— Да будь они все прокляты… Петр, давай, уходим…
Я не шевелился. Маша отошла к Кэлосу, нагнулась, поднимая тело. Краем глаза я видел, как она тащила его к флаеру.
Как ты сказал, Кэлос? Каждый приходит в Тень по-своему? Кто мольбой, кто трудом, кто грабежом? Не надо волноваться?
Я посмотрел — туда, куда не заглянуть, в далекое далеко. Потомки улыбались.
— Будь оно все проклято, — согласился я с Машей.
Протянул Зерно синекожему.
Фасеточные глаза замерцали, поплыли, отражая свет Зерна.
— Даешь? Возвращаешь?
— Возвращаю. Даю, — признал я.
И бросил Зерно в подставленную ладонь, в жадно сжавшиеся пальцы, мигом укрывшие то, что было нужно нам обоим.
Вот только свет не пропал. В моей ладони, будто приклеившись к коже, мерцала еще одна огненная горошина.
Синекожий проворно разжал ладонь, будто убеждаясь, что не стал жертвой ловкости рук.
— Одно? И другое? Два? Зерна?
— Два, — согласился я.
Мигом вернулся страх. Передо мной был не скулящий, поверженный, недобитый враг, а соперник. Теперь и я чувствовал в руке тепло. Уже не чужое — свое.
И знал, что не хочу его отдавать. Никому.
На корточках, не вставая, я пятился от синекожего. Тот приподнялся, свободной рукой достал что-то из портупеи. Дьявол!
Но он не стрелял.
Я дополз до флаера. Приподнялся, цепляясь за обрез кабины. Мы замерли — словно два испуганных зверя, урвавшие по своему клочку добычи, но безумно боящиеся, что сопернику захочется иметь все. Какие, к черту, разумные представители великих цивилизаций! Два шакала, дерущихся за объедки антилопы, пока лев спит…
Если местные боги не спали, то они, наверное, устали хохотать, глядя на нас.
Одним рывком я заскочил в кабину, нырнул в спасительную мягкость тьмы. Увидел сквозь прозрачный корпус, как синекожий сиганул вверх по тропинке, под прикрытие скалы.
— Ты отдал ему Зерно? — закричала Маша. Я разжал ладонь, и она замолчала. Сказала, уже не так уверенно: — Но я видела…
— Мы получили свое, Маша. Свое.
Она посмотрела на Кэлоса — на мертвое тело, застывшее между нами.
— Значит, он… зря?
— Ничего не бывает зря.
Нет, конечно, мы все равно добыли бы Зерно, даже не будь с нами Кэлоса. Я был в этом уверен.
Вот только добыли бы его по-другому. Именно так, как собирались, отняв у других, не меньше нашего нуждающихся в Тени.
— Черт… — Маша вдруг засмеялась, откинулась на невидимой опоре. — Все в голове не укладывается… здесь ведь не умирают насовсем…
Она все смеялась, не отводя взгляда от мертвого тела.
— Надеюсь, он уже дома. Умывается после ратных подвигов…
Я не обрывал ее, Маше сейчас надо было сбросить напряжение. Пусть так. Мертвым не обидно. Если Кэлос и впрямь ожил человеком — ему не на что обижаться. Если его разум вознесся на следующий виток… то что ему этот захлебывающийся, готовый сорваться слезами женский смех…
— Я тоже надеюсь, что он дома, — деревянным голосом сказал я. — Ладно. Хватит, Маша.
Она послушно замолчала:
— Да. Извини. Нехорошо. Летим обратно, Петр. Нам надо поторопиться.
— Ты умеешь управлять такой машиной?
— Немножко. Мне объясняли.
— Тогда вези спокойно, без суеты. Нам ведь не надо убегать.
Маша наморщила лоб.
Я поднял ладонь, приоткрыл на миг. Алая звезда разбросала свой холодный свет.
— Мы не украли его. Мы получили свое, и никто не рискнет отнимать Зерно. В конце концов… такие идиоты, как мы с Кэлосом — это явление редкое, даже по вселенским масштабам…
— Дай посмотреть…
Я отдернул руку. Маша непонимающе смотрела на меня.
— Нет. Не надо. Лучше тебе не чувствовать этого.
— Чего?
— Жадности, — я улыбнулся. — Самой обычной жадности. Оно… оно дает почувствовать, насколько важно. Когда берешь Зерно в руки — перестаешь сомневаться, добро в нем или зло. Хочется укрыть… спрятать… зарыть в землю. В свою Землю. Чтобы пустило корни.
У Маши дрогнули плечи — словно пробежал по ее телу холодок, в бессильной попытке вырваться наружу.
— Я, пожалуй, и вправду… поведу флаер… — изменившимся голосом сказала она.
Рассвело.
Ночь вместила в себя все, что только можно вообразить. Вылазку за Даниловым, драку за Зерно, смерть Кэлоса.
Теперь ее время кончилось. Пора возвращаться. По-настоящему.
Домой.
Их было трое внизу, трое людей и рептилоид, и на миг меня ожгло безумной надеждой — Кэлос ожил человеком и вернулся…
Это был Крей.
Я выбрался из флаера. Маша шла на шаг сзади, с автоматом наперевес. Охрана… я вдруг почувствовал себя старым, очень старым, старше деда, старше Кэлоса и Крея, старше Земли Изначальной.
— Забрали, — сказал Крей. — Все-таки забрали.
Приятно сознавать, что и они ошибаются.
Разжав ладонь, я протянул ему Зерно. Он не коснется его, я знаю…
Крей молчал, вглядываясь в огненный шарик. Зерно меняло цвет, становясь то оранжево-желтым, то алым, то багрово-дымным.
— Значит, так? — спросил Крей.
— Так, — согласился я.
Он посмотрел на деда:
— Как я понимаю, Андрей, ты возвращаешься на свою планету?
— Да, — мрачно ответил дед. Ох и достанется мне за то, что ему пришлось общаться с Креем в условиях нехватки информации.
— Тогда у нас будет время докончить спор.
Теперь настала очередь Маши. На нее Крей глянул с большей теплотой:
— Уходишь?
— Конечно.
— Мне казалось, что наш мир пришелся тебе по вкусу. Я ошибся?
— Нет. Но…
— Не надо оправдываться. Излишне. Ты имеешь знания по пользованию техникой Лиги. Вам дадут корабль.
Маша молча наклонила голову.
— Крей, в нашем флаере тело Кэлоса.
Лицо Крея дрогнуло.
— Доигрался все же… Не беспокойтесь. Мы похороним тело.
— Он помог нам войти в Тень.
— Человеку в его возрасте вредно умирать.
— Это иногда полезно, чтобы остаться человеком! — не выдержал я.
— Кто знает? — Крей пожал плечами. — В любом случае он поступил, как ему хотелось. В последний раз выступил благодетелем… для целой планеты.
Возможно, его слова в чем-то и правдивы. Я не знал о Кэлосе того, что было известно Крею. Их спор длился веками, да и сейчас Крей пытался искать выход для Тени, а не прятался в пасторальном мирке.
И все равно — я только улыбнулся на эти слова, не отводя взгляда от Крея. Взгляд отвел он, наткнувшись на мою улыбку. Медленно сжав пальцы, я спрятал Зерно и лишь потом спросил:
— А разве этого мало, Крей?
Глава 5
Все повторяется.
Мы шли по туннелю Лиги, по нити между космической станцией и Землей Изначальной. Шли впятером. Я впереди, с Зерном в руке, за мной, эскортом, дед, Данилов и Маша, замыкал шествие Карел.
Если отвлечься от мелочей, вроде внешнего облика, точь-в-точь процессия синекожих чужаков.
Навстречу нам попадались люди, а изредка — существа, которых с людьми роднил лишь разум. Иногда нам приветливо улыбались, чаще проходили безучастно.
Новый мир вступает в Тень — это мелочь. Кто же от этого денется?
— Уйдем к Земле на корабле Лиги? — спросила Маша. Я покачал головой.
— Не надо. Нас ждет корабль, на бродячей планете.
Дед крякнул, словно мое решение ему чем-то ужасно не понравилось. Неохотно спросил:
— Петр, а стоит ли? Как я понимаю, в скорости мы много не выиграем.
— Коней на переправе не меняют, — попытался я отшутиться.
— Знаешь, — дед догнал меня, положил руку на плечо. — Что-то странное есть в том, что ты получил Зерно Врат. Ведь ты не хотел.
— Я старался.
— Петр, ну я же тебя знаю! Ты не мог изменить свою суть. Не мог заставить себя поверить в необходимость Тени!
— Но ведь я смог?
— Вот это меня и смущает… — дед вздохнул. — Никогда бы не поверил, что в молодых мозгах у меня станет меньше мыслей. Петр, я чувствую… что-то не так. И не могу сформулировать свои ощущения.
Мы остановились.
— Андрей Валентинович, но Петр так хотел… — примиряюще сказала Маша. — Он хотел, чтобы вы гордились…
Ой. Ну когда она окончательно разучиться звать его на «вы»? Когда дядю мне родит?
— Машенька, — дед окинул ее
— Но тень твоя тень
на этой стене
что ни день
караулит каждый мой миг
И тень моя тень
на стене пустой
немо
приглядывает за тобой
Дед кивнул. Морщась, как от удара. Прошептал:
— Ах, какой это был регрессор, Петя. Лучший регрессор Геометров. Дурачки… как же они такого не оценили…
В глазах его жила боль. И она била меня наотмашь — потому что нет большей боли, чем боль Наставника… Мне очень хотелось, чтобы он понял. Чтобы понял, и похвалил, и перестал сокрушаться… Я сказал:
— две наши тени бегут как псы
друг за другом бегут как псы
рядом с тобой рядом со мной
спущенные с одной
цепи
две наши тени два верных пса
ненавидящие тебя и меня
всё терпеливее день ото дня
всё голоднее день ото дня
— Вот как ты проходил Вратами, Пит, — лицо деда дрогнуло в муке. — Вот ведь как… когда за плечами такой долг… такая сила… Что с тобой?
«Куалькуа!»
Кожу вновь драло проволочной щеткой, наждачкой, рашпилем, беспощадно поглаживало изнутри.
«Ты отдал приказ!» — обиженно отозвался симбионт. «Переход к внешности Ника Римера».
Разве? Неужели? А почему бы и нет?
— Мы ведь будем возвращаться на корабле Геометров, — пояснил я. — Почему бы не войти в роль заранее?
Дед на миг прикрыл глаза:
— Да… конечно. Ты прав… Петр.
— Давайте поторопимся! — попросил я. Ну почему у них такие грустные лица? Почему обижаются мои лучшие-друзья, верные настолько, что готовы были силой исправлять ошибки — как Маша и Данилов… — Надо быстрее добраться до корабля!
Весь путь я продремал. Вполглаза, наблюдая за лучшими-друзьями, сидящими впереди. Интерьер корабля Лиги меня абсолютно не волновал, как и его системы управления, настроенные на Машу, как и принципы его движения. Все постижимо в этом мире. Все повторяется. Наружность не имеет никакой важности. Корабль должен везти — а как он это делает, дело десятое. Человек должен бороться за общее счастье — что бы с ним ни случилось.
Корабль знает свое дело.
А я — свое.
Мои лучшие-друзья разговаривали вполголоса. Неужели они думают, что я их не слышу?
— Ошибка — рассматривать человека только как тело, — говорил дед. Он умный. Он понимает… — Еще большая ошибка — рассматривать человека как память, как сумму знаний, как набор байтов информации. Если мы сделаем шаг и скажем, что личность определяется языком — то будем во многом правы.
— «Вавилон семь»… — сказала Маша.
— Конечно. Но это слишком расплывчато. Язык — это общество, а не личность. Все же есть еще один штрих… последний. Творчество. Что-то, созданное личностью, рожденное лишь ее разумом. Вот это уже будет близко к душе… опасно близко. Бедный мальчик Ник Ример… регрессор и поэт. Даже погибнуть как следует ему не удалось.
— Я могу подойти к Петру и поговорить… — сказал Карел.
Открыв глаза, я уставился на рептилоида. Пасть распахнулась в торопливой улыбке.
— Только это ничего не даст, — закончил Карел.
Я снова погрузился в дремоту. Только молил — про себя — корабль.
Быстрее. Быстрее. Мне надо донести Зерно. Моя планета в беде. Мой долг — спасти ее.
Сохранить для вселенной, для Дружбы.
«Петр. Конклав мобилизует силы. Большая часть Торпп покинула фотосферу своих звезд. Алари сгруппированы в две эскадры… основную и вспомогательную. Хикси и Даэнло расконсервируют свои флоты».
«Спасибо. Мы успеем».
Мне не надо объяснять, какая эскадра направится жечь мою родину, а какая… какая…
— Петр!
Они все стояли рядом. Свет в овальной рубке корабля потускнел. В экранах полыхали звезды.
Господи, они совсем рядом! А если бы решили отнять Зерно?
— Петр, — повторил дед. — Мы прилетели. Мы рядом с кораблем Геометров.
Я неловко встал из кресла.
— Мы можем продолжить путь и на этом корабле, — сказала Маша. — Лига предоставляет свои корабли тем, кто несет Зерна Врат.
— Нет, — я покачал головой. — Так мы прилетели?
— Ты спал, — тихо сказал дед. — Знаешь, у тебя было совсем детское лицо. Я не хотел будить…
Счетчик из-под ног деда сверлил меня взглядом.
— И Карелу не позволил, — добавил дед. Отступил, освобождая мне проход. Я медленно двинулся к шлюзу.
— Петр!
Я не обернулся. Люк. Второй. Чужой корабль… я все-таки немного боюсь его. Выйти… быстрее…
Наружный люк распахнулся — и я увидел небо.
Черное, черное небо. Звезды могут выбиваться из сил, заполняя небосвод. Двоиться, троиться, сливаться в группы. Все равно — черноты больше. Куда больше.
Спрыгнув на каменистую землю бродячей планеты, я обернулся, подал руку Маше. Корабль Лиги лежал на грунте — граненная игла из зеркального стекла. Звездный свет плясал на гранях.
Они спустились вниз, вслед за мной, такие близкие и далекие друзья…
— Идемте, — сказал я. Голос задрожал — я не ожидал от себя такого волнения, но оно не спросило, можно ли явиться.