– Вернее, она это сделала не одна, – пробормотал Марк. – Лучше скажите мне, кто же наш Николенька Ростов? А? Кто так очаровал вашу сестру?
Сергей смутился. Кажется, он не ожидал, что Корвин так быстро сумеет воспользоваться подсказкой.
– Послушайте, у вас нет никаких доказательств.
– Есть. Ваша сестра – соучастник убийства. Она достала бластер из сейфа отца. Она подменила оружие перед дуэлью. Сегодня принесла мне кофе, подсыпав туда снотворное. Доза такова, что я мог умереть. Последнее я могу доказать. Одного этого достаточно, чтобы ее обвинить.
– В попытке убийства?
– Именно.
– В этом случае Ксению ждет двадцать лет ссылки или стирание личности… На Китеже очень суровые законы.
– Я в этом убедился. Но я не стану ее обвинять, если вы мне поможете. Уверен, был еще как минимум один сообщник. Он и есть настоящий убийца. Если вы скажете, кто очаровал и подчинил вашу сестру, я найду подлинного убийцу. Он и будет за все отвечать…
– Корвин, почему я должен вам верить?
– Я нашел убийцу вашей жены. А теперь должен спасти своего друга. Он – центурион инженерных войск. Бывший звездолетчик… Как и вы. Он летал на “Сципионе Африканском”.
Сергей помолчал.
– Ради друга вы готовы стены пробить…
– А вы?
– Теперь у меня нет друзей.
– Я – ваш друг. И ваша семья всегда была в дружбе с Лацием.
– Лаций обречен… и наша семья обречена…
– Вы что, не понимаете? Вашего отца и вашу сестру использовал какой-то проходимец! Убил вашего двоюродного брата. Сергей! Опомнитесь! Вы же боевой офицер!
– Ну, хорошо! Я вам помогу… Признаюсь, меня посещали подозрения. Ксения время от времени попадалась на мелкой лжи. И еще – слишком много тратила. Но боюсь, если я назову имя ее кавалера, вам это вряд ли поможет.
– Мне поможет любая информация.
– Сомневаюсь, что вам удастся выгородить Ксению.
– Я все равно докопаюсь до истины. Рано или поздно. Но если я опоздаю… В этом случае я никого не пощажу. Клянусь своей памятью.
– Мне угрожают?
– У вас будет время предупредить Ксению. После того как я вернусь в Вышеград.
– Вы так уверены в себе? Похвально!
– Бластер вашего отца передан Гривцову. Вы понимаете, что вашего отца будут допрашивать?
– Она всегда была дурой… – прошептал Сергей. – Ладно, слушайте… Николенька Ростов – это некто Семен Лосев. Он даже не дворянин. Этот парень гостил у нас прошлым летом. Его привел в усадьбу старец Кир. Семен – мрачный и нелюдимый тип, на него никто не обращал внимания. Но что-то в нем было… демоническое… дерзкое… Говорил загадочно, ходил, приглядывался. И вот выглядел… Княжну Марью.
– Вы его видели в эти дни. Накануне убийства Стаса?
– Нет.
– Ночью… возможно, вы с ним сталкивались ночью.
– Нет, Марк. Если вы думаете, что он убийца… то нет.
– Почему ваша сестра не вышла за него замуж? Отец не позволил?
– Семен Лосев погиб полгода назад во время покушения на кабинет-министра, – как истинный китежанин, Сергей не отказал себе в удовольствии во время серьезного разговора устроить небольшой розыгрыш.
– Это точно?
– Ну… я сам труп не видел. Но уверен, что его нет в живых.
– Он был связан с Николаевичами?
– С озерниками. Кажется. Кабинет-министр собирается любой ценой разрушить озерные города. Есть люди, которые хотят этому помешать. Тоже любой ценой.
– Княжна Марья… простите, Ксения… она сильно горевала после смерти Семена?
– Она была как не в себе. Отец хотел везти ее в медицинский центр на обследование. Но она наотрез отказалась.
– Кто-то из друзей Лосева с ней мог связаться?
– Вполне… Хотя точно сказать не могу.
– Ну что ж… кое-что становится ясным, наконец. Верно, вы знаете больше, чем говорите.
– Я многое замечаю. Но забываю почти сразу. Политические интриги меня не интересуют.
– Конечно, вы же пятилетний ребенок. Лежите, в детской кроватке, читаете детские книжки. Кстати, вы очень правдоподобно разыгрываете пятилетнего малыша.
– Это не я.
Марк не удивился, услышав такой ответ.
– Кто же тогда обитает в детской?
– Какая жадность! Вы хотите раскрыть все тайны.
– Это не жадность, а страсть.
– В детской обитает мой клон. Теперь, как вы знаете, существуют технологии, позволяющие за несколько месяцев вырастить взрослого человека… – Марк вспомнил Николу и кивнул. – Только сознание у него остается младенческим. С годами это несоответствие выправится. А пока мой двойник лишь недавно перестал пачкать подгузники.
– Жестоко. Вы создали двойника и лишили его разума…
– Нет. В шестнадцать у него будет сознание взрослого человека.
– И кем он будет себя ощущать?
– Моим телохранителем. Многие люди держат подобных двойников. Обычно именно их похищают и убивают. Им платят за краткость жизни иллюзией богатства и власти. Жестоко? Наверное… Я сам осуждал подобную практику, пока необходимость не вынудила меня к ней прибегнуть, – в голосе Сергея зазвучали вызывающие интонации. Кажется, он и сам понимал, что стал участником некрасивого действа. Но что он мог сделать – пленник усадьбы, пленник обстоятельств… и (будем уж откровенны) пленник своего отца. Сражаться с анималами было куда проще.
Рабство… опять рабство… Марк внутренне передернулся и почти физически ощутил на шее охват проклятого ошейника.
– Как долго вы намерены прятаться в усадьбе?
– Это моя тайна. Я вам ее не уступлю.
– Жаль. Я так и дрожу от любопытства. Ну что ж… Взамен окажите другую любезность, князь.
– Это не касается моих близких? – насторожился Сергей.
– Нет. Если только вы не состоите с Киром в родстве. Потому что мне как раз нужен старец Кир, о котором вы мельком упомянули в разговоре.
– А, старец Кир!
– Да, старец Кир. Вы можете его найти?
– Завтра он будет у нас в усадьбе.
– Ну, тогда до завтра. Да, кстати… Друз, которого обвиняют в убийстве и которому грозит самая настоящая смерть, помог мне найти убийцу Эмми. Никола, этот ваш анфант террибль, изуродовал его. До сих пор, если приглядеться, на лице Друза можно разглядеть шрам.
Корвин резко развернулся и быстро зашагал к дому.
Уже занимался рассвет. Марк пробыл в саду гораздо больше часа. Ну что ж… Сергей помог ему в расследовании, теперь пусть поможет “княжна Марья”.
Некрасивая, умная, положительная, сходящая с ума от одиночества.
Жандарм поджидал Марка у входа.
– Что вы делали в саду? – спросил строго, опять осматривая камеру.
– Вы обещали отдать мне вечный фонарь.
– Что вы делали в саду?
– Беседовал с князем Сергеем. Занятный малыш. То есть внешне он как взрослый, а умом как ребенок.
– Это вы расследовали дело анимала на Психее? – спросил жандарм.
Корвин кивнул.
– А я когда-то летал на “Изборске”… – Жандарм отдал Марку вечный фонарь.
Придя в свою комнату, Марк фонарь вскрыл, вытряхнул из корпуса белый влажный комок… Подумал, зашел в туалет и бросил комок в унитаз. Похоже, Андрею Константиновичу скоро придется заново отделывать покои для гостей.
Глава VII
Тюрьма
Что с особой тщательностью реконструировали на Китеже, так это казематы. Образцы для подражания имелись почти совершенные – Шлиссельбург и Петропавловская крепость на Старой Земле. Их копировали многократно и достоверно. Ледяная сырость, железные койки, суконные одеяла, стены, выкрашенные темно-зеленой, в полумраке казавшейся черной краской – все было воспроизведено с любовью (если слово “любовь” здесь уместно). У Друза, уроженца Лация, планеты теплой, где даже в северных широтах созревает виноград, где в домах редко включают обогреватели, а чтобы увидеть снег, надо отправиться на полюс, на второй день пребывания в каземате начался насморк. Из носа постоянно текло, глаза слезились, он оглушительно чихал, и озноб пробирал его до костей. Чтобы немного согреться, он расхаживал взад и вперед. Это мало помогало. Но движение немного успокаивало. Усидеть на месте Друз не мог. Да и сидеть на неудобном стуле больше получаса было почти невозможно, а койку на день убирали. Что, если приговорят к пожизненному? Он содрогнулся, представив, что ничего больше не увидит, кроме этих стен, этой койки, этой железной двери с глазком, в который постоянно открывают и закрывают. Друзу пришла в голову нелепая мысль, что заглядывают туристы. И женский голос, что слышится в коридоре время от времени – этот голос, бубнящий заученные фразы, принадлежит экскурсоводу. Нарядные дамы и скучающие мужчины по очереди заглядывают в глазок, а экскурсовод торопливо перегоняет табунки туристов от одной камеры к другой.
Друза эта мысль рассмешила. Но он не рассмеялся, а оглушительно чихнул.
В одном Марк был прав. Друз видел убийцу. Он знал, кто стрелял в Стаса. Он мог бы кинуться на него в тот момент… плевать на бластер… то есть не плевать, конечно… Но не страх остановил Друза. Нет, не страх…
Дверь в камеру распахнулась, на пороге возник молодой офицер в зеленом мундире с золотыми эполетами. Его волосы, напомаженные и завитые, жирно блестели. На верхней губе аккуратная полоска усов выглядела старательно нарисованной.
– Арестант Друз, прошу следовать за мной! – приказал офицер.
Центурион подчинился. Выйдя в коридор, он никого не увидел, но уловил запах духов и жареных орешков. На полу валялись яркие обертки. Одна – подле самой двери его камеры. Друз даже разглядел этикетку. “Фисташки”. Он обожал фисташки. И Лери помнила про эту его слабость. Тюремный робот, кряхтя, катился из одного конца коридора в другой, собирая обрывки с пола.
– За мной, – повторил офицер.
Друзу захотелось поднять выброшенную обертку. Что, если она валяется здесь неспроста? Что, если это послание? Он сделал вид, что споткнулся, громко чихнул и в каком-то нелепом пируэте подхватил пакетик из-под фисташек с пола. Спешно смял и засунул в рукав.
Офицер, кажется, ничего не заметил. Мог заметить наблюдатель, в чьем распоряжении сотни камер. Но если ли камеры наблюдения в коридоре – арестованный не знал.
Офицер вывел Друза во двор. Неправильный прямоугольник был очерчен красно-коричневыми ветшающими казармами. Одинаковые длинные здания в два этажа. Два яруса зарешеченных окон, облупленные стены, изъеденный сыростью фундамент. Все это видел Друз, но видел нечетко. Картинка уходила на задний план и расплывалась, потому как внимание арестанта было приковано к деревянному помосту. На помосте – огромная плаха, желтая, иссеченная, кое-где бурая. Или это только кажется, что бурая? В плаху вогнан топор – лезвие ушло в дерево до половины. Сеял мелкий дождь, и по светлой деревянной рукояти медленно стекали капли. Рукоять блестела, как лакированная. Друз почувствовал, что у него подгибаются колени.
– Разве на Китеже отрубают головы? – спросил он охрипшим голосом и оглушительно чихнул. – А я надеялся – только вешают.
Из глаз его текли слезы. Но он с чистой душой мог списать эти слезы на проклятый насморк.
– Вешают редко. То есть теперь почти никогда, – объяснил офицер, знавший все тонкости вопроса. – После того, как был раскрыт заговор озерников, правительство приняло решение казнить путем отсечения головы.
– Бунт озерников? Я ничего подобного не слышал. – Друз хотел сказать, что не только про озерников, но и про Китеж мало что знает, разве что некоторые особенности общения в галанете, но потом передумал. – Они же все там счастливы, на дне…
– Бунт озерники подняли пятьдесят лет назад. Они хотели подчинить себе наземные княжества. Устроили тайную встречу. Собрались все главы открытых озерных городов. Но среди них был наш агент, он и выдал заговорщиков. Почти двести человек были приговорены к смерти…
– Двести человек, – зачем-то повторил Друз.
– Они сидели вон в том каземате. – Офицер указал рукой куда-то за спину Друза. – Смотрели, как готовят этот помост и эту плаху, как строятся солдаты. Как пришел палач. Двести человек – это много крови. Она стекала по каменному желобу вон в ту решетку.
Друз повернулся и посмотрел туда, куда указывал офицер. Там в самом деле мутно поблескивала решетка. Сейчас тонкая струйка дождевой воды несла к стоку мусор – веточки, стебельки травы. Возле самой решетки грудой лежали вывалившиеся из кладки серые камни. И вдруг все переменилось. Заскрипели деревянные ступени, на помост шагнул здоровяк в красной рубахе. А возле помоста, внизу, уже толпились, тесня друг друга, люди с одинаково бескровными лицами, в белых рубахах, со связанными за спинами руками. Вот один из них стал подниматься на помост. Послышался барабанный бой, но самих барабанщиков не было видно. Человек подошел к плахе. Остановился. Палач с треском рванул рубаху, обнажая спину и плечи. Белая, лишенная загара кожа. Человек опустился на колени, покорно положил голову на деревянную колоду. Палач наклонился, отвел в сторону пряди длинных светлых волос. Взмах топора. И по желобу, быстро, слишком быстро помчался алый густой поток.
“Головидео, всего лишь головидео…” – мысленно попытался успокоить себя Друз. Но зубы против воли выбили предательскую дробь.
Тем временем на помост уже поднимался новый приговоренный.
– Лаций обречен! – донесся из-за стены многоголосый возглас. – Смерть убийце Рюриковича! Смерть!..
Голограммы казнимых поблекли и отдалились, утратили свою реальность.
– Смерть! – уже вовсю ревели за стеной.
– Мне отрубят голову? – спросил Друз.
– Да, за умышленное убийство вам отрубят голову. Но если вы сознаетесь, то Великий князь может вас помиловать. Он милосерден к тем, кто раскаялся.
Алый поток вливался в черные зевы решетки. Друз понимал, что все это – и казнь, и ручей крови – виртуалка, иллюзия. Надо лишь дотронуться до алого потока и убедиться… Но Друз не осмелился.
– Они не раскаялись? Двести приговоренных, и никто не раскаялся? – недоверчиво спросил он.
– Никто.
“Не верю”, – хотел выкрикнуть Друз, но опять промолчал.
Офицер не торопился, позволяя арестанту в полной мере насладиться исходящим от тюремного двора ужасом. Друз ощущал липкое дыхание смерти спиной и затылком.
– Смерть лацийцу! – надрывался голос за стеной.
“Нет!” – хотелось орать арестованному, мчаться куда-то, хватать пересохшим ртом влажный тягучий воздух.
“Нет”, – сказал другой голос коротко и твердо, будто центурион вновь очутился на “Сципионе”, и командир линкора отдавал ему приказ.
Центурион Лация не имеет права трусить.
Друз приосанился, расправил плечи, сверху вниз глянул на сопровождавшего его офицера. Благо рост позволял. Офицер смутился. Оглянулся зачем-то. На помосте вновь мелькал сделавшийся алым топор. Будто эмалью его покрыли.
– Ничего страшного, – сказал Друз, – я заметил: он отрубает голову одним ударом. Ни разу не промахнулся. Волосы у меня короткие, мешать не будут. А рубашку я сниму заранее, чтобы ворот не рвали. Или еще, знаете, могут ножницами вырезать. А ножницы холодные… бр-р-р…
– Идемте, – офицер указал арестанту на ворота, ведущие назад, к казематам. Экскурсия, похоже, не удалась.
Друз хмыкнул, хотя это уже, наверное, было излишним. Игрой. Позой. Но Друз не мог себе в такой малости отказать.
“Вот если бы Лери видела…” – он представил, что шагает по палубе линкора, и шаг сам собою стал пружинист.
– Вам страшно, – шепнул офицер ему в спину.
“А вот и нет!” – хотел по-мальчишески крикнуть Друз, но не крикнул, сдержался, и понял, что теперь уже точно одержал в этой крошечной схватке победу.
– Лаций обречен! – неслось из-за стены.
– Да, кстати, забыл спросить… Когда в Вышеграде карнавал? – поинтересовался Друз.
– Скоро придет, – отвечал офицер. – Но вас казнят прежде.
После уличного света в камере было почти черно. Друз наткнулся на стул и едва не упал. Постепенно глаза вновь привыкли к полумраку. Похоже, в камере нет даже видеонаблюдения – настолько строго соблюдена реконструкция.
Арестованный улучил миг, когда никто не заглядывал в глазок, развернул обертку фисташек. И не удивился, обнаружив на внутренней стороне надпись на латыни.
“Признайся в убийстве! Нам нужно выиграть время, – гласила записка на обертке. – Потом К. тебя вытащит”.
Почерк, несомненно, принадлежал Лери. Друз шмыгнул носом. Но это шмыганье тоже можно было списать на насморк. Заключенный опустился на колченогий стул, уперся локтями в колени.
Признаться в убийстве – просила Лери. И этот офицер, что демонстрировал настоящую плаху и виртуальную казнь, он тоже требовал: признайся! Они что, сговорились – Лери и этот офицер? Обертка задрожала в руке Друза. Ну, этот тип – понятно, ему надо запугать заключенного, чтобы тот от страха потерял остатки мозгов. Но Лери! Как она могла посоветовать такое?