— А ну-ка, тихо! — кричит Эрик и взбирается на ящик рядом с перилами возле пропасти.
Я смотрю на него, скрестив руки, чтобы не выдать себя мандражом. Интересно, что он скажет. Раздается звон чего-то вроде гонга, и вопли постепенно затихают, хотя шепотки не прекращаются.
— Спасибо, — произносит Эрик. — Как вам известно, мы собрались здесь, потому что Андре, неофит, покончил с собой сегодня днем. — Шепотки тоже замирают, остается только рев воды на дне пропасти. — Мы не знаем почему, — продолжает Эрик, — и было бы легко оплакать утрату сегодняшним вечером. Но мы не избирали легкую жизнь, когда вступали в Бесстрашие. И истина в том…
Эрик улыбается. Была бы я понаивней, то сочла бы улыбку искренней.
— Истина в том, что Андре сейчас исследует загробное, неведомое место. Он ушел в другой мир, сам сделал шаг чтобы попасть туда. Кому из нас хватит смелости ступить во тьму, не зная, что лежит за ней? Андре еще не стал членом фракции, но можно не сомневаться: он был храбрым!
— Что за чушь? — взвиваюсь я.
Но крики и возгласы толпы заглушают мой голос. Бесстрашные одобрительно восклицают на разные лады высокими и низкими, звонкими и глубокими голосами. Их рев подобен реву потока.
— Мы прославим его сегодня и будем помнить вечно! — вопит Эрик с таким благостным выражением на лице, словно это приятный воскресный пикничок, а не панихида. Кто-то протягивает ему бутылку, и он воздевает ее вверх к потолку.
— За Андре Отважного!
— За Андре! — ревет толпа.
Вокруг нас поднимаются руки с бутылками, а бесстрашные речитативом повторяют его имя.
— Андре! Андре! Андре!
Они твердят его имя, пока оно не утрачивает всякое сходство с именем и становится похожим на примитивный клич древнего племени. Я смотрю на Трис, она тоже в недоумении.
— Отважный? Отвагой было бы признать свою слабость и покинуть Бесстрашие, несмотря на позор, — она будто выплевывает эти слова.
— Это всего лишь дань уважения, — говорит ей Юрайя.
— Как можно отдавать дань уважения тому, кого не уважаешь? — фыркает Трис, и краска заливает ее щеки. — Это смехотворно, он повесился и Эрик называет это храбрым поступком?
— Он не был отважным! Он был подавлен, он был трусом, он чуть не убил тебя! — я тихонечко глажу ее по плечу, чтобы успокоить.
— Разве это здесь принято уважать? — Трис, кажется, сейчас расплачется.
— А чего ты ждала? — спрашивает Уилл. — Осуждения? Андре уже мертв. Он ничего не слышит, и уже слишком поздно.
Какой идиотизм! Андре позавидовал высокому рангу Трис и, в сговоре с такими же трусами, организовал неудачное покушение. А, испугавшись последствий, решил свести счеты с жизнью. И теперь его считают храбрым? Да что за хрень творится с Бесстрашием?
Не знаю, куда я иду. Наверное, никуда, просто подальше отсюда. Трис сдана на поруки Фору, а ребята ушли в тату салон вместе с Алом, который хоть и пытался извиниться, но дружеского общения у нас не особо вышло. Я брожу по темному, спортивному залу, пока не оказываюсь в классе метания ножей, решив потренироваться в одиночестве. Скинув каблуки, я сгребаю ножи со стола и монотонно расстреливаю мишени. Тяжелая сталь приятно холодит кожу, избавляя от всех ненужных и неприятных мыслей, оставляя лишь нестерпимый азарт, балансирующий на грани с детским ребячеством.
Ну и что?
Мне всего восемнадцать лет, имею я право немного расслабиться, пусть хоть таким способом?
Не знаю сколько я тут торчу, дырявя клинками дерево, может, часа два. В «Яме» заметно похолодало, а куртку я не взяла. Нужно возвращаться в спальню, но близкое соседство с душевой, где несколько часов назад повесился Андре, не вызывает во мне никакого желания спать. Я еще немного дурачусь, пока холод не начинает настойчиво подниматься по ногам, к самому сердцу.
«Пора идти» — решаю я, и тут ощущаю чье-то присутствие.
Он стоит неподвижно, а отблески тусклой лампы, зловеще играют тенями на его лице. Не зная чего ожидать, я торопливо обуваюсь и стараюсь убраться подальше от лидера. И тут он смотрит на меня, нехорошо смотрит. Не зло, не раздраженно, просто нехорошо, и я чувствую себя под этим взглядом крайне уязвленной, а он не спеша подходит ко мне. Впечатление производит не только взгляд. Вся его фигура, манера двигаться вызывают легкий трепет, как при встрече с хищником, когда не знаешь, что разумней: замереть на месте или убежать сломя голову. Он пугает и завораживает одновременно.
В его руках снова нетвердо балансирует бутылка, он жадно глотает из ее горла, ставит на стол и приваливается к тренажерам, все так же хищно на меня глядя. Глаза его холодны, в них плещется презрение. Сжав в кулаки пляшущие пальцы, я пробую взглянуть на него твердо и прямо, но мой взгляд упорно уходит в сторону, будто ломаясь, а его молчание начинает беспокоить.
— Кто это у нас тут? — пьяно, и как-то даже развязно тянет он, сильно сощурив глаза. — Слабая и мелкая неофитка из Дружелюбия, страшно популярная у лидеров Бесстрашия. Ты не знаешь, какого хера?
— Ты пьян, Эрик. Я не хочу…
— А кто-то здесь спрашивает что ты хочешь? — Он разводит руками и оглядывается, будто бы здесь и правда кто-то еще мог быть. — Я спрашиваю совсем другое. Кто ты такая, ебтв*юмать, и почему я, сука, всегда и везде натыкаюсь на тебя и твой поганый несдержанный язык?
— Мой несдержанный язык? И это ты мне говоришь? — я знаю, что он пьян, что бесполезно с ним спорить, да что там бесполезно, крайне опасно… Но иногда тормоза отказывают мне, что сейчас и происходит. — А кто растрепал всем о моих страхах, давая возможность надо мной издеваться? Кто восхваляет придурка, который трусливо решил сначала убить маленькую девчушку из-за рангов, а потом покончил собой, зная, что мести не избежать! И ты мне говоришь про мой язык!
— Ах вот как! Бл*дь ты поганая, как ты смеешь мне выговаривать? Ты появилась здесь и все пошло наперекосяк, а все почему? Потому что ты перестала бояться! Так вот, я тебя заставлю бояться так, как ты никогда еще в своей жизни не боялась!
Он бросается вперед, молниеносно сокращая расстояние, хватает меня за плечи и сжимает их, словно тисками. «Ох, зря я его дразнила, зря!» — подсказывает мне мозг, так не вовремя принявшись воспитывать. Мороз пробегает по коже, закусив губы, я зажмуриваюсь, уверенная, что Эрик меня сейчас ударит. Его совершенно безумный вид дополняют безжизненные глаза, в которых, кроме ненависти и злобы, плещется… О, Боже, нет, только не это! Отчетливо и совершенно неприкрыто в его глазах прослеживается похоть.
— Смотри на меня, — говорит, а скорее, приказывает он. Голос тихий и вкрадчивый, проникающий в самую душу, отчего там становится так тяжело, точно я проглотила булыжник.
— Да пошел ты к черту, — не выдерживаю я напряжения.
— Обязательно, — хмыкает Эрик. — Только чуть позже. — И, прижав меня к себе, вцепляется жестким поцелуем в мою шею, прикусывая нежную кожу. Я с перепугу бью его в колено острым мыском туфли, и когда он отшатывается, бросаюсь к ближайшей мишени, выдергивая нож.
«Живой я не дамся» — решаю я. — «Ни за что!»
Он насмешливо ухмыляется, приближаясь. «Не остановится!» — обреченно уверяюсь я и замахиваюсь, целясь в грудь, но за мгновение до соприкосновения лезвия с телом, Эрик перехватывает мое запястье, выворачивает, и нож выпадает. Он отшвыривает его ногой в сторону.
— Схватила нож, бей без промедления, — покачивая головой и обдавая меня крепким перегаром, насмешливо говорит мне заплетающимся языком Эрик. — А не можешь, так нечего и пытаться, мелкая, ничтожная шлюшка.
Задохнувшись от негодования, обиды и страха, я упускаю время и оказываюсь прижата спиной к его груди. Командир зажимает меня в мощном локтевом захвате и принимается шарить руками по моему телу.
— Не надо. Пожалуйста, не надо, — словно обезумев, шепчу я. — Не надо, не надо…
Становится так горько и стыдно, что ему без труда, без зазрения совести, без особых усилий удается меня сломить, заставить умолять. Слезы и крик душат уже изнутри.
Подсечка по ногам, и я падаю на колени, а он наваливается сверху, резко дергая подол платья, с оглушительным треском разрывая ткань. С первого раза у него ничего не выходит, и Эрик, рыча как зверь, дергает сильней, что я взвываю от отчаяния, но широкая ладонь тут же затыкает мне рот. Я исхитряюсь вцепиться в его руку зубами, тряся головой из стороны в сторону, матерясь, и лидер залепляет мне по губам и сильнее стискивает рот, впиваясь пальцами в лицо.
Я извиваюсь, как могу, рывком отбросив назад свою голову, вдариваю ему затылком в челюсть.
— Сука, — разозлившись, цедит он сквозь зубы.
Голос, словно через вату, проникает в уши, оттеняясь неясным гулом в сознании. Эрик хватает мой затылок всей пятерней и тыкает лицом в пол, я только успеваю чуть повернуться, спасая нос и зубы от увечий, как бровь и скула врезаются в дощатые половицы. В голове будто что-то взрывается, заставив охнуть от удара, вся правая сторона лица медленно немеет, а потом разливается болью.
А Эрик все продолжает вдавливать мою голову в пол, крепко удерживая за затылок, пробираясь второй рукой под платье и пытаясь стянуть к коленям белье. Я верчусь, словно змея, но тонкое кружево лопается от его напора, лишая меня хоть какой-то ложной защиты, не оставив больше никаких преград. Упрямо продолжая вырываться, слушая его прерывистое и тяжелое дыхание, я, в надежде, замираю, когда рука с моих бедер исчезает. Но поняла как ошиблась, когда слышится щелчок пряжки ремня, и всем телом прижимаюсь к холодному полу, не давая возможности взять себя как уличную шавку.
Командир, чертыхаясь, отпускает мою голову, зажимает горло и дергает вверх, подсовывая другую руку под мой живот, притягивая ближе.
«Доигралась!» — мелькает последняя мысль.
Я задыхаюсь, хриплю, пытаясь кричать, когда чувствую упирающийся в меня член, и сжимаю сильней ноги от безысходности. И тут слышу голоса, пробивающиеся эхом по всей спортивной площадке. Эрик матерится в мою макушку и отпускает меня, я тут же вскакиваю на ноги и бросаюсь бежать…
Не помню, как оказалась на крыше, но прячусь там, поджав околевшие ступни под себя. Любимые туфли я где-то потеряла, согревает меня только одно тонкое, разорванное платье. Осенний дождь падает капелькой на лицо, потом на плечи и руки, и обрушивается стеной с темного, ночного неба.
Дождь смоет мои слезы…
====== «Глава 14» ======
Поезд не спеша, но настойчиво набирал ход, с фырканьем разрезая осенний воздух, словно тупым ножом. Оставляя позади холодный, серый перрон, удаляясь все дальше… все дальше, пока он не скрылся за горизонтом в ночи. Мимо окна пролетали темные силуэты — поезд шел по городу. Где-то вдалеке, на небе, зажигались первые звезды, одна ярче другой, провожая своим сиянием, летящую, по стальным рельсам, вереницу вагонов. А за окном по-прежнему мелькали немые, неосвещенные, черные дома.
«Скоро», — подумала я.
Кровь отхлынула от моего сердца, прихлынула снова, пробежала полный круг, еще один круг. Жизнь совершала свое круговращение и пульсировала в сердце, только для того, чтобы выстукивать свой ритм, ничего не оставляя, кроме серой мглы. А впереди была только черная ночь. Все то, что поезд оставлял позади, я будто оставляла на года, я могла больше ничего этого не увидеть: здешние небеса и темно-серые тучи, коробки старых домов, бескрайние поля. Вот поезд сделал огромную петлю и подходил к высотному зданию со стеклянной крышей.
«Пора».
Холодный, ночной ветер хлестнул в лицо из открытой двери вагона, трепал полы расстегнутой куртки, обдавая своей свежестью, приветливо призывая в прозрачные объятья.
— Пора, — скомандовал невидимый голос.
Я глубоко вдохнула, выдохнула, и, разбежавшись, прыгнула на мимо проносящуюся крышу, практически уже ощущая ее поверхность под своими ногами. Но она… исчезла. Растворилась в ночи, словно в густом молоке тумана. И страх зашевелился в душе глубоко-глубоко, страх и твердая уверенность, что все так не должно быть. Не должно, нужно хоть что-то делать.
И мрак расступился, разлетелся в обрывки, превращаясь в сумрак и вертикальную стену перед глазами, в которую с силой впечаалось мое тело, так, что дыхание мгновенно выбилось из легких. Но пальцы вцепились за невидимый выступ над головой, так крепко, так жадно, как в последний раз, словно точно знали, что больше шанса не будет. Это действительно так, оставалось либо позволить себе упасть в пустоту, либо карабкаться из последних сил вверх.
«Вверх, только вверх».
Я уперлась мысками ботинок в стену, начала шарить по ней в поисках хоть какой-нибудь опоры, трещинки, маленькой выбоинки, подтягиваясь на руках все выше и выше, помогая себе всем телом выбраться на поверхность, сопротивляясь силе притяжения и бешеным порывам ветра. Нога нашла небольшой разъем в сплетении арматуры с бетоном, и словно вклеилась, удерживая меня на стене, позволяя забраться, наконец, на крышу, вытянутся в полный рост, ощутить под ногами опору.
«Я справилась, я смогла».
Порывы ветра внезапно исчезли, пропало небо над головой. Вокруг начали проявляться очертания помещения, выстроились ровной чередой серые плитки, неоновые лампы с бледным цветом, ряды ржавых раковин. Я чувствовала под ногами воду и оглянулась, голые ступни шлепали по мокрому кафелю, по спине, плечам, животу бежали теплые струи воды. Я нежилась под ними, нежилась и расслаблялась.
Метнувшаяся тень от двери, прижала меня намертво к плиточной кладке, крепко ухватив за шею, сомкнув ледяные пальцы обручем вокруг моего горла, начала душить, похищая так необходимый воздух. Из груди вырвались рваные хрипы, жалкие, уничтожающие всхлипы. Они словно молили о пощаде, выпрашивая ничтожную возможность о таком сладком глотке кислорода. Мои пальцы вцепились в удерживающий меня ошейник из рук черной тени, царапали нещадно чужую кожу, выдергивая слабую гортань из стальной хватки. Я боролась, всеми силами боролась, пока свет не стал меркнуть перед глазами, пока судороги не пробили током меня насквозь. До самой последней секунды. Но за мгновение до апофеоза, мне удалось освободиться от оков, я жадно вдохнула воздух, полные легкие воздуха, еще и еще. Он наполнил меня до краев, вливая спасение от удушья, и темная тень растворилась перед глазами, исчезла, я жива…
— Очнись, — громкий приказ взрывается в моем сознании.
Резко выдохнув, я открываю глаза и дергаюсь от неожиданности всем телом, испуганно вскрикнув, от прожигающего меня серого взгляда. Эрик нависает надо мной. Сердце пропускает удар и сжимается в ужасе спускаясь к пяткам.
— Фор, — хриплю я, извиваясь на железном кресле, отбиваясь ногами, вырывая свои запястья из ладоней командира. — Фор…
— Да успокойся ты, — рявкает лидер. — Все кончилось.
Я замираю, заметив маячившего за спиной Эрика инструктора. Он ободряюще хлопает меня по плечу и проясняет ситуацию:
— Это всего лишь симуляция, успокойся, ты сама себя душишь.
— Идиотка, — бросает командир. — Все руки мне изодрала когтями.
Он недовольно качает головой и отпускает мои запястья, потирая алеющие царапинки на своей коже. Я завороженно смотрю на его руки, наконец, сообразив, что это снова был пейзаж страха.
— Все в порядке, в порядке, — как мантру твержу я себе.
Эрик убирает свое колено, прижимающее мои ноги к креслу, и отходит к стене, застывая там соляным столбом. Разглядывает мою моську безучастным взором. Что он, вообще, здесь делает? Когда начиналась моя симуляция, в комнате был только Фор. Зачем лидер пришел сюда? Мне два дня удавалось его избегать всеми способами, вчера я даже убежала со стрельбища на крыше, когда командир решил сам проверить наши навыки.
Не хочу его видеть. Не могу.
— Ты в норме? — спрашивает Фор.
— Да. Я справилась?
— Справилась.
Я прячу лицо в ладони от изучающих взглядов, собираюсь с мыслями, унимаю нервную дрожь.
— Я пойду? — тихо обращаюсь к инструктору, делая вид что лидера здесь нет.