мы со Светкой. А где Светка, кстати?
— Здесь больше никого не было, когда вы приехали? — спросил я. — Сестра моя где? Она должна была быть в квартире.
— Нет, — сказал милиционер. — Никого больше не было.
— Он через окно лазает.
— Кто? — не понял Николай Никитич.
— Убийца. Каждый раз, когда здесь что-то происходит, окно оказывается открытым.
— Вы в этом уверены?
— Да.
В коридоре послышался какой-то шум. Я выглянул из кухни и увидел Светку. Она была цела и невредима и держала в руке авоську с продуктами.
— Пропустите ее, это моя сестра! — сказал я и обнял ее крепко-крепко.
— Что здесь такое, Эдик? — спросила она, и я почувствовал, как бешено колотится ее сердце.
Тогда я обхватил ее покрепче, потому что знал, что она упадет сейчас, рухнет как подкошенная, и сказал:
— Не надо ходить в комнату. Там тетю Таню убили.
Она так и просидела весь вечер на кухне, по-щенячьи скуля и дрожа всем телом. Я не пустил ее в комнату, да она и не стремилась туда, а только держалась как маленькая за мою руку. Я загородил собой проход, когда из квартиры выносили труп, и она так и не увидела тетю Таню мертвой. Николай Никитич зашел к нам на кухню, сказал:
— Мы уезжаем, завтра я вам позвоню — может быть, потребуется ваше присутствие.
— Хорошо, — ответил я, но голос был какой-то не мой, и я прокашлялся.
— И еще я хотел бы напоследок задать несколько вопросов вашей сестре. Можно?
— Света, ты можешь ответить Николаю Никитичу?
Она слабо кивнула и тыльной стороной ладони вытерла слезы.
— Вы помните, в котором часу ушли из дома?
Она помотала головой и опять заплакала. Я налил ей воды.
— Хотя бы приблизительно, — попросил Николай Никитич.
— Это было около двенадцати…
— Около двенадцати? Без пяти минут, да? Или без десяти?
— Нет, примерно без двадцати. Я посмотрела на часы, было без двадцати, потом я собралась и пошла в магазин. Так что примерно в одиннадцать сорок — сорок пять.
— Хорошо, — сказал Николай Никитич и повернулся ко мне. — А вы во сколько звонили соседке?
— В двенадцать или сразу после двенадцати.
— А точнее?
— Не помню.
— Но в любом случае у него было не больше тридцати минут.
— У кого?
— У убийцы, — пояснил Николай Никитич. — Это время, которое прошло с момента ухода вашей сестры до появления здесь соседки, обнаружившей труп.
— Подождите, — сказал я. — Как же она попала в квартиру?
— Кто — соседка? Дверь была открыта, она ее толкнула и…
— Я не о ней говорю — о тете Тане. У нее ведь не было ключа. Света, ты закрывала дверь, когда уходила в магазин?
Светка кивнула. Я посмотрел на Николая Никитича.
— Дверь ей открыл человек, убивший ее, — сказал он.
— Но… Это же невозможно… В квартире был только неподвижный дядя Леша…
Николай Никитич поднялся с табурета и вздохнул.
— Все возможно. Под раскрытым окном мы обнаружили свежие следы. Я попрошу вас — не оставляйте сестру дома одну. И завтра вместе приезжайте к нам. Вот мой номер телефона.
Когда он вышел, сидящая за столом Светка уронила голову на руки и разрыдалась. Ее неожиданно начало трясти, и я понял, что это истерика. Я не мог успокоить ее минут пять и совсем уже было растерялся, но она вдруг перестала рыдать и подняла свое бледное, без единой кровинки лицо. Сказала тихо, едва слышно:
— Он убьет всех нас.
И от этих ее негромких слов мне стало так жутко, как не было еще никогда в жизни.
Утром мне позвонил Толик и сообщил, что в конторе меня дожидаются поляки.
— Но мы же договаривались на более позднее время, — сказал я с досадой. — Что там у них стряслось?
— Не знаю, что у них стряслось, но они требуют, чтобы вы немедленно приехали.
— Так уж и требуют? — не поверил я.
— Именно требуют. Они настроены агрессивно, по-моему.
— Хорошо, — буркнул я. — Через полчаса буду. Слушай, я там вчера бросил возле конторы свою машину — она цела?
— Кажется, цела.
— Ну ладно, сейчас я приеду.
Я положил трубку и пошел на кухню, где Светка готовила завтрак.
— Светик, родной, мне нужно ехать в контору.
— Ты уезжаешь? — Она растерянно опустилась на табурет. — А как же я?
— Я ненадолго. Ты ничего не бойся. Главное — никого не впускай в квартиру и держи окна закрытыми. Хорошо?
Она кивнула.
— Помни, что скоро придет участковый врач. Сначала спроси через дверь…
— Да знаю я, — махнула она рукой. — Только не задерживайся долго. Обещаешь?
— Обещаю. И не забывай про газовый баллончик.
— Да помню я все, — и она вздохнула.
Поляки сидели у стола и дымили сигаретами. Пепельница была заполнена окурками.
— Здравствуйте, — сказал я, входя.
Поляки кивнули в ответ, и в их взглядах я прочитал неприязненную настороженность. Толик глазами дал мне понять, что дела плохи.
— Мы пришли ранее намеченного срока, чтобы выяснить некоторые важные вопросы, — сказал Тадеуш. — Мы столкнулись с ситуацией, в которой имеются неясные моменты.
Казимир старательно отводил взгляд в сторону.
— Как любые предприниматели, или, если хотите, капиталисты, мы считаем, что имеем право на изучение рынка, — продолжал Тадеуш. — Знакомясь с рынком, мы рассматриваем и прорабатываем различные варианты, чтобы выбрать наиболее для нас подходящий. Это практика, принятая во всем цивилизованном мире. И вдруг замечаем, что за нами устанавливается слежка.
— Какая слежка? — опешил я.
— Ваше недоумение лишь подтверждает наши предположения. Ваш товарищ, — Тадеуш кивнул на Толика, — проявлял чрезмерное любопытство, когда мы беседовали с одним из наших потенциальных компаньонов.
Я поднял руку, прерывая его:
— Я понял, о чем вы говорите — о баре «Интуриста». Поверьте, это было случайное совпадение — то, что вы и наш сотрудник там встретились.
— Мы тоже так сначала подумали, — жестко сказал Тадеуш. — Но сегодня мы узнали, что человек, с которым мы беседовали в баре, арестован.
— Соколовского арестовали? — вырвалось у меня.
Поляки переглянулись.
— Все это слишком некрасиво выглядит. Мы знаем, что у вас были трения с паном Соколовским, но методы, которые вы применяете в борьбе со своими конкурентами…