Не все картинки намекали на строительные проекты или суровые испытания, были тут и образчики «чистого искусства». Питер обратил внимание на множество классических репродукций Мухи, Тулуз-Лотрека, коллаж Брака или кого-то вроде и гигантскую фотографию, подписанную: «Андреас Гурски. Рейн II», казавшуюся почти абстракцией в простоте располосицы зеленого поля и синей реки. Были тут и факсимиле старых кинопостеров с изображениями кумиров далекого прошлого: Бинга Кросби, Боба Хоупа, Марлен Дитрих и даже Рудольфа Валентино. Всем сестрам по серьгам. Действительно, в размахе им не откажешь, хотя удивляло вот что: не было ни одного изображения, которое вызвало бы в памяти действительно существующий и по сей день уголок на Земле или страстную эмоцию.
Питер жаждал выбраться на свежий воздух и направился к ближайшему выходу.
Это еще, конечно, вопрос, можно ли было океан влажного воздуха, поспешившего приветствовать Питера, едва он вышел на солнце, назвать «свежим». Уж неподвижным он точно не был. Обрывки воздуха приподнимали пряди Питеровых волос, пытаясь приласкать кожу под ними, другие токи в это время проскользнули под одежду и добрались до тела, которое он пытался скрыть под ней. Но на этот раз было легче. Единственная прослойка между ним и атмосферой — его дишдаша — промокла в мгновение ока и сразу же обвисла на нем. Было несколько тяжеловато плечам, зато приятно во всех других местах. Ткань, хотя и достаточно тонкая, чтобы не душить, все-таки была достаточно плотного плетения, чтобы скрыть тот факт, что под ней больше ничего не надето, и достаточно жесткой, чтобы не липнуть к телу. Они с атмосферой хорошо поладили.
Питер стремительно шагал по асфальту вдоль наружной стены здания СШИК, отдавая предпочтение тени, которую отбрасывало бетонное чудище. В сандалиях ноги дышали, выступавший между пальцами пот тотчас же испарялся. Воздух щекотал ему икры и лодыжки, на самом деле это не было неприятно, наоборот — доставляло удовольствие. Настроение у него поднялось, подспудная тревога забылась сама собой.
Завернув за угол, он заметил, что идет вдоль витрины кафетерия. Солнце горело на стекле, мешая ему разглядеть, что там внутри, но он увидел слабые очертания столиков и людей, собравшихся вокруг них. Он махнул рукой в дымку, на случай если кто-то его заметил и тоже помахал. Ему бы не хотелось, чтобы его сочли заносчивым типом.
Отведя взгляд от бликов, он заметил нечто неожиданное: широкий тент, установленный в паре сотен метров от главного здания. Его ярко-желтый навес, то ли полотняный, то ли парусиновый, расслабленно провис, натянутый на стойки. Питеру довелось однажды вести свадебную церемонию под такой же конструкцией, еще он видел нечто подобное на берегу моря и в общественных парках. Навесы защищали от солнца и дождя, их можно было легко разобрать, хотя вот эти сооружения выглядели куда основательнее. Под тентом в тени было заметно движение, и Питер решил прогуляться к ним и разведать.
Четверо — нет, пять человек танцевали под тентом. Только не парами, а в одиночку. Впрочем, нет, может, они и не танцевали, может, это была какая-то китайская гимнастика.
Подойдя поближе, он увидел, что они на самом деле упражняются. Этакий тренажерный зал на открытом воздухе, оборудованный не сложными хайтековскими электрическими тренажерами, а простыми деревянными и металлическими конструкциями, напоминающими скорее оснащение детской площадки. Здесь была Моро — она качала ноги с помощью утяжеленного колеса. Тут был и Би-Джи. Он выжимал мешок с песком, надетый на шкив. Трое других были Питеру незнакомы. Мокрые от пота, все пятеро увлеченно работали со своими ярко раскрашенными снарядами, растягиваясь, шагая, сгибаясь и скручиваясь.
— Питер, вот так класс! — воскликнул Би-Джи, не прерывая своих ритмичных упражнений.
Его руки, когда он поднимал и опускал мешок, были толщиной с Питеровы ноги, узлы мышц бугрились, будто их надували кузнечными мехами. На Би-Джи были мешковатые шорты, доходящие почти до лодыжек, и ветхая хлопковая майка, сквозь которую проступали его соски, похожие на заклепки.
— Эти снаряды для тяжкой работенки, Би-Джи, — сказал Питер.
— Для меня что работа, что игра — все едино, — ответил Би-Джи.
Моро не заметила прихода Питера, но в той позиции, в которой она находилась — лежа на спине с поднятыми ногами, выжимающими вес, — это, наверное, было бы проблематично. На ней были надеты белые шаровары, соскользнувшие на бедра, и безрукавка, оголяющая живот. Ткань промокла от пота и стала полупрозрачной, Моро дышала звучно и ритмично. Да, обзор для Би-Джи открывался беспрепятственный.
— Все торчком, чувак, все торчком! — завопил он.
Поначалу Питер принял это за неприличный каламбур. Что вполне вязалось со стёбом ниже пояса еще тогда, на корабле, да и вообще с образом неунывающего верзилы. Но, вглядевшись в лицо Би-Джи, Питер осознал, что тот рассеянно смотрит в никуда, полностью сосредоточившись на своей тренировке. Может быть, его сознание и фиксировало Моро как некое подвижное пятно, но как женщина она была для него невидима.
Там была еще одна особа женского пола — рослая, жилистая белая дама с редкими рыжими волосами, собранными в конский хвост. Ноги ее болтались в нескольких дюймах над землей, когда она подтягивалась на брусьях. Она улыбнулась Питеру, но эта улыбка как бы говорила: «Представимся друг другу как следует позже, когда я буду посвободнее». Двое неизвестных мужчин тоже были поглощены своими занятиями. Один стоял на низкой платформе на шарнирах и вращал бедрами, уставившись на свои ноги. Другой сидел на паукообразной конструкции и касался лицом коленей. Руки его были сжаты в замок на затылке, крепкие, как металлические скобы, за которые он уцепился ступнями. Он был замкнутой цепью под напряжением. Мужчина резко вытолкнул корпус вперед, и Питеру показалось, что один из его узловатых позвонков выскочил из-под кожи и взлетел в воздух. На самом деле это было насекомое. Шатер приютил под своим навесом множество насекомых, похожих на кузнечиков или на саранчу, они преспокойно сидели то тут, то там прямо на человеческих телах, но в основном кишели на поверхности тента — зеленые на желтом.
Снарядов под навесом хватило бы человек на десять. Питер задумался, правильно ли то, что он не присоединился к тренирующимся. Может, ему следовало бы выбрать себе тренажер и чуточку поработать на нем, всего несколько минут — вполне достаточно, чтобы никто не решил, что он приходил просто поглазеть. Но он никогда всерьез не тренировался, и притворяться было бы глупо. Да и вообще, он же новичок, и люди, конечно, поймут, что ему необходимо освоиться на месте.
— Приятный денек, — заметила Моро.
Она закончила качать ноги и переводила дух.
— Не просто приятный. Прекрасный! — ответил Питер.
— Да уж, — согласилась Моро и отхлебнула воды из бутылки.
Зеленая комаха прицепилась к ее майке, как раз между грудей, притворяясь брошью. Моро не обращала на насекомое никакого внимания.
— Кофе отстирали? — спросил Питер.
Она посмотрела на него с недоумением:
— Кофе?
— Кофе, который вы расплескали из-за меня.
— Ах это…
По лицу ее было видно, что у нее с тех пор были десятки разных загвоздок и дюжина дел, посему вряд ли стоит полагать, что она помнит столь тривиальное событие.
— Это был не кофе.
— Белоцвет?
— Цикорий с ячменным экстрактом. И да, чуточку белоцвета. Чтобы загустить.
— Надо будет как-нибудь попробовать.
— Да, оно того стоит. Не ждите, что это будет самая прекрасная вещь на свете, и вы не будете разочарованы.
— Отличный подход на все случаи жизни, — заметил он.
И снова она посмотрела на него так, будто бы он нес околесицу. Он улыбнулся, махнул рукой на прощание и удалился. Бывают на свете люди, с которыми ты никогда не состыкуешься, и не имеет значения, сколько попыток ты предпримешь и сколько подобных случаев встретится на твоем пути. Может быть, Моро — именно такой случай. Но какая разница? Как неоднократно, при каждой возможности напоминали Питеру дознаватели из СШИК, он здесь не ради нее.
Питеру пока что не хотелось возвращаться в здание, поэтому он все больше удалялся от базы. Он понимал, что будет беда, если ему внезапно станет худо или он вдруг утомится, но он сознательно рисковал. Его здоровье и выносливость в любом случае очень скоро ожидает суровая проверка, когда он отправится в оазианский поселок, не имея с собой ничего, кроме Библии и одежды, которая на нем сейчас.
На горизонте, отчетливо выделяясь, торчали две не то силосные башни, не то трубы, Питер не мог разглядеть. Но совершенно определенно это был не Большой Лифчик, не та форма, однако он терялся в догадках, что это на самом деле. Над ними не вился дым, так что это, наверное, все-таки силосные башни. Наверное, они как раз из тех вещей, о которых Грейнджер рассказывала ему, встретив после прилета? Этот разговор, якобы состоявшийся между ними, который он так постыдно забыл, грозил раздуться до фантастических размеров: экскурсия по всему вокруг с подробными комментариями и ответами на все мыслимые и немыслимые вопросы. Стоит иметь в виду, что количество информации, которую могла сообщить Грейнджер при первой встрече, вовсе не безгранично.
Он шел к этим башням десять минут и двадцать, а те все не приближались. Шутка перспективы. В городе здания и улицы дают более точное представление о том, как далек или близок горизонт. А в естественных, нетронутых ландшафтах об этом можно только гадать. И то, что кажется нам расположенным не далее одной-двух миль, на самом деле может оказаться в нескольких днях пути от нас.
Надо бы поберечь силы. Следует развернуться и отправиться назад, к базе. Впрочем, как только он принял это решение, в поле зрения показался автомобиль, едущий как раз со стороны силосных башен. Это был джип, точно такой же, как и у Грейнджер, но, когда он подъехал ближе, Питер понял, что за рулем не Грейнджер. Это была та крупная, мужеподобная тетка, которую он уже видел в кафе за одним столом с Би-Джи. Она плавно затормозила до полной остановки прямо рядом с ним и опустила стекло:
— Удрали из дому?
Он усмехнулся:
— Просто осматривался.
Она бегло оглядела его:
— Осмотрелись?
Он рассмеялся:
— Да.
Она жестом предложила ему сесть в машину, и он подчинился. В салоне был такой бардак, что на заднем сиденье ему не хватило бы места, и воздух отсырел, кондиционер не работал. В отличие от Грейнджер, эта женщина явно не чуралась оазианской атмосферы. Кожа ее лоснилась от пота, слипшиеся кончики волос сочились влагой.
— Время ланча, — произнесла она.
— Мне казалось, ланч уже был, — сказал он, — или то был завтрак?
— У меня молодой растущий организм, — сказала она.
Ее тон как бы намекал: я знаю, что я здоровенная, но это меня волнует меньше всего. На руках ее бугрились мускулы, а грудь, заключенная в бюстгальтер, контуры которого выпирали сквозь ткань футболки, была как у матроны.
— Я хотел узнать, что это такое, — сказал Питер, указывая на башни-трубы.
Она глянула на башни в зеркало заднего вида, когда машина тронулась:
— Вон те? Это нефть.
— Нефть?
— Ну, не совсем. Что-то вроде нее.
— Но из нее можно сделать топливо?
Она печально вздохнула:
— Ну вот… Это вопрос, который тянет за собой много других вопросов. Я имею в виду, каким путем вы пойдете? Создадите двигатель, который будет работать на новом топливе, или устроите пляски с бубном вокруг самого топлива, чтобы оно заработало в старых двигателях? У нас тут велись бурные…
Дорогой Питер, —
Питер заметил, что Би не упомянула Курцберга. Очевидно, что когда она писала письмо, то еще не получила его, Питера, последнего сообщения. Может, она как раз сейчас читает его, именно сейчас, когда он читает ее строчки. Маловероятно, но мысль о такой синхронной интимности была слишком соблазнительной, чтобы ей противиться.
Не истязай себя тем, что я не с тобой. Если бы Господь предполагал, что мы должны выполнить эту миссию вместе, то Он бы так и устроил. У меня есть мои собственные небольшие «миссии» здесь, не такие революционные или экзотические, как твоя, но все равно стоящие внимания. Где бы мы ни были, жизнь подбрасывает нам потерянные души на пути. Разгневанные, испуганные души, не принимающие свет Христа и проклинающие мрак.
Заметь, христиане тоже способны игнорировать свет Христа. С тех пор как ты уехал, в нашей церкви крутится дурацкая суета — буря в стакане, но огорчающая чрезвычайно. Несколько прихожан, в основном старейшие члены прихода, ворчат, что, мол, делать нам нечего, как только нести Слово Божие «пришельцам». Их главный аргумент, что, дескать, Иисус умер только для людей. Более того, если придавить на этот счет миссис Шенкланд, то она уточнит, что Он умер ради белых англичан из среднего класса, проживающих в «центральных графствах»! Джеф как пастор совсем не плох, но слишком озабочен «дублерством» и хочет популярности. Его проповеди искренни, но никогда не переходят границ, в отличие от твоих. Так что… ропот не смолкает. «Почему не Китай? И здесь миллионы нуждающихся, дорогуша». Мерси, миссис Шенкси, вас забыли спросить.
Что ж, мой милый, мне действительно надо идти и принять душ (если водопровод опять не накрылся) и раздобыть что-нибудь пожевать. Вся моя любимая «успокоительная» еда подозрительно исчезает с полок универсама (даже тех ужасных, но удобных «низкокалорийных» рулетов нет уже неделю!). Что ж, меня вынуждают вооружиться другим десертом, чем-то вроде шоколадного эклера с изюмом из местной пекарни. Может, это даже к лучшему — надо же как-то поддерживать местного производителя.
На этой назидательной ноте твоя жена шлет тебе свое восхищение и обожание.
Би