Часто ли мы, обычные люди, оказываемся в ситуациях, подобных тем, когда пациенты с разделенным мозгом повинуются приказу «Иди!», данному их немому правому полушарию
— и они немедленно встают со стула и покидают комнату для экспериментов? А когда у них спрашивают, куда они идут, их левое полушарие отвечает, к примеру — «Иду домой за баночкой колы»?
Ле Ду указывает, что мы часто придумываем подобные объяснения, когда не осознаем, что делаем. После поездки, когда мы не осознаем, как вели транспортное средство или где повернули (это часто происходит с опытными водителями), мы придумываем сознательные отговорки: дорога была прямая, или мы могли бы проехать по ней даже во сне.
«Подобные мысли — это результат сознательной части личности, которая сталкивается с фактом, что без ее одобрения или помощи совершаются целенаправленные действия. Сознательное «я» в таких случаях пытается придумать такую историю, с которой оно могло бы жить дальше», — пишет Ле Ду. Далее он продолжает:
«Мы не полностью осознаем всю информацию, которую обрабатывает наш мозг, или причины всех действий, которые мы совершаем, или происхождение всех чувств, которые мы ощущаем. Но наша сознательная часть использует все это как информацию для создания и поддержания связной истории — нашей личной истории, нашего объективного ощущения себя». Вывод для Ле Ду очевиден: «Создание подобных историй о себе и своем мире — это первичная функция сознания».
Урок, который мы можем извлечь из изучения пациентов с разделенным мозгом — это то, что наша сознательная личность, или «я» (как мы называем это в данной книге) лжет как сивый мерин, чтобы создать связную картину чего-то, что оно даже отдаленно не может понять. Мы ложью прокладываем себе путь к связности и последовательности, с которыми мы воспринимаем собственное поведение.
Но другим людям мы не лжем столько же, сколько себе. Это не ложь в обычном понимании (когда нам известно, что мы кого-то обманываем), а ложь в особом смысле этого слова, характерная для нашего сознания — не обман других, а самообман.
«Субъективное единство себя, мыслей и персонального опыта — это иллюзия, созданная ограниченной способностью систем самосознания», — пишут психологи Дэвид Окли и Лесли Имз в попытке обобщить наблюдения за двумя половинами мозга, гипноз и истерию (с подавленным или преувеличенным восприятием сенсорной информации), а также ряд других явлений. Сознание просто не в состоянии передать всю деятельность, которая лежит за сознательным восприятием. Следовательно, разнообразие ментальной деятельности скрыто от нас, и мы можем воспринимать целостность — которая не является в полной мере точной. «Наш общий взгляд на наши собственные сознательные процессы — это последовательность ограничений, наложенных тем, что мы смотрим на них сквозь узкое окно самосознания», — говорят Окли и Имз.
Скрытый наблюдатель был обнаружен в 1973, как говорят, случайно. Группе студентов демонстрировалась наведенная с помощью гипноза глухота. Испытуемому говорили, что на счет «3» он оглохнет. Слух вернется, когда гипнотическое воздействие будет снято. Гипноз работал, и испытуемый демонстрировал полное отсутствие реакции на неожиданные громкие шумы у него за спиной.
Подобные демонстрации давно уже стали рутиной, и даже несмотря на то, что многим людям термин «гипноз» ничего не говорит, это простой и отлично изученный феномен человеческого разума, и он играл центральную роль в развитии психоанализа Зигмунда Фрейда.
Но один студент задал вопрос Эрнесту Хильгарду, ученому, который проводил эксперимент: возможно ли, что «часть» человека знает, что происходит, даже под гипнозом?
Тогда Хильгард сказал одному из гипнотизируемых, что помимо той части личности, с которой он говорит, у него есть еще одна часть, которая знает гораздо больше, чем первая. Он использовал следующие инструкции (процитировано на основе одного из более поздних экспериментов, подтвердивших существование «скрытого наблюдателя»):
«Сейчас я скажу тебе кое-что интересное о твоем разуме. Когда ты находишься под гипнозом, как сейчас, многие вещи ты воспринимаешь не такими, какими они являются в реальности. Ты можешь не ощущать запахов, не видеть или не слышать то, что есть на самом деле; ты можешь воображать то, чего на самом деле здесь нет; у тебя может быть множество восприятий, отличных от нормальной реальности. Но когда ты воспринимаешь то, чего не осознаешь в нормальной реальности, есть скрытая часть тебя, которая находится в реальности, и которая знает, что происходит на самом деле. Это часть твоего разума, особенная часть. Даже несмотря на то, что ты находишься под гипнозом и не знаешь, что происходит, твое тело знает, и знает эта скрытая часть твоего разума. Множество процессов организма регулируются подобным образом. Тебе не нужно следить за дыханием — и тем не менее ты дышишь. Так работает и эта часть разума, которая знает, что происходит. И в гипнозе можно добраться до этой части. Сейчас ты поймешь, что когда я хочу говорить с этой скрытой частью твой личности, я положу свою руку на твое плечо вот так. И когда я положу руку на твое плечо, я смогу общаться с этой скрытой частью. Мы сможем поговорить. Но загипнозитированная часть тебя, часть, с которой я говорю сейчас, не будет знать, о чем мы говорили».
Во время демонстрации своим студентам Хильгард затем попросил испытуемого поднять указательный палец на правой руке, если часть его слышит, что происходит. К его удивлению испытуемый поднял палец и затем сообщил, что он хочет выйти из гипноза. Он только что почувствовал, что его палец начал двигаться сам по себе, и потребовал объяснений!
С тех пор существование скрытого наблюдателя демонстрировалось и в других опытах по гипнозу, когда испытуемому причинялась боль, но он ее не ощущал (хотя ее ощущал скрытый наблюдатель внутри того, кто испытывал боль). То же самое касается и пациентов под анестезией.
Психолог Джон Килстром так комментирует этот феномен: «Скрытый наблюдатель — это метафора для подсознательного представления чувственных раздражителей и тех способов, которыми они могут отслеживаться. Успех этой техники показывает, что люди, находящиеся под анестезией, могут не осознавать раздражителей, которые тем не менее обрабатываются сенсорно-перцептивной системой».
Этот феномен также показывает, как мало мы на самом деле знаем о том, что такое сознание: даже под наркозом мы можем ощущать и воспринимать боль через скрытого наблюдателя, хотя «мы» ее не чувствуем.
В 1991 году два ученых из совершенно разных областей — стоматолог Джон Килли и нейрофизиолог Кристоф Кош — подняли такой вопрос: «Вызывает ли наркоз потерю сознания?».
Они представили свою статью по этому вопросу с таким комментарием: «Несмотря на то, что в США в год проводится около 30 миллионов операций под общим наркозом, что уже стало обычным делом, невозможно точно установить, обладают ли пациенты сознанием во время подобных операций. В результате некоторые пациенты могут частично оставаться в сознании во время операции или впоследствии вспоминать некоторые ее аспекты. Следовательно, жизненно важно разработать некие экспериментальные способы, которые позволили бы оценить степень сознания пациентов под анестезией».
Килли и Кош приводят несколько примеров, когда все обстояло не так, как полагали анестезиологи. «Ощущение беспомощности было ужасным. Я попытался дать медицинскому персоналу знать, что я в сознании, но не мог пошевелить ни веками, ни пальцем. Я был как будто в тисках и постепенно начал осознавать, что я нахожусь в ситуации, из которой нет выхода. Я почувствовал, что не могу дышать, и просто смирился с тем, что умираю».
Но пациент выжил и смог рассказать эту историю. Подобные явления указывают, что сознание — это феномен, о котором мы слишком мало знаем. Это, конечно, не значит, что мы смогли бы дать определение сознанию, если бы знали точно, что такое анестезия. Из того факта, что крыса не находится под наркозом, мы не смогли бы вывести заключение, что она обладает сознанием в человеческом понимании этого слова. Но тем не менее невероятно, что такое количество операций проводится при условиях, когда на самом деле никто не контролирует, находится ли пациент в сознании.
Сознание — это своеобразное явление. Оно пронизано обманом и самообманом: мы можем осознавать даже то, что должно было быть полностью стерто наркозом; сознательное «я» с радостью и постоянно лжет, чтобы выработать рациональное объяснение тому, что делает тело; чувственное восприятие — это хитрое смещение сенсорных импульсов к тому времени, когда сознание полагает, что начинает действие, в то время как мозг уже давно работает; похоже на то, что у нас в мозгу присутствует более чем одна версия сознания; наше сознание не содержит почти никакой информации — но мы воспринимаем его так, как будто в нем исключительно много информации. Сознание весьма своеобразно.
Но опыты Бенджамина Либета дали нам половиной секунды, в течение которых и происходят все эти странности.
Если взять в качестве отправной точки открытие Либета относительно временного сдвига сознательности, появится такая картина: внешний раздражитель, к примеру, укол кожи, достигает мозга двумя путями — быстрая специфическая нервная система, которая не вызывает сознательного восприятия, но датирует, когда появляется осознание события сознанием, и медленная неспецифическая система, которая вызывает полусекундную активность, ведущую к сознательному восприятию.
Если подумать об уколе кожи, он не может восприниматься вне контекста: был ли это укус комара или прикосновение? Была ли это кнопка, на которую мы чуть не сели, или легкий толчок в плечо от кого-то, кто собирается что-то нам прошептать? Движемся ли мы сами или окружающий мир движется на нас?
Укол кожи воспринимается в контексте. Он не воспринимается сначала как укол, а затем интерпретируется. Когда мы что-то воспринимаем сознательно, мы уже это интерпретируем (а, возможно, уже и реагируем — вставая с кнопки на стуле).
Был поздний вечер, и его поток сознания протекал где-то среди полностью абстрактных проблем. Его мыслительный процесс работал уже долго, и он был как бы погружен в себя на диване: не спал, но был где-то далеко.
Его рука внезапно вскинулась, как будто он хотел защититься, но это движение было моментально остановлено осознанием того, что «не страшно, если стол немного сдвинулся». И только после этого он услыхал звук: легкий скрип стола, который потихоньку рассыхался в прохладном вечернем воздухе, не представляя никакой опасности.
Последовательность восприятия была такой: (1) он реагирует; (2) нет никаких причин беспокоиться; (3) он слышит звук, который вызвал (1) и (2).
«Иногда подобное происходит со мной Четвертого июля, — говорит Бенджамин Либет. — Иногда я подскакиваю еще до того, как взорвется фейерверк».
Новейший пример, который отлично демонстрирует, каким образом мы не воспринимаем звуки, пока они не будут интерпретированы, можно провести с использованием телевизора и пары наушников. Это очень простой пример: включите новости или другую программу, где люди разговаривают. Через наушники вы услышите две звуковые модели: (1) речь человека, который говорит и (2) шум.
Интересно будет спросить себя, откуда исходит звук — или, что будет более точным, так как он, конечно, исходит из ваших наушников, откуда вы его воспринимаете. Вполне понятно, что он исходит из коробки, в которой сидит и разговаривает человек (звук исходит из телевизионной картинки). Но ведь шум исходит из ваших наушников! Звук этого шума относится не к говорящим людям на экране, а к наушникам, которые вы надели. Наш опыт слушания автоматически интерпретирует и сортирует информацию, которая содержится в сигналах и шуме: форма и фон. Форма соотносится с местом, где мы воспринимаем соответствующие визуальные формы, в то время как шум не соотносится ни с чем, но воспринимается как исходящий оттуда же, откуда исходят и остальные физические эффекты.
(Проще всего создать этот феномен, пользуясь видеокассетами, так как саундтрек пленки содержит множество шумов — или можно понажимать кнопки дистанционного пульта от телевизора, увеличив количество шума).
Сознание предоставляет нам сенсорную информацию, которая уже была тщательно обработана — но оно не говорит нам: выглядя как сырая информация, она на самом деле заключена в контекст, без которого она была бы совсем не такой, какой мы ее воспринимаем. В конце концов мы сразу воспринимаем поглаживание или укус комара, а не некое абстрактное воздействие, которое нам еще предстоит интерпретировать.
Содержимое нашего сознания уже обработано и уменьшено, помещено в контекст еще до того, как мы его воспринимаем. Сознательное восприятие имеет глубину: оно уже помещено в контекст, большое количество информации было обработано, но нам не представлено. Масса сенсорной информации была отсеяна прежде, чем появилось сознательное восприятие — и этой сенсорной информации нет. Тем не менее само восприятие базируется на отсеянной информации.
Мы воспринимаем ощущение — но мы не воспринимаем того, что это ощущение уже было интерпретировано и обработано. Мы не воспринимаем ту огромную умственную работу, которую мы проделываем, когда воспринимаем. Мы воспринимаем ощущение как немедленное и прямое ощущение поверхности вещей, но на самом деле ощущение — это результат процесса, который дает глубину воспринятой сенсорной информации. Сознание — это глубина, но воспринимается оно как поверхность.
Трюк, который проделывает сознание, заключается в том, что ему удается комбинировать два совершенно разных подхода к миру. Один подход касается раздражителей, которые мы получаем от окружающего мира, другой — образа, который у нас возникает, чтобы объяснить это восприятие.
Мы не воспринимаем сырую сенсорную информацию. Мы не видим длину световых волн — а видим различные цвета. Мы слышим диктора новостей не из наушников, а из телевизора. Мы не ощущаем поглаживание как потенциальный укус комара.
Но цвета, дикторы и поглаживания воспринимаются так, как будто все это происходит здесь и сейчас, как будто они представляют собой именно то, что мы воспринимаем. А на самом деле они являются результатами симуляции.
Мы воспринимаем не сырую сенсорную информацию, а ее симуляцию. Симуляция нашего сенсорного восприятия — это наша гипотеза реальности. Эта симуляция есть то, что мы воспринимаем. Мы не воспринимаем сами вещи — мы ощущаем их. Мы не воспринимаем ощущения — мы воспринимаем симуляцию ощущений.
Этот взгляд включает в себя очень далеко идущее утверждение: то, что мы воспринимаем непосредственно — это иллюзия, которая представляет информацию, интерпретированную таким образом, как будто она не подвергалась обработке. Именно иллюзия является сутью сознания — мир, который воспринимается осмысленно и через интерпретацию.
Но почему мы не можем просто воспринимать то, что ощущаем? Потому, что мы ощущаем слишком много — миллионы бит в секунду. Мы воспринимаем только небольшую часть того, что ощущаем — а именно ту часть, которая имеет смысл в данном контексте.
Но почему мы не видим, что информация, которую мы воспринимаем, уже была обработана, что масса информации была отсеяна до того, как нам представили лишь небольшой ее кусочек?
Здесь объяснение может быть таким: потому, что для достижения этой глубины требуется время, и потому что было бы не слишком сподручно знать, что прошло это время. Есть многие и многие вычисления, которые не имеют отношения к нашим действиям в этом мире. Нам приходится решить множество задач, прежде чем мы вообще будем в состоянии что-либо воспринять: нам приходится сформировать гипотезу о том, откуда исходят звуки, прежде чем мы сможем их услышать.
Бенджамин Либет показал, как специфические нервные волокна, проходящие от органов чувств к мозгу, позволяют зафиксировать время получения ощущения, которое не будет нами воспринято до тех пор, пока неспецифические нервные волокна не приведут к полусекундной активности, которая будет означать, что теперь ощущение может быть воспринято.
Таким образом сенсорное восприятие может объединить в себе информацию от множества сенсорных модальностей, получающих раздражители от одного и того же объекта, даже если информация от этих разных модальностей (слух или зрение) может обрабатываться мозгом разное количество времени. Если бы не было этой половины секунды, в которую вся информация синхронизируется, мы могли бы, как объясняет это Либет, столкнуться с «дрожанием» нашего восприятия реальности.