Наступило пауза. Мы допивали пиво.
Я позвал официанта, расплатился с ним. Когда мы поднялись, я заметил, что Артема слегка пошатывает, он же не привык к выпивке, как я.
Мы вышли с ним на улицу, я решил проводить его до дома, на что Артем ответил отказом.
– Я хочу побыть один, – сказал он.
Я покачал головой в знак протеста.
– Я просто доведу тебя до дома, ты много выпил. Всякое может случиться...
– Я выпил всего два бокала пива.
– Посмотри, ты еле на ногах стоишь. Я тебя напоил, значит, я за тебя в ответе.
Он тяжело вздохнул, и мы направились в сторону его дома. Можно было доехать на трамвае, минут за пять, пешком же идти получалось около получаса. Мы пошли пешком.
На небе взошла полная луна, ее временами скрывали тучи. Становилось зябко.
Минут десять мы шагали молча. Каждый думал о чем-то своем. Артем внезапно споткнулся и чуть не упал. Я хватил его за руку и потянул на себя. От этой заминки он пришел в себя, огляделся вокруг.
В стороне высилось недостроенное здание, которое начали возводить еще во времена СССР, но успешно забросили. Мусорные баки, балки, груды кирпичей создавали печальный пейзаж. Вышки далеких кранов торчали за деревьями.
– Знаешь, – как-то необычно тихо сказал Артем, – Я не могу смотреть на строительные краны, на летящие самолеты.
– Почему? – спросил я тем временем, деловито отряхивая его куртку – видать, обтерся нечаянно об какую-то стену по дороге.
– Мне становится страшно тоскливо и одиноко. Еще меня «глючит».
– Это как?
– Это похоже на эпилепсию. Увижу самолет в небе, так напряжение возрастает настолько, что непроизвольно сжимаются все мышцы. Мне становится ужасно больно. А иногда напротив, так хорошо, что я готов кричать от счастья. Тысячу миров проносятся в голове, а потом – бац! И я снова возвращаюсь в наш мир, и мне тоскливо от того, что существует тысячи миров, но ни в одном нет места для меня.
– Может, все-таки есть, но ты сам чего-то боишься, от чего-то прячешься?
– Ты не понимаешь меня, – вздохнул он.
– Я, по крайне мере, пытаюсь, – сказал я.
Мы подошли к его дому. Поднялись на его этаж. Тут на него что-то нашло, и он мне все высказал.
– Знаешь, почему ты не понимаешь меня?
Я помотал головой.
– Потому что ты пришел в нашу тусовку, как проходимец, ты ничего не знаешь об интеллекте, вот потому ты и не понимаешь меня!
В его словах было столько досады и разочарования, что я невольно съежился.
Артем отворил дверь, шагнул в коридор и включил свет.
– Ты постоянно спрашивал меня, – продолжал он, – как сделать то, как сделать это. Ты не понимал элементарных вещей! Как можно быть таким тупым, чтобы не рассчитать градус, не знать синуса?! Ты спрашивал нас о всякой ерунде и не мог сделать ничего толкового. Возьми почитай учебник математики, но тебе лень! Вот потому ты и не поймешь меня. Никогда. Ты не умеешь мыслить абстрактно.
Я молчал.
Он скинул ботинки, ушел в свою комнату, а я почему-то последовал за ним.
Страшный бардак, царивший вокруг, смутил меня. Впервые я по-настоящему задумался над тем, насколько странный этот человек.
Артем уселся на разбитый диван и уставился на свой компьютер.
– Вот он понимает меня, – сказал Артем, показывая пальцем на старый «пентагон», – Им я живу, я люблю его.
– Но это просто компьютер, – возразил я.
– Это ты просто компьютер, – огрызнулся Артем. – Ты бездушная машина, биологический робот, человек-калькулятор, бизнесмен! А у него есть душа. У него есть история.
Я опешил. Что я мог сказать на это? Артем почти никогда не пил, зря я ему столько позволил выпить. Но я не думал, что все так далеко зайдет.
А он закрыл руками лицо, сжался и вдруг заплакал. В этот момент он был похож на нерожденного младенца в чреве матери.
Я сел рядом с ним и осторожно обнял его за плечи. Я действительно не понимал его, но я пытался понять, ведь даже напоил я его для того, чтобы найти ключ к нему.
Я гладил его плечи, волосы, мне хотелось, чтобы он перестал плакать, чтобы он снова стал самим собой. Но я действительно был для него биологическим роботом, бездушным и к тому же глупым.
Вскоре он затих.
– Уходи, – прошептал он.
Я встал с дивана, вышел в коридор и принялся обуваться. Потом еще раз оглянулся на дверь его комнаты. Если бы он не довел себя до такого состояния, то, наверное, был бы счастливым человеком.
Я хлопнул дверью, спустился по лестнице, взял еще бутылку пива в ларьке неподалеку от его дома и пошел гулять в сторону недостроенного заброшенного дома. На душе было очень тяжело. Я уселся на какие-то бетонные плиты и, разглядывая унылые, осыпавшиеся стены разваленной многоэтажки, принялся анализировать пережитое.
У меня было ощущение, что все мы приходим в этот мир для того, чтобы с чем-то разобраться, что-то понять и пережить. Вот я и пытаюсь понять почему-то его чувства, его виденье мира. Почему у него такая судьба, почему он такой? Я ведь не знаю ничего о его детстве, я совершено ничего не знаю о его окружении. Кого он любил? Как он жил до знакомства со мной, чем он занимался до того, как у него появился этот компьютер? Говорят, он закончил школу с золотой медалью. Еще говорят, что он отличный математик, а еще ему пророчили счастливое и обеспеченное будущее. Но в какой-то момент его разум дал сбой, и он, вместо того, чтобы направить всю силу своего ума в социально полезное русло, замкнулся на какой-то рухляди. Все, что он придумывал и изобретал, делалось для очень старых компьютеров. Он был, наверное, маленьким гением в своем замкнутом мирке, из которого боялся выглянуть.
А что я мог для него сделать?
Сработал сигнал телефона. Я посмотрел на экран, пришло очередное SMS.
«Расширяя сознание, ты познаешь себя. Познавая себя, ты творишь».
В России волна популярности Спектрума поднималась несколько раз. Каждая волна рождала свои легенды. Были здесь и талантливые инженеры, и талантливые программисты, а также композиторы, художники, журналисты. О спектрумовских тусовках говорили по телевизору, писали в газетах. Первая волна пришлась, собственно, на тот момент, когда в России только начал появляться этот компьютер, в восьмидесятых годах. Тогда Спектрум имел объем памяти примерно от 16 до 48 килобайт. И в качестве внешнего носителя информации использовал обычные магнитофонные кассеты. Грузились они долго, и качество загрузки сильно зависело от качества магнитофона.
Уже в девяностых началась новая эра Спектрума в России, крупные инженерные фирмы занялись изготовлением этого компьютера. Ведущими фирмами были «Скорпион» и «Профи». Остальных мне уже просто не припомнить. Примерно тогда люди начали медленно переходить на дисководы, а некоторые умельцы умудрились подсоединить к Спектруму жесткий диск и IBM клавиатуру, а также мышку. В это время Спектрум был, пожалуй, наиболее популярен у нас, так как такие компьютеры, как IBM PC или MAC были еще слишком дороги для рядового пользователя.
Эта волна – «второй легион». Тогда уже по всей России начали устраиваться крупные фестивали и конкурсы, на которые люди съезжались со всей страны и ближнего зарубежья. Самые крупные проводились в Москве и Санкт-Петербурге. А именно – Englight, СС, Fantop и другие. В то время наши программисты делали невероятные успехи. На столь слабый компьютер умудрились «перевести», перепрограммировать игры, уже успевшие стать мировыми бестселлерами на более мощных платформах: Doom, WarCraft, UFO-1-2.
Примерно с начала девяностых Спектрум, наконец, обрел музыкальный трехканальный процессор, что породило множество композиторов и музыкантов, которых увлек чиповый звук. Но как бы не менялся Спектрум, графика его оставалась на том уровне, на котором он и был создан. Конечно, рождались идеи, как усовершенствовать его графику, но, как видно, пользователей это мало заботило. В то время как прочие компьютеры развивались в сторону улучшения графики, этот компьютер удовлетворял людей своим минимумом.
Артем сидел на диване и сверлил взглядом какую-то точку в пространстве. Потом вдруг вскочил на ноги и принялся судорожно перебирать все шкафы. Какие-то бумаги, приборы, микросхемы – все полетело наружу. Потом тряпки, носки, нижнее белье. Он что-то искал, но сам не знал, что именно.
С досады он несколько раз стукнулся лбом об шифоньер. Заплакал, сполз на пол и постучал по нему кулаком. Потом сел и уже более осмысленно стал копаться в своих старых вещах.
Он нашел несколько тетрадок из техникума, старую фотографию своего класса, старые рисунки. Больше ничего не было. Обняв эти вещи, он заплакал с новой силой. Прошлое звало его назад. Когда человеку плохо в реальном мире, он либо прячется в свои фантазии, либо бежит туда, где ему было хорошо.
Артем вспомнил, что, когда он учился в техникуме, вся тусовка была живой. Они встречались, обменивались информацией, они были вместе.
Он встал, включил Спектрум и загрузил электронный журнал «Спектрофон». Заиграла старая чиповая музыка.
– Что ты ищешь? – прошептал он сам себе и сразу же ответил, – Прошлое. Верни мне все, сделай так, чтобы все были живы, чтобы мы снова творили и радовались своему интеллектуальному миру. Или хотя бы убей меня.
Он положил на стол локти и уткнулся лбом в свои руки. Прошлое не вернуть, все самое дорогое осталось там.
Артем включил музыку погромче, и в обнимку с тетрадками отправился в постель. Он еще долго лежал на грязном диване, пока глаза его не закрылись сами собой.
Сон его длился недолго, но сновидение было ярким.
Он видел странную картину. Его кухня. На замызганной газовой плите варится борщ. Крышка открыта, из большой белой кастрюли поднимается горячий пар. Вдруг оттуда с ужасными криками попыталась вылететь птица. Крылья ее были обварены, кожа слезла, сквозь кожу проглядывали вываливающиеся внутренности. Птица поднялась над кастрюлей и снова упала туда.
Артем проснулся, было утро. У него болела голова. Он выбросил из рук старую тетрадку и фотографию, выпил немного воды из-под крана и принялся собираться на работу. Ему нужно было прийти раньше всех, чтобы положить деньги в кассу.
Он еще успел подумать о том, как маленьким ребенком, в деревне, поймал на озере утенка. Принес его бабушке. И бабушка, не долго думая, отрубила утенку голову, ощипала перья и кинула его в борщ.
***
На улице было пустынно. Наверное, ночью прошел легкий дождь, так как асфальт был мокрым, пахло прелой травой и придорожной глиной. Артем подошел к трамвайной остановке. До открытия магазина еще оставался целый час.
Первые утренние птицы щебетали на ветвях. Они всегда просыпаются слишком рано, Артем знал это еще с того времени, когда ходил в школу. И он сам специально вставал в ужасную рань, чтобы насладиться пустыми улицами и птичьим щебетом.
По сверкающим на солнце рельсам едет трамвай. Старая желтая краска местами облупилась и осыпалась. Водитель трамвая угрюмо разглядывает горизонт.
Сев в трамвай на потертое кресло, Артем попытался вспомнить вчерашний день. Он много выпил, два или три бокала пива, раньше он столько не пил. Не любил спиртное. А тут такая ситуация… Он потерял контроль. То, что таилось в его подсознании, что не должно было вырваться наружу, вырвалось.
Боясь подобного срыва, Артем всегда отказывался от алкоголя, как будто чувствовал, что может натворить такого, за что потом будет стыдно.
Он взглянул в окно и увидел, что дома как будто толпятся на безлюдных улицах. Ни души. Мистика пустоты, которая зовет к себе. Пустота, в которой нет эмоций, нет горя, но, может там есть спасение? Ему захотелось, чтобы этот трамвай увез его туда, где всегда тихо и пусто. Там он сможет забыть о смерти Спектрума и «Сцены».
В старом магазине, где раньше продавали дискеты с играми, сейчас продают компакт диски. Артем перестал туда заходить год назад, ведь продавец в том магазине не сменился, и Артему было страшно видеть его, как живое напоминание о прошедшем времени. Мимо этого магазина он каждый день проезжал на трамвае. И каждый день с тоской рассматривал вывеску «mp3, mpeg4, avi самые низкие цены в городе».
– Да что ты будешь делать, – закричал вдруг водитель трамвая! – Чертовы голуби!
Артем успел увидеть, как в пыли у рельсов трепыхался окровавленный комок перьев.
И вспомнил свой сон.
***
Он подошел к своему магазину. Белые жалюзи были распахнуты, центральная дверь открыта и возле нее стоял круглолицый, низенький, слегка пузатый и лысоватый человек в сером пиджаке. Зам директора магазина. Это насторожило Артема, в глубине души он испытал страх, но тут же успокоил себя. Даже если они и сосчитали кассу, и обнаружили недостачу, он все объяснит и вернет деньги, благо они у него в кармане.
Зама зовут Евгением Петровичем, ему уже за тридцать, ему все легко можно будет объяснить, не то, что крикливой директрисе. Вообще, Петрович был неплохим малым, хоть и говорил много, чересчур быстро и часто не по делу. Он ухитрялся никогда не ругаться с начальством, да и с кем бы то ни было. И даже, когда какой-нибудь хамоватый остряк заявлял, что с «бабой-начальником может смириться только педик», Петрович лишь отшучивался или принимался убеждать неудавшегося обидчика в его неправоте так настойчиво и терпеливо, что его предпочитали никогда не трогать.
Заметив Артема, Евгений Петрович выплюнул недокуренную сигарету в урну и натянуто, даже как-то зловеще, улыбнулся.