Рассматриваемые в этом свете, гороскопы играют важную роль в современной культуре. Они дают «я» веру в «Я». И дело не в том, что нет никаких реальных оснований полагать, будто гороскопы действительно дают основу для подобного доверия — а в том, что для этого доверия имеются другие причины. Ведь доминирующая психологическая проблема современной культуры заключается в том, что люди не хотят признавать существование «Я» за пределами своего «я».
Проблема для «я» заключается в том, что принятию «Я» нет никакой альтернативы. Мы есть то, что мы есть, и не можем никуда деться от этого факта. Но человек, конечно, может заключать множество соглашений и с собой, и с другими, которые «Я» откажется принимать.
Точно так же, как центральной проблемой правовой философии является управление ответственностью, которую «я» несет за свое «Я», центральная проблема экзистенциализма может быть расшифрована как выбор «Я» своим «я».
Даже если у нас нет другой альтернативы, кроме как выбрать себя — и, следовательно, у «я» нет никакого выбора, кроме выбора «Я» — подобный выбор не дается легко. Ведь «Я» — это все, чего не может принять «я» — непредсказуемое, беспорядочное, упрямое, быстрое и могущественное.
Кьеркегор говорил о трех этапах жизненного пути, трех возможных вариантах выбора, которые время от времени, но не всегда, появляются последовательно. Первый этап — это эстет, который живет жизнь, полностью поглощенный чувственным восприятием. В определенном смысле это и есть свободное, безмятежное «Я», которое азартно живет полной жизнью. Второй этап — это этик, который старательно и мирно заботится о своем браке и о своей работе, выполняя все свои соглашения. В определенном смысле это и есть чистое «я». Третий этап Кьеркегора — религиозный, который объединяет два предыдущих в смирении перед Господом.
В работах последователей Кьеркегора тоже появляются подобные мотивы. Сартр подчеркивает важность того, чтобы видеть себя изнутри. Хайдеггер говорил об экзистенциальной тревоге на пути к свободной интерпретации мира, которая ощущается лишь при самой этой интерпретации — о беспокойстве «я» за то, что оно не является «Я».
Экзистенциализм — это грандиозная попытка изложить в словах фундаментальную проблему «я», принимающего свое «Я». Настоящая, полная экзистенциальная важность заключается не в том, ЧТО выбирает человек, а в том, что ему приходится делать выбор. Это не отражение «я», выбирающего, какой вариант будет более правильным. Жизненно важно то, что «я» осмеливается выбирать один из вариантов и придерживаться его так, как будто этот вариант является его собственным (даже если это не так).
Экзистенциальная тревога, отвращение, отчуждение, дезорганизация — весь дискомфортный опыт экзистенциализма может быть истолкован как недостаток контакта «я» и «Я». Возможно, наиболее диалектично это удалось выразить Кьеркегору, который говорит о тревоге как о смешении привлекательного и отвратительного: «Экзистенциальная тревога — это антипатия, вызывающая симпатию, и симпатия, вызывающая антипатию». Один из его примеров — прогулка по вершине утеса в Новой Зеландии: вы можете бояться споткнуться о камень и свалиться — но страх исходит от внезапного желания спрыгнуть вниз.
Это как раз то, что может породить ваше «Я».
В своей «Болезни к смерти» Кьеркегор описывает чувство отчаяния, которое приходит на трех уровнях, все из которых касаются ситуации с собой, где под «собой» подразумевается дух или сознание: отношение себя к себе. Подобное отношение может привести к отчаянию тремя способами: «Отчаяние от того, что человек не осознает себя, отчаяние от того, что человек не хочет быть собой, отчаяние от желания быть собой».
Может иметь смысл «перевод» этого триединства в рамки различия между «я» и «Я», даже несмотря на то, что такой перевод воспроизводит только один аспект того, что переводится:
Первая форма отчаяния соотносится с фактом, что между «я» и «Я» нет отношений: «я» движется по течению.
Вторая форма отчаяния предполагает, что «я» не признает «Я», которому оно соответствует. «я» сдерживается, но каждый раз проигрывает и потому приходит в отчаяние: «я» не хочу быть «Я».
Третий уровень отчаяния по Кьеркегору включает в себя «я», которое хотело бы стать «Я» — но не может отказаться от себя и признать «Я», несмотря на все его добрые намерения. «я» так хочу быть «Я» — но «я» не осмеливаюсь».
Безусловно, «Я» — это не только красивые удивительные танцевальные па и безупречные футбольные пассы. «Я» содержит большое количество весьма негативных характеристик, как об этом очень четко говорит нам психоанализ — и не только он. Аналогично и «я» включает в себя не только вето и контроль, но еще и способность общаться с друзьями и размышлять в течение всей жизни. Две стороны человека несомненно содержат больше и хорошего, и плохого, нежели об этом может свидетельствовать приведенный выше «феноменологический» анализ.
Прежде чем мы более глубоко погрузимся в изучение того, что же такое «я» и «Я», возможно, стоит указать на то, что мы уже разрешили одну задачу: это вопрос Больцмана, кто написал уравнения Максвелла.
Вы помните, что когда Джеймс Максвелл лежал на смертном одре, он сказал своему другу профессору Хорту: «Я чувствую, что совершенное мною на самом деле совершено чем-то более великим во мне, чем я сам».
Хотя на самом деле это не подразумевалось — но это как раз был ответ на вопрос коллеги-физика Людвига Больцмана, который в изумлении поинтересовался происхождением удивительных уравнений Максвелла.
Глава 11. Иллюзия пользователя
«Две тысячи лет западной мысли выработали мнение, что наши действия являются результатом унитарной сознательной системы, — пишет нейрофизиолог Майкл Газзанига из Корнельского Университета. — Это представляет собой довольно значимое мнение, и вокруг этого предположения выстроено множество институтов и научных верований. Чтобы изменить это мнение, потребуется время, большие усилия и больше дополнительной информации».
Изучая пациентов, чей мозг оказался разделенным на две половины, Газзанига и его коллеги представили множественные наблюдения, которые поражают всякого, кто полагает: сознание — это единое явление внутри нас.
Возможно, самой драматической была серия экспериментов с участием пациента, известного как П.С.
П.С. был 16-летним мальчиком, который страдал настолько сильной эпилепсией, что необходимы были самые решительные меры. Медицинское лечение не помогало, и в январе 1975 года американские неврологи решили хирургически разделить два полушария его мозга. Подобные операции применялись с 1940 года, когда стало ясно, что эпилептические приступы могут переходить с одного полушария на другое. Это радикальная процедура, но результатом становится заметное улучшение качества жизни — и на удивление мало побочных эффектов, которые, однако, представляют определенный научный интерес.
Как и у любого другого человека, в мозгу П.С. наблюдалось определенное разделение труда между двумя половинами мозга, выполнявшими различные задачи. Американский ученый Роджер Сперри в 60-е годы прошлого века обнаружил, что два полушария выполняют совершенно разные задачи: левое полушарие является лингвистическим, аналитическим и рациональным (можно сказать, мужским), в то время как правое — пространственное, целостное и интуитивное (можно сказать, женское). Это разделение функций мозга вскоре стало предметом целой серии мифов о «восточном» и «западном» полушариях мозга — мифах, в которых содержалось определенное зерно истины, хотя картина не является такой черно-белой, как они это представляют. Путем изучения кровообращения двух полушарий нейрофизиологи Нильс А. Лассен и Дэвид Ингвар из Копенгагена и Лунда продемонстрировали, что речь, к примеру, локализуется не только в левом полушарии — правое полушарие отвечает за интонацию, ритм и другие невербальные стороны языка: его мелодику, или просодию. Сотрудничество между правым и левым полушариями мозга обеспечивает нормальную речевую функцию, но в широком смысле будет правильным полагать, что левое полушарие является лингвистическим (у правшей — с левшами картина будет более сложной).
Пациент с разделенными половинками мозга видит два разных изображения — каждое своей половинкой. Ему нужно указать на соответствующие картинки внизу. Но одна рука не знает, что делает вторая. Результат — словесное объяснение, которое заворожило исследователей (по Газзанига и ЛеДу).
Левый мозг не слышал и не видел ничего, связанного со снегом. Он знает только о цыплятах. Но оно может видеть, что левая рука (соответствующая правой половине) указывает на лопату. И левый мозг с готовностью и безо всякого замешательства выдал ответ, который относился к тому, что делала левая рука П.С.
Одна рука не знает, что делает другая — но у мозга имеется готовое объяснение.
Газзанига пишет: «Левый мозг не знает, что видел правый вследствие того, что половинки мозга разделены. Но тем не менее собственное тело пациента кое-что делало. Почему оно так поступало? Почему левая рука указывала на лопату? Когнитивной системе левого мозга нужна теория — и теория мгновенно появляется, такая теория, которая придает смысл информации, полученной при выполнении данной конкретной задачи».
Замечательная — и удивительная — вещь в этом клиническом наблюдении заключается в том, что П.С. не задумался и не проявил никакой неуверенности в своем ответе. Его левый мозг был готов и счастлив без малейшей предварительной подготовки сплести рассказ, который наполнил бы действия разумностью, которой на самом деле не было.
П.С. не мог понять, что Газзаниге и его коллегам может быть о нем известно. Его левый мозг не имел никакого представления о том, что видел его правый мозг — или что видели ученые. Отсюда — и выдумка вместо того, чтобы признать, что говорящий правый мозг П.С. не знал, почему он действовал именно так.
Эксперименты с участием П.С. проводились и описывались Майклом Газзанигой в сотрудничестве с Джозефом Ле Ду. В статье «Мозг, разум и язык» Ле Ду спрашивает: «Что происходит, когда поведение является результатом работы систем, действующих бессознательно? Другими словами, какова реакция сознательной личности на поведение, происхождение которого бессознательно? Похоже на то, что пациент с разделенным мозгом идеально подходит для изучения этого вопроса».
Ле Ду дает ответ, базируясь на своем опыте с лопатами, цыплячьими лапками и П.С.: «Говорящее левое полушарие в этих ситуациях наблюдает, как организм дает поведенческие ответы — и немедленно включает эти ответы в свое видение ситуации. Эти наблюдения, конечно, имеют значение только в той степени, чтобы показать: в нашей каждодневной жизни само сознание контролируется поведением, источником которого являются бессознательные системы. Как вы видели, тем не менее, это разумное предположение и даже факт, который можно продемонстрировать».
Ле Ду написал это в 1985 году. Но сегодня, когда последствия экспериментов Бенджамина Либета становятся очевидными, понятно: даже самые банальные и тривиальные действия — к примеру, сгибание пальца — являются результатами бессознательных процессов, которые, как полагает сознание, инициируются им — что на самом деле не так.
Следствием знаний, собранных благодаря наблюдениям за П.С. и аналогичными пациентами, является вопрос: сколько событий нашей повседневной жизни объясняются сознанием путем совершенно ошибочной рационализации после того, как событие уже завершено? Сколько раз мы лжем себе относительно мотивов собственных действий?
В 50-е годы, как говорилось в Главе 6, Эдвард Т. Холл, антрополог, указал: о том, что происходит у нас в голове, другие люди нередко знают больше, чем мы сами.