Коснулась колючей щеки плотно сжатыми губами и выскочила из комнаты… Ох, и чем же это так пахнет?
На раковине лежала вчерашняя рубашка Сокола: замоченный воротничок, судя по всему, долго и усердно терли. Прежде чем зашвырнуть эксклюзив от Gucci в ванну, я со злорадством отметила, что помада полностью не отстиралась.
…Качнулся на длинной цепочке золотой брегет…
Немного болела голова. То ли от недосыпа, то ли наоборот. В последнее время ни о каком режиме и речи не было, и мой бедный организм, за годы привыкший к определенному графику, не слишком хорошо относился к поздним чаепитиям и внеплановым побудкам.
…Темная улица, зыбкий свет фонарей…
Нервы опять же. Как-то не привыкла я к атакам зомби, похищениям и маньякам, режущим себя на кухне среди ночи. Суккубы мне тоже раньше не встречались. К счастью. Нужно будет тетрадочку господина доктора еще раз пролистать и заварить себе что-нибудь покрепче. Упокоительное… Тьфу ты! Успокоительное конечно же.
…Человек в инвалидном кресле…
Умылась холодной водой. Хорошо. А что до больной головы — в сумочке должен быть анальгин… Пока еще тот чай заварится.
Посмотрела в висевшее над раковиной зеркало…
…Бледное лицо, горящие глаза…
«Ты знаешь, что нужно делать!»
— Настя! Ну наконец-то! — обрадовалась моему появлению Натали. — Мы тут уже слюной захлебываемся.
— Мм… — Я принюхалась. — Понимаю. И что это?
— Антон приготовил омлет с грибами, гренками… Еще с чем-то. Но пока ты не придешь, даже попробовать не дает!
— Хочу, чтобы Настя первая оценила, — смущенно пролепетал охотник.
— Либо он решил тебя отравить, либо Сергею пора ревновать, — с ухмылкой вывел Сокол.
Сегодня колдун изображал из себя респектабельного джентльмена, восседая за столом с газетой в руках, в новой отглаженной рубашке, строгих костюмных брюках… и босой. А газетка наверняка прошлогодняя, с хозяйских антресолей.
— Снова куда-то собираешься? — Я проигнорировала его насмешку.
— Была такая мысль. А что, хочешь составить компанию?
— Похоже, Сергею в самом деле пора ревновать, — состроил злобную рожицу Серый.
— Давай ты потом этим займешься, а? — предложила Нат, ерзая на стуле от нетерпения. — Антош, дели уже свой омлетик! Не вынуждай меня повышать голос.
Голос… Далекий и близкий… Голос в моей голове…
— Хлеб забыли нарезать. — Я направилась к шкафу.
— Настя, ну вот же он! — Баньши указала на тарелку, на которой были разложены тоненькие кусочки пшеничного батона.
— Я черный хочу. У нас ведь остался?
Взяла из шкафчика нож. Аккуратно проверила пальцем лезвие — острый.
Обошла вокруг стола, ища доску для резки. Видела же где-то здесь!
— Антон, не заставляй людей нервничать. — Сокол отложил газету. — Накладывай. Обещаю, что не притронусь, пока Анастасия не снимет пробу.
Я стояла как раз за его спиной. Видела сильные широкие плечи, загорелую шею, темные волосы. Вдруг захотелось подойти к нему, прижать к себе, запустить пальцы в густую шевелюру…
— Настюха… — Сережка сглотнул. — Насть, т-ты чего?
Натали испуганно застыла с открытым ртом. Светлый замер с ложкой в руке, а на стене позади него выросла тень и медленно двинулась в мою сторону.
— Антон, не смей. — Голос Сокола звучал негромко, но ровно и уверенно. Даже несмотря на то, что я сейчас одной рукой держала его за волосы, а второй уже прижала к горлу отточенное лезвие кухонного ножа.
По щекам потекли слезы. Пальцы намертво вросли в рукоять. Надавить и резко в сторону…
— Ася, убери нож. Пожалуйста.
— Не… могу…
— Послушай меня. Слушай меня, только меня, поняла? Брось нож.
— Я не могу!
Сделай же что-нибудь, придурок! Усыпи меня, выруби! Иначе — надавить и в сторону. Я и так держу его из последних сил!
— Ася…
Он едва шевельнулся, и рука дрогнула. Вскрикнула Натали, зазвенела в шкафах посуда…
— Не надо… — Я захлебывалась слезами, но понимала, что не могу этому противостоять. Я знаю, что нужно делать: надавить и в сторону. Только так.
— Выйдите все. Антон, Сергей, Наташ, пожалуйста, выйдите.
Зачем он делает это? Зачем велит им уйти? Неужели не понимает, что у него нет шансов справиться с этим в одиночку? И у меня нет. Надавить и…
Я закрыла глаза. Пустая улица, темные окна домов… Фигура человека в инвалидном кресле под фонарем в конце темной дороги. Он ждет. Я должна ему помочь. Должна…
— Не слушай никого, только меня. — Голос Сокола заставляет вернуться в реальность. — Только меня, слышишь? Ты слышишь?
— Да, — всхлипнула я.
Рука уже болела от напряжения. Но если я расслаблюсь, если позволю ей жить своей жизнью…
— Я не могу тебе помочь. — Он сказал «тебе», а не «себе», словно это в мою шею сейчас врезалось лезвие ножа. — Я ничего не могу сделать, Ася. Ты сейчас закрыта для любого воздействия, кроме того, под которое уже подпала. Ты же понимаешь, что это не ты? Тебе ведь не за что меня убивать…
Зомби, спящие, суккубы, страшная сказка, в которую превратилась всего за неделю моя тихая, размеренная жизнь, — разве это не повод?
И человек в инвалидной коляске. У него Сережкины глаза и чужой, жесткий взгляд, Сережкин голос, но с резкими незнакомыми нотками. Он сказал, что я нужна ему. Я жизнь…
— Помнишь, мы говорили о доверии? — Колдун, еще секунду назад напряженный до предела, вдруг расслабился, мягкие волосы выскользнули из моих пальцев, и голова мужчины откинулась назад, уперлась мне в живот. — Я тебе доверяю.
Мгновение замешательства. Для меня, не ожидавшей от него таких слов. Для меня, не понимающей, что же он задумал. Сердце замирает. Рука с ножом неуверенно вздрагивает…
Дальше помню лишь сомкнувшуюся на запястье клешню. Резкий рывок. Помню, как что-то хрустнуло в плече и как тяжело стало дышать, когда лицо уткнулось в пахнущую дорогим одеколоном рубашку. Несколько болезненных ударов о столешницу выбили нож из не желавших разжиматься пальцев, и я почувствовала, что начинаю задыхаться, — никакой магии, только сдавившая горло рука.
— Прости…
Хотела сказать, куда ему пойти с этими извинениями, но воздуха не хватало даже на стон. А потом — темнота…
Длинная улица и человек в инвалидном кресле под еле светящимся фонарем…
— Что это? — Голос Натали долетал, казалось, с ночного неба.
— Все, что я могу сейчас сделать.
И Сокол. Живой.
Человек под фонарем укоризненно покачал головой. Порыв холодного ветра подхватил с асфальта колючую пыль и швырнул мне в лицо. Я зажмурилась…
Открыла глаза и увидела склонившегося надо мной Сережку. Лишь на миг, прежде чем вернуться на пустую темную улицу.
— Что в шприце? Что ты собираешься ей вколоть? — Серый злился, его пугала неопределенность и, наверное, то, что сам он ничем не может помочь.
А кто может?
Мужчина в инвалидном кресле скривил в ухмылке губы: никто, все бесполезно. Я и сама это понимала. Мне не уйти из этой темноты. Не уйти от него…
— Я не проверил сразу, но, похоже, они успели взять у нее кровь, пока она была без сознания. Теперь пытаются управлять ею и на ментальном уровне, и на физическом. Привязку я не разорву, но если немного изменить состав крови, это ослабит воздействие.
— Алекс стал на диво предусмотрительным. — Нат говорила тихо, но человек под фонарем слышал каждое слово.
— Алекс или тот, на кого он работает. Акопян не смог бы взаимодействовать с Ван Дейком напрямую. Нужен медиум, который призвал бы дух голландца. Мы снова утыкаемся в неизвестного телепата… Придержи ей руку.
Игла вошла в вену, но боли я почти не почувствовала. Куда сильнее болела сейчас голова — просто раскалывалась. Я так и не выпила таблетку, не заварила чай… И Антошкиного омлета не попробовала, а он старался…
— Ася, ты меня слышишь?
— Да.
Не только слышу, но и вижу: побледневшее лицо, глаза, в кои веки не ледяные — живые, взволнованные. А на шее тоненькая алая полоска, и несколько темных капель расплылись на рубашке — снова стирать…
— Отправь меня в кому, — попросила я шепотом.
В кому. В тишину. В пустоту. В стерильную чистоту реанимации. Лучше туда, чем снова на темную улицу к чужаку с Сережкиным лицом.
— Раньше нужно было соглашаться, — натянуто улыбнулся Сокол. — Сейчас просто держись.
Держаться. Неплохая мысль. Только за что? За кого? Закрою глаза и снова окажусь на пронизывающем ветру, под блеклыми фонарями…
— Держись, Настюха. — Серый крепко сжал мою руку. — Все будет хорошо, вот увидишь.
Лицо чужака, словно маска, наложилось поверх родного, с детства до последней черточки знакомого лица, день за окном померк, и по комнате заскользили тени. Я не хотела возвращаться во тьму, и тьма решила прийти ко мне…
— Сокол, — негромко окликнула колдуна Натали. — Не похоже, что ей намного лучше после твоих манипуляций. Нельзя пускать все на самотек, потом может быть поздно.
— Я знаю. Антон, дай мне телефон. У тебя же есть номер Ле Бона?
Держаться. Не поддаваться тьме. Остаться в реальности, на постели в комнате Нат, рядом с Серым… которого почти уже не видно за мрачной иллюзией.
Да, умом я понимала, что это всего лишь иллюзии — и пугающие тени, и искажающие лица маски, и зловещее эхо, сопровождающее теперь каждый звук. Понимала, но не могла избавиться от страха в сердце, и подпитываемые этим страхом мороки обретали силу…
— Антоша. — Когда охотник приблизился (они все подходили ко мне время от времени), я схватила его за руку. — Антош, а зачем ты хотел меня отравить?
Нелепая попытка пошутить провалилась с треском.
— У нее бред, — пролепетал лысый.
— Нет, — сказал уверенно Сережка. — Не бред. Да, Насть? Она спрашивает, почему ты хотел, чтобы она первой попробовала твой омлет.
Милый мой, хороший. Только ты всегда понимал меня с полуслова. Промелькнул перед глазами наш старый дворик, голубятня, теремок в парке, буквы на стене коммуникационного туннеля. «С+Н=Д». Сначала ты выцарапал «Л», а потом навел внизу еще одну черточку, будто расставил все на свои места. А теперь мы снова все перепутали. Зачем?
— Так ты про омлет? — Антон присел рядом с кроватью, прямо на пол. — Ну, понимаешь… — Он огляделся и понизил голос до шепота. — Понимаешь, я готовить не умею. Совсем. А Ксюшка мне после одного фильма говорит про героя: вот, мол, какой мужчина, сам готовит, завтрак любимой в постель подает… А это вообще боевик был! Взрывы, погони, главный герой всю дорогу кого-то мочит — а ей этот завтрак запомнился! Ну и мне, значит, тоже… Короче, я этот рецепт нашел в Интернете, несложно вроде. Попробовал приготовить пару раз — ничего так. А Ксюшке… Вдруг не понравится? А тут как раз случай проверить. Думаю, если Насте понравится… Натали еще есть, конечно, но она… другая какая-то. А вы с Ксюшкой моей чем-то похожи. Улыбаешься ты тоже так…
Последние слова лысого утонули в нарастающем шуме чужих голосов: зловещее перешептывание, ругань, крики, плач. Секундная тишина, ощущение легкости и полной свободы… И стремительное падение. Удар — я вздрогнула всем телом — и боль. Боль заполнила все вокруг, как и тьма. Ни лиц, ни даже силуэтов, ничего и никого… Только вдали, в самом конце длинной улицы, мерцает одинокий фонарь, тускло освещая сидящего под ним человека в инвалидной коляске…
— Сокол! — Сережкин крик звучит тише, чем шепот теней. — Сокол, ей хуже, она…
— Ася! — А этот совсем издалека. — Ася, посмотри на меня, пожалуйста.
Короткая вспышка света. Взволнованное лицо. Шрам на виске. Глаза цвета неба.
— Ася…
И мир опять погрузился во мрак.
Боль.
Холод.
Фонарь впереди, но под ним станет еще хуже.
Не знаю, сколько времени я провела в темноте, — я не считала секунд и уже почти не надеялась и не думала ни о чем, как вдруг пугающий шум вокруг стих, а мрак начал потихоньку рассеиваться, словно где-то там, невидимое мне, поднималось над миром страшных иллюзий солнце. Стало теплее, и голова уже не раскалывалась: легшая на лоб ладонь прогоняла боль.
Я с опаской открыла глаза, боясь вновь увидеть уходящую вдаль пустую дорогу, и расслабленно выдохнула: надо мной вместо черного неба простерся беленый потолок спальни. Только рядом не обнаружилось ни Сережки, ни Сокола. На краешке постели сидел мсье Ле Бон и довольно улыбался, протирая платочком блестящую от пота лысину.
— Bonjour, mademoiselle, — приветствовал он меня. — Comment vous sentez-vous?[6]
— Desol
Но наверное, чтобы он поверил, следовало все-таки сказать это на каком-нибудь другом языке.
Кто-то негромко рассмеялся, кажется, Сокол, и в этом смехе было больше облегчения, чем веселья.
Бельгиец с усмешкой продолжал ждать ответа.
— Je vais mieux. Merci.[8] Но давайте лучше по-русски? Я сейчас не очень…
— Я видеть, что ви не очень, mademoiselle, — закивал пузан и гордо задрал нос. — Я помогаль! Или ви думать, тольстый мсье только мочь приходить и смьешно топать ноги?
Если честно, я вообще об этом не думала. Но логично было бы предположить, что занимающий не самый низкий пост в своей организации бельгиец обладает соответствующими этой должности способностями.
— Я виграть время, — он посерьезнел, обернувшись туда, где замерли в ожидании Натали и темный, — но нье прогнать это совсьем. Сильный свьязь чьерез кровь. Сильный t
— Поручитель? — переспросила я.
— Человьек, которий дать свой кровь за вас. Кровь нарушать другая кровь.
— Я могу, — сказал сидевший в изголовье Серый.
— Ви? — прищурился толстяк. — Ви не мочь. Ви свой жизнь не мочь поручаться.
— Тогда я, — с готовностью выступила Нат.
— Ви мочь, — кивнул Ле Бон. — Последний слючай. Два женьщин — пльохой связь. Ньет harmonie.[9]
Я посмотрела на Сокола, но его взгляд был направлен куда-то поверх моей головы, а в глазах сверкали привычные и уже ненавистные льдинки.
— Остается Антон, — бросил он без раздумий. — Ты же не откажешься помочь? Вот и хорошо. Говорите, что нужно делать, Виктор.
Ле Бон велел свернуть ковер и нарисовать на полу какой-то знак. Кажется, показывал его темному на экране мобильника, но мне опять стало нехорошо, и я не особо понимала, что происходит вокруг. Тени не вернулись, но иногда сквозь стену я видела темную улицу и фонарь вдалеке и боялась закрыть глаза, чтобы не оказаться там…
— Ви не все рассказать мне тот раз. Так?
— Я все рассказал вам, Виктор. Анастасию схватили на улице, усадили в машину, усыпили. Я сумел догнать похитивших ее спящих, но не подумал, что они могли взять у нее кровь.
Версия для широкой общественности. Молодец, Сокол. Гни свою линию. Мы же никому не доверяем. Только на словах. Иногда…
— Mademoiselle говорить вам свой сон? Ньет? Я видеть. Она встречать человьек с личина ее ami.[10] Он просить помогать. Убивать вас. Она же так дьелать? Но уметь остановиться. Mademoiselle ошень нье хотеть ваша смьерть, monsieur Соколь. Тот человьек хотеть. Ви знать, я думаю, это кто есть?
— Ван Дейк. Уже примеряет новое тело и ищет первую жертву… Уже нашел.
— Oui. Я тоже считать так. Он мочь отпустить mademoiselle, когда видеть, что она нье випольнить приказ…
— Он никогда и никого не отпускает, Ле Бон. Поэтому я и обратился к вам. Помогите, а на благодарность я не поскуплюсь.
Выковыряй из руки монетку и верни ее колобку.
— Ми потом это обсуждать. Пока рисовать схема.
— Я могу чем-то помочь? — вмешалась в разговор Натали.