— Извините, можно на минутку…
На небольшой фотографии знакомое-незнакомое лицо. Он его видел. Но это не Сергей. Это тот самый брат или тот, о ком Давид подумал, что брат. Импозантный мужчина в очках, ореховые глаза с вольтеровским прищуром, тёмные, редеющие волосы, чуть оттопыренные уши, аккуратные усики модной подковой. Рядом текст: «С. Р. Безуглый зарекомендовал себя как мастер психологического детектива. Около пятнадцати лет автор проработал следователем прокуратуры, имеет немалый опыт в раскрытии хитроумных преступлений. И хотя автор утверждает, что сюжеты его романов не взяты из жизни, читателя не оставляет ощущение, что судьбы героев и обстоятельства преступлений вполне реальны. В 2013 году С. Р. Безуглый был удостоен премии МВД России за наиболее талантливые произведения, пропагандирующие деятельность органов внутренних дел. Однако не премии, а мгновенно раскупаемые тиражи книг — показатель любви читателей и таланта писателя». Давид с тихим «извините» вернул книжку женщине. Ему показалось, что какая-то петля сдавливает ему шею — так, что трудно дышать.
— Тебе плохо? — проявила участие читательница. — На-ка, глотни! — И вытащила из сумки бутылку с водой. Вода помогла, но не до конца. Руки тряслись, а в горле не проглатывался болезненный ком.
Дома сразу зашёл в Интернет. Ввёл: «писатель С. Р. Безуглый». Очень много ссылок. Но он, конечно, полез в «Википедию». И сразу ответ на все вопросы: Безуглый Семён Рафаилович. Он и есть писатель — брат Сергея. Написал… раз, два, три… восемь книг, участвовал в каком-то телепроекте, снят фильм, соавтор сценария… И тут удар номер два: родился и начал карьеру в органах в городе С. В родном городе Давида! Нарастала паника, ком в горле рос. И ещё один удар, под дых: проживает в г. Москве! Семейное положение: женат… дети… Зашёл ещё в несколько ресурсов, везде имя — Семён, фотография — не Сергея, город — Москва.
Давид не мог спать. Всю ночь пролежал с открытыми глазами, но так и не придумал, что делать, как себя вести с Сергеем, который завтра приедет. А может, не дожидаться завтра? Собрать манатки и бежать сегодня? Куда? От кого? Опять в Екатеринбург? Так уже и денег таких нет. Но, может, всё объяснится просто: например, писатель Семён Безуглый — только имя, некий бренд, а книги пишут вместе, или вообще — только Сергей. Но зачем он врал, что брат живёт где-то далеко? Куда он на самом деле ездил? И где сейчас? Давид решил, что бежать некуда. Решил выяснить всё завтра же.
Назавтра — выходной. Сергей приехал к вечеру. С порога зарычал:
— Жр-р-рать хочу! Горячая вода есть? На улице мр-р-рак какая жарень! Я в душ! — Вышедший навстречу Давид натянуто улыбался. Он уже взял себя в руки, он уже почти невозмутим, ему уже даже интересно, кто этот змей, что скрутил, удушил, закольцевал и сейчас так лучезарно лыбится.
— Горячая вода есть. Жрать найдём. Как брат?
— Нормально, брат как брат. Ну, я в душик… — И как-то неумело обняв Давида, бросив сумку в угол, скрылся в ванной комнате.
Послышался звук воды, мат — видимо, путешественник поскользнулся, и — «сер-дце кра-са-ви-цы… склонно к из-ме-е-не…» — фальшивая рулада любимой душевой арии Сергея. Давид решительно взял сумку, запылённую летней дорогой, и вытащил из большого кармана портмоне. Открыл. Деньги, визитки, билет… У Давида выступила испарина, но при этом стало холодно: билет из города С. В портмоне есть ещё молния. Открывает и этот карманчик, здесь бумажка с незнакомым именем и телефоном и две фотографии: одна маленькая, как на паспорт, а другая десять на пятнадцать, но безжалостно сложенная пополам. Давид привалился в стене, потому что стоять стало невозможно. На маленькой фотографии русоволосый насупленный мальчишка с круглыми голубыми глазами и вздёрнутым носиком. На большой — четыре человека при полном параде: полноватый мужчина в годах, с залысинами и с печатью брезгливости на лице, хорошенькая черноволосая женщина в стильном костюме, с высокой причёской и очаровательной улыбкой модели, рекламирующей зубную пасту. Чуть позади женщины стоит молодой человек с шикарной гривой кудрявых волос — герой итальянских мелодрам, и взгляд у него довольный, сытый. Этот кудрявый правой рукой обнимает юношу с лентой «выпускник» через плечо. Юноша не смотрит в объектив, косится на руку, что удерживает его справа. Явно, что светленький юноша — не сын этого вороного клана. Давид судорожно вздохнул, закружилась голова. Он подумал, что нужно сесть прямо здесь в коридоре, чтобы не упасть, так как линии стен, косяка дверей, гардероба поплыли, затуманились, задрожали. И он медленно опустился на пол и стал заставлять себя дышать… «Дыши, сука, дыши, через боль, через хрип, дыши, надо…»
Сергей вышел из ванной, обёрнутый в полотенце. Довольная улыбка мгновенно смылась, как только он увидел Давида, полулежащего в коридоре: белые пальцы, сжимающие какие-то бумажки, почти белые глаза, белые губы, которые шевелятся, шелестят: «Ши.. сука… ши…» Мужчина кинулся поднимать безвольное тело, трясти, кричал в лицо:
— Давид! Давид! Что случилось? Дыши! Давай капель! Или нет! Коньяка! Пошли на диван! Давид! Говори со мной! — Сергей смог поднять, смог дотащить до дивана, уложить на подушку, расстегнуть ворот рубашки. Побежал в коридор, где-то в сумке фляжка с коньяком. И тут же увидел, что рядом с сумкой валяется открытое портмоне. Он уже всё понял, но было некогда в раздумьях стоять над вскрытой нечаянно ложью, схватил фляжку, вернулся в комнату. Приподнял голову Давида, уложил к себе на колени, обнял бережно и стал вливать в сухой рот алкоголь, безжизненные губы враз задёргались, парень стал кашлять. Коньяк вреден для тела, но полезен для духа. Давид уже смотрел осмысленно, из объятий не вырывался, но и не прижимался к Сергею.
— Кто ты? — просипел он.
— Я всё тот же, Сергей. Я буду рядом, я не предам.
— Но ты уже предал… Кто ты? Ты не писатель. Ты знал мою историю с самого начала. Ты всё знал… Зачем всё это? — И Давид разжимает обе руки: в одной смятый железнодорожный билет, во второй жалкие останки фотографий.
— Нет, я ничего толком не знал с самого начала. Я был даже не уверен, что это ты. У меня были на руках эти фотографии, отпечатки твоих пальцев и рассказ Гориновых. Я действительно не писатель. Писатель — мой брат. Он помогал мне составлять текст, я был у него практически каждый день, и мы писали, писали… Я придумал этот трюк с романом, чтобы ты рассказал, чтобы ты выдал себя. Но я не ожидал, что рассказ будет таким. — Сергей обхватывает парня удобнее, прижимает ближе, трётся своей щекой о его висок и слышит шёпот:
— И кто же ты?
— Я частный детектив. Я, как и брат, работал раньше в органах, ушёл, открыл свою контору. Лихо раскрутил пару дел, и тут громкая история — убийство Максима Архарова. Все следы ведут к приёмному ребёнку мэра города. Отпечатки пальцев, ужасные характеристики из школы, приводы в милицию, свидетель, в конце концов.
— Покалеченный Андрон?
— Да, он рассказал, что якобы давно заметил, что ты вьёшься вокруг охранника Владимира Резниченко. Он подозревал, что у вас была связь. И вот в тот день он застукал вас в кабинете отца. Был вырублен, заперт. Но смог выбраться, по твоему телефону он определил, кому был сделан последний звонок, и поехал к Максиму Архарову, своему другу. Уже подбегая к дому, он услышал выстрел и, когда ворвался в домик, увидел, что Макс уже лежит в луже крови, а ты стоишь с пистолетом. Увидев Андрона, ты выстрелил и в него, попал в плечо. Он упал, потеряв сознание, а когда очнулся, то убийцы уже не было… Вот что я знал.
— А повод. Он не придумал повод? Зачем мне нужно было стрелять в Макса?
Сергей подавленно замолчал.
— Повод был. Л-л-личная ненависть, — как-то неуверенно ответил мужчина. — Короче, органы ничего не смогли сделать. И ты, и Резниченко как канули в Лету. Через несколько месяцев поисков Гориновы обратились ко мне, наняли меня, чтобы я нашёл тебя. Я искал всё это время. Я объездил полстраны. Нашёл твоего дядю-забулдыгу в Новороссийске. Илья Архаров сказал, что ты точно в Москве… — на этом месте Давид дёрнулся.
— Почему он поверил?
— Потому что был убит его брат. Илья, между прочим, не стал учиться в Перми. Он в этом году окончил московский вуз по специальности «муниципальное управление». Будет перенимать дела у своего папочки, господина Архарова. И у него идея фикс — найти тебя. Он, когда узнал, что Гориновы меня наняли, пришёл лично и подписал со мной контракт, — Давид выгнулся и взвыл. — Тс-с-с… Он просто не знает правды, я тоже не знал.
— Как же ты всё-таки нашёл меня?
— Три месяца назад опера из Екатеринбурга взяли хирурга Греча. На нелегальной операции умер человек. Нашли некий архив его пациентов, такие своеобразные медицинские карточки. Пригласили меня посмотреть на этот архив, так как Греч — последний, кому звонил Макс. Его пробовали раскрутить и раньше, но он был чист. Короче, в Екатеринбурге среди бумаг я нашёл тоненькую папочку с твоей фотографией (почему-то рыжеволосым) перед операцией, не было ни фамилии, ни года рождения, ни паспортных данных, только две фотографии — «до» и, видимо, «после». На ней полуголый красавец с длинными медными волосами, если честно, я не поверил, что это ты.
— А это и не я. Это модель, по которой меня кроили, Бартек Боровец, — прошептал в грудь Сергею Давид. Он внимательно слушал, и, казалось, не только слова, но и сердце того, кто говорил и обнимал.
— Ну вот, две фотографии, всякие медицинские параметры и тонкая тетрадь, где написана чья-то наивная биография про Кострому, про школу с английским уклоном, про ссору с родителями, про отъезд в Москву… Это писал ты — у меня был образец почерка. Нигде не было твоего нового имени. Лишь буква «Д». Греч на допросах молчал как партизан: подонок, а принципиальный. Единственное, когда я начал орать, что он покрывает убийцу (то есть тебя), он твёрдо сказал: «Этот точно не убийца!» Но зацепка всё равно появилась — новая внешность, Москва и твоя придуманная биография. И вот я здесь…
— Ты ездил в С? Зачем?
— Мне нужно было побеседовать со свидетелями. И я должен был отчитаться у Горинова.
— Со свидетелями? Откуда они взялись?
— Ты о них сказал. Я должен был проверить твой рассказ. Я нашёл повариху Алину и вторую повариху Нину Петровну. Они робко подтвердили, что Андрон творил всякие мерзости. А Нина Петровна вообще расплакалась. И ещё я нашёл диджея, которого приглашал Горинов на свои вечеринки. Он не стал скрывать, что был свидетелем, как в «пацана метали дротики».
— Ты мне не верил?
— Давид, это моя работа проверять информацию. И ещё, я надеялся, что ты мне врёшь. Ведь получается, что четыре с лишним года я работал на убийцу и извращенца, что я поверил ему сразу, не задумываясь.
— Серёж, ты ведь меня не выдашь?
— Конечно, нет!
— Но они догадаются!
— О том, что я тебя нашёл, они не знают. Карточка от Греча тоже у меня, поэтому ты в безопасности пока… Пока я рядом. — И Сергей стал целовать лицо Давида, поворачивал его тело под себя, гладил холодные руки, после каждого прикосновения губами он произносил тихо: — Я буду рядом… И ты рядом… Мой рыжий герой… Я буду рядом…
Давид стал откликаться только через несколько минут этой ворожбы губами. Слепо стал тыкаться носом в шею, в ухо Сергею, долго не встречаясь с губами. Но эта наивная стыковка всё же произошла: губы встретились и глаза закрылись. Не беспорядочная страсть и не трусливое узнавание, а вполне зрелый, вкусный поцелуй. Ладони Давида уже вовсю гуляли по напряжённой спине, огибая упругие бугры мышц и подвижные лопатки, спускаясь ниже, к пояснице, к крепким ягодицам. Сергей оторвался от губ и выдохнул со звуком, взглянул серьёзно в лицо парня и сказал:
— Я тоже так хочу. А ты одет. Нечестно.
— У тебя такая спина, — грустно ответил Давид невпопад.
— А у тебя такой живот, мне так хочется поцеловать его… — Он стал раздевать, устранять все эти глупые преграды к мягкому, впалому животу с аккуратным узелком пупка, от которого вниз отходит редкая дорожка волосиков. Сергей раздражался на одежду, она, вредная, никак не поддавалась: пуговицы не расстёгивались, рукава облепили локти, не хотели их выпускать, молния на ширинке заела, зацепив ткань трусов, да и вообще на узком диване пространства для манёвра не было. Сергей даже начал рычать и материться на ткань, на пуговицы, на ширинку. Он ведь торопился. Он не знал куда, почему надо быстрее. Но надо торопиться, пока есть кураж и решимость, пока стучит в теле, пока всё вокруг проклято и забыто и есть только эти руки, этот подбородок, эта ключица, этот маленький кругляш соска, этот узелок пупка и, в конце концов, этот и свой изнывающий член. Надо торопиться, пока Давид смотрит так расфокусировано, пока его руки и губы тянутся навстречу, пока он так часто, упоительно дышит, пока он верит… Надо торопиться, согреть его, передать часть своей горячей энергии этому рыжему снежному человечку. И он торопился. Правда, это был секс без проникновения, так как не было ни резинки, ни смазки, ни опыта, ни понимания как, куда и зачем. Сергей, как господин положения, мягко обхватил оба члена и гнал к разрядке, поддерживая левой рукой любовника за ягодицу, непроизвольно сминая её. Давид же тоже тянулся к паху, своему и чужому, перехватывал яички, гладил живот и ласкал змею, что удивлённо разинула пасть: не приходилось ей, видимо, метиться на два члена сразу. Кончили не вместе, Давид менее опытный, разрядился быстро, потом только тихо постанывал.
— К херам простынь, будем, как бомжи, спать так: без белья и в сперме, — решил за двоих Сергей. Он решил, что его тело вполне заменит одеяло и не даст замёрзнуть Давиду, подобрал с пола полотенце и целомудренно прикрыл им свой зад. Но так спать всё равно не смогли: только около часа блаженной истомы. После молча пошли поочерёдно в душ и улеглись голые в нормальную постель. Чтобы спать.
А когда, казалось, уже и дыхание выровнялось, стало глубоким и невинным, Сергей вдруг спросил Давида:
— Значит, ты не читал, что было в этих документах из сейфа?
— М-м… — отрицательно промычал парень.
— Но ведь ты их унёс с собой. Куда ты их дел?
— М-м-м… — невнятно ответил Давид, давая понять, что спит. Сергей вздохнул и закрыл глаза. А Давид открыл.
— 11 —
Оказалось, что мир Давида пуст, нет тыла, твердыни, опоры. Все эти люди, что появлялись на его орбите, были словно бестелесные фантомы, они могут только выслушать и унести сквозняком твои слова на личную свалку. Вокруг либо приятели-невидимки, либо беспомощные призраки прошлого: бабушка, мама и отец, Макс, Греч. Он лежал и думал, что ему совсем не к кому обратиться и что это неправильно. В его мире реальны только те, кто хочет его то ли убить, то ли раздавить. Реален Андрон. Он объективная реальность во всей своей сволочной сущности, он стержень ничтожной истории бегства.
Конечно, он сгоряча сказал тогда Сергею, что Андрон-Антон некрасив и обычен. Ему бы так хотелось. Но реальный Андрон был умной красивой сукой с яйцами. Презирал отца за мелкие грязные делишки и гнусный шантаж, которые позволяли тому удерживаться на скрипучем троне муниципалитета. Андрон часто говорил, что закрутит грандиозные дела и что их захудалый областной центр ему будет маловат. Да, он часто срывался в алкогольный или кокаиновый угар, но даже в таком состоянии всегда трезво видел, что он делает. Он знал, кому безнаказанно можно набить морду, чей пиджак испортить всяким органическим непотребством, чью девчонку можно преспокойно облапать или оскорбить. Ни разу он не пересёк рамки дозволенного по отношению к тем, кто был опаснее или кто был нужен, даже потенциально. Андрон был реальным. Давид чувствовал его материальное присутствие, его опасное дыхание рядом. Тогда после его бегства в деревню Андрон стучал ему в лоб и шипел в ухо: «Уже не уйдёшь, уже помечен и отравлен, вот я у тебя где! И ты сам это чувствуешь!» И Давид чувствовал его. Ему были понятны мотивы Андрона: вернуть, наказать, доказать. И ещё эти документы. Давид их не читал, было некогда. Но он понял, что это убойной силы компромат на Архаровых, а может, и что-то ещё. Это тот рычаг, которым Горинов-старший пользовался для удержания сильного соперника в узде. Гориновым нужны документы, ибо без них Архаров окажется сильнее.