– Оса, боишься? – первым делом спросил Лакс.
– Неа, – отозвалась я и пересказала ему анекдот про то, как мертвец трусливую женщину через кладбище провожал. – Ну сам посуди, – когда Лакс отхихикал, продолжила я, – если бы Парам захотел навредить комуто, он бы уже обязательно понатворил бед. А так он только Ярину пугает своими подвываниями у дерева.
– Но ведь пугает. У тебя есть заклинания против нежити? – все равно не слишком веря в безобидность потусторонних гостей, уточнил вор.
– Придумаю, не переживай, и вообще, у меня на поясе, если ты помнишь, кинжал из этого, как его, «серого пламени» висит. Им можно все что угодно зарэзать, значит, и нежить, если она не пойдет на контакт и откажется от сотрудничества. Я хохмила и почемуто совершенно не беспокоилась по поводу ночного гостя хуторянки. Было лишь интересно, да и то не столько караулить ходока, сколько сидеть вот так запросто в темноте на теплом полу, бок о бок с Лаксом, слышать его дыхание, трепаться о пустяках, чувствовать пряди мягких волос парня на своей щеке. Было в этих посиделках чтото куда более интимное, чем в прозаичных обжиманиях в потемках на диване с очередным приглянувшимся кавалером. Хотелось положить Лаксу голову на плечо, потереться щекой о гладкую ткань рубашки, ощутить тепло его худощавого тела через тонкую ткань. Но вместо этого я почти деловито спросила:
– Ты сам какуюнибудь нежить видел?
– Нет, только истории в тавернах слыхал, но в них, где правда, где три мешка вранья, разве разберешь, – задумчиво протянул вор, потер длинный нос и поерзал, то ли принимая более удобную позу, то ли, что больше льстило девичьему самолюбию, пытаясь прижаться ко мне посильнее.
– А эльфийские легенды? – поинтересовалась я, не делая попыток отодвинуться.
– У них все трепетно, возвышенно и благородно до слез. Призраки являются в час великой нужды, дабы ободрить потомков или передать им реликвию, при помощи которой можно одолеть врага или спасти княжество от какой напасти. – Лакс старался говорить небрежно, однако за ироничными словами мужчины я видела ребенка, млевшего некогда от сказок, рассказанных матерью.
– Ну ужасов и благородных былин я тоже вдоволь наслушалась, теперь нам предстоят первые практические занятия по курсу изучения повадок выходцев из могил, – резюмировала я и уже почти решилась ткнуться носом в плечо парня, когда за окошком раздался печальный стон.
Словно тоскующий ветер пронесся по саду. Будь я собакой, завыла бы в голос. Потусторонние звуки затихли и через один долгий миг повторились снова. Лакс вздрогнул, машинально прижал меня к себе. Так, в обнимку, мы и стали осторожно приподниматься, чтобы выглянуть из окна, как солдаты из окопа под обстрелом.
Темный силуэт грузного мужчины на фоне темного сада в слабом свете звезд нарисовался у подмеченной нами яблони. Рука создания коснулась коры дерева, будто пыталась вновь ощутить чтото из мира плоти, огладила топорщившуюся колом бороду. Призрак вновь простонал. Затем печальный покойничек сделал шаг, чтобы встать поровнее под яблоней. В тот же миг раздалось звучное жадное клацанье, и «призрак» истошно заорал! Вопль вперемешку с ругательствами самого прозаического свойства огласил ночной сад.
– Попался, голубчик! – злорадно завопила я, сиганув через открытое окно и на бегу метнув в мерзавца заготовленную заранее тройку рун, именуемую в пособиях по рунной магии весьма поэтично – «оковы врага». Враг резко заткнулся и как подкошенный рухнул в траву.
Мы с Лаксом и Кейр оказались у яблони практически одновременно. Ярина, использовавшая для выхода из дома дверь, припоздала на какихто несколько секунд. Тяжело дыша не столько от физической нагрузки, сколько от возбуждения, мы окружили «призрака». Заправленная маслом лампа хозяйки и руна кановысветили могучего бородатого мужика, раззявившего рот в беззвучном изза магического кляпа крике. Нога «выходца с того света» была надежно защелкнута челюстями капкана – одного из нескольких приспособлений, установленных нами под вечер в саду, очень прочных, но сделанных специально так, дабы не портить ценную шкуру зверя. Я нагнулась и стянула с башки «нежити» картуз.
– Так, проводим опознание. Ярина, знаком ли тебе этот человек?
– Фокма! – в удивлении ахнула крестьянка, всплеснув руками.
– Ты знала, что ее пугает человек? – усмехнулся мне Кейр.
– Нет, но решила на всякий случай перестраховаться, – скромно улыбнулась я. – Стало быть, этот твой родственник, Ярина. Очень интересно, какого же рожна он из себя привидение корчит? Уж не для того ли, чтоб ты хутор поскорее продать решилась?
– И на что только люди от жадности не идут! – резюмировал Лакс, малость разочарованный тем, что нежить оказалась самой натуральной «житью», не добавив ни капли к его личному опыту трансцендентального.
– Впрочем, не будем строить бездоказательных версий, давайте у нашего призрака обо всем спросим. Сейчас заклятие сниму, с капканом на ноге он далеко убежать не сможет, пусть дает показания, – решительно объявила я и устранила магические путы.
– Фокма, зачем? – Ярина спросила с жалобной беспомощностью преданного доверия. – Неужто все изза землицы?
Крякнув, мужик сел, встать с капканом на ноге у него все одно не вышло бы, и глухо пробормотал, глядя в землю:
– Вишь ты, стыдобища какая вышла, а я ведь как лучше хотел. Только поверишь ли?
– Обвиняемый имеет право на оглашение своей версии происходящего, – заверила я его, поскольку крестьянка, кажется, временно потеряла дар речи. – Говори, мы выслушаем, а верить или нет, решим сами.
– Люблю я ее, – совершенно неожиданно признался Фокма, весь както сжавшись, что при его габаритах было затруднительно (видно, мальчик хорошо кушал, и не только морковку). – Сызмальства люблю, еще когда ребятенками вместе играли, думал – вырасту, непременно женюсь. А ее родители за Парама отдали, ничего слушать не хотели, потом и меня оженили. Так и жил, как без сердца, из груди вынутого, от ярмарки до ярмарки, где хоть увидеться мог, словечком перемолвиться. Как умерла женка моя, бобылем остался, а потом и Ярина своего мужика схоронила, я и решил, дурень, что еще смогу хоть напоследок счастье свое устроить. Намекал ей чуток, просил ко мне перебраться хоть как к родичу поначалу. Только она никак решиться не могла, вот я и скумекал чуток пугнуть. Пусть не ко мне, так от нежити прочь убраться захочет. А вишь ты, как оно обернулось.
– Нда, – протянул Кейр, огладив подбородок. Воин был почти шокирован. Он мог ожидать выходок такого рода от сумасбродкимагевы, но не от крестьянина в летах.
– Амо?р, – задумчиво процитировала я, почесав нос, и глянула на Ярину. Несмотря на искусственное освещение, было совершенно очевидно, щеки предмета воздыхания Фокмы заливал совершенно девичий румянец, а глаза посверкивали так, будто крестьянка сбросила годков двадцать. Еще бы, готова поспорить, ничего столь романтичного, как этой ночкой, с ней за всю жизнь ни разу не приключилось. – Ну что, Ярина, тебе как жертве розыгрыша решать, что делать с этим Ромео будешь.
– Ох, Фокма. – Ни малейшего укора в голосе женщины не было, только томное, удивленное довольство. – Да кабы я знала…
– Ну теперьто знаешь, – пробормотал себе под нос незадачливый влюбленный.
– Знаю, – кокетливо потупилась Ярина.
– Сними с него капкан, – уяснив ситуацию, попросила я Кейра, и воин играючи расщелкнул челюсти монстра, освобождая ногу мужика. – А дальше они сами разберутся, когда свадьбу назначить и кто к кому на хутор переезжать будет. Пошли, парни, им есть о чем наедине поговорить.
Мы уже собрались удалиться, чтоб оставить сладкую парочку в саду тетатет, когда я резко развернулась и спросила:
– Да, Фокма, чуть не забыла, а каким образом ты стоны изображал?
– Да вот, дудочка. – Мужик прекратил растирать и ощупывать ногу, вытащил из глубин бороды тоненькую деревянную штуковину и протянул мне.
– Классная вещица, спасибо, – нахально поблагодарила я и сунула пугалку в карман. Никогда не узнаешь, в какой момент могут пригодиться такие приколы.
Поворачивая за угол дома, еще разок оглянулась и увидала идиллическую картинку. Ярина и Фокма сидели под яблоней рядком, целомудренно взявшись за руки, и о чемто шептались.
– Да, Лакс, так нам и не удалось на нежить поохотиться. – Я цокнула языком. – Ну ничего, если очень захочется, устроим засаду на первом же попавшемся кладбище!
– Ты шутишь? – уточнил Кейр.
– Конечно, шучу, – ухмыльнулась я и сладко зевнула. – Никакие привидения не заставят меня сегодня отказаться от сна! Ну если только очень красивые привидения, – внесла я маленькое уточнение.
– Эльфийские, что ли? – поддел меня вор, открывая дверь в дом.
– Неа, эльфийских не хочу! Ты же говорил, они слишком торжественные и возвышенные. Мне от патетики скулы с тоски сведет! – закапризничала я, сморщив нос, и неожиданно сладко зевнула.
– Ложиська спать, магева, – мягко, почти нежно, посоветовал телохранитель, подталкивая меня в сторону комнаты.
– Ага, чао, ребята! – Я даже не стала спорить. Сходила, вытащила спящего без задних ног, рук да и крыльев сильфа изпод подушек Ярины, чтобы малыш не стал свидетелем или, того хуже, жертвой какогонибудь непотребного зрелища, когда крестьянке с ее давним кавалером наскучит за руки в саду держаться, и скрылась в спальне.
Никакие привидения мой покой более не смущали, а вот снилась всякая ерунда, какую даже запоминать противно. Только один обрывок сна и сохранился в памяти к утру. Герг стоял в лесу и улыбался, а позади него затаилась какаято тень, потом оказалось, что они поменялись местами и уже тень стоит впереди, и не тень это вовсе, а сам поэт. Наверное, утомленный мозг, творчески перерабатывая информацию о преследованиях Щегла, выдал мне этот сюр.
Но, несмотря на все странности грез, выспалась я на славу. Конечно, все пташки ранние уже успели подняться. Ярина хлопотала на кухне, Фокма, я углядела из окна, усердно колол дрова. Вокруг только щепки летели, а чурки выходили стройные, ровненькие на загляденье. Когда так споро, ладно, будто забавляясь, работают, даже капельку завидно становится, тут же самой попробовать хочется. По счастью, приключения Тома Сойера я в детстве читала и побывать в роли «покрасчика» забора желанием не горела, к тому же сомневаюсь, что мне удалось бы даже поднять топор, каковым играючи орудовал дюжий крестьянин, лишь самую малость уступавший Самсуру в комплекции. Пострадавшая от капкана нога, перевязанная чистой тряпицей, Фокме нисколько не мешала. Понаблюдав чуток из окна за его трудами, – ну надо ж, и не вспотел нисколько! – я умылась ледяной водицей из рукомойника и вышла во двор. Голоса моей компании раздавались со стороны распахнутых дверей сеновала. Устроившись на мягком сене, Лакс в красках и сильно жестикулируя живописал ночное приключение, Герг внимал ему с распахнутым ртом, Кейр стоял у стены и кивал. Проспавший вчера все интересное Фаль нахально оккупировал плечо воина и тоже слушал, затаив дыхание. Когда я присоединилась к джентльменам, вор как раз завершал красочный рассказ, а посему мне осталось только улыбнуться в знак приветствия и вывести ехидное моралите:
– Да, изощрился Фокма так, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
– Какое образное выражение! – моментально восхитился поэт.
– Дарю, – без зазрения совести расщедрилась я. А чего стесняться? Раз народное, значит, принадлежит всем и мне в том числе! – Кстати, Герг, как твой зад? Отдохнул?
– Гораздо лучше, Оса, Кейрово лекарство поистине чудодейственно, хоть и жжется огнем! Я уже смогу сесть на лошадь, спал же, как мертвец, – заверил Щегол.
– Разлагался и вонял, что ли? – моментально подколол поэта Лакс.
– Отринув все земные заботы, – наставительно поправил его Птица с не менее глумливой ухмылкой.
– Отлично! – улыбнулась я и предложила: – А не пойти ли нам позавтракать? Из кухни, кажется, пирогами с ягодами пахнет!
– Соблазнительница, – страстно простонал Лакс, схватившись за плоский, как стиральная доска, живот, и покатился по сену.
Всем остальным моя идея насчет завтрака тоже показалась дельной. Горячая, с пылу с жару сдоба, может, и вредна для желудка, как уверяют врачи, но настолько вкусна, что устоять против искушения невозможно. Впрочем, давно известно: все, что мы любим, либо безнравственно, либо вредно для здоровья, но запретный плод столь сладок, что чихать мы хотели на все предостережения!
Выбравшись из мягкого сена, мы дружной голодной компанией потянулись на зов желудков. Увлекательный процесс колки дров уже был приостановлен. У изрядной поленницы, опираясь на топор, Фокма чтото вещал Ярине. Та, в новеньком платье и стоящем колом белом фартуке, просто лучась счастьем, внимала изобретательному кавалеру. Похоже, у них все сладилось.
– Аромат пирогов, хозяюшка, ласкает мое обоняние! – польстил крестьянке Лакс, демонстративно потянув носом воздух, и застонал.
– Пироги? Какие пироги? – будто очнувшись от грез, заморгала женщина, а потом с испуганным ахом: – Пироги! – подхватила юбку и поспешно устремилась в кухню.
– Надеюсь, не пригорят, – вовсе не сердито хмыкнул Кейр ей вслед.
– Любовь подчас требует жертв, – не без патетики вставил Герг и со смешком прибавил: – Надеюсь, выпечка будет единственной, кто пострадал от сего пылкого чувства!
Фокма проводил свою обожаемую влюбленным взглядом и только потом соизволил заприметить нашу компанию. Все еще сжимая в одной руке маленький такой, толщиной с мою руку топорик, крестьянин двинулся ко мне с самым решительным выражением на бородатой физиономии.
– Эй, Фокма, в чем дело? – Я малость занервничала, впрочем, и Кейр тоже, потому что выступил вперед и загородил меня своим телом.
Прихрамывая, мужчина подошел ближе, опустился перед нами на колени, недоуменно нахмурился, обнаружив топор в руке, отбросил его влево, ловко воткнув в колоду, и прочувствованно прогудел:
– Спасибо вам, почтенная магева, как и благодарить, не знаю! Счастьем всей жизни вам обязан!
– Отблагодари, сделай Ярину счастливой, – велела я, не найдя более подходящего поручения и радуясь уже тому, что ополоумевший мужик не полез ко мне обниматься с топором в руке. А то получились бы из Ксюхи две нежизнеспособные половинки!
– Да я! Да мы!.. – забормотал Фокма, а потом схватил мою руку и принялся смачно лобызать ее, точно разнежничавшийся щенок.
Коекак избавившись от признательного сверх всякой меры крестьянина, я змейкой шмыгнула в дом, смущенно бормоча под нос:
– Что они все руки мне измусолить норовят! Это негигиенично! Медом, что ли, там намазано?
– Давай проверим! – тут же предложил Лакс, устремившийся в горницу вслед за мной, пока Кейр и Герг продолжали беседовать с Фокмой во дворе, выясняя, как именно они с Яриной решили устроить свою будущую супружескую жизнь. Матримониальные планы у мужика оказались основательными, не зря, видать, вечеряли под яблонькой.
– Каким образом? – заинтересовалась я, вытирая сполоснутые руки чистым полотенцем.
– А вот так. – Лакс взял мою руку и неожиданно нежно чмокнул прямо в середину ладошки.
– Ну как? – с деланым безразличием уточнила я экспериментатора, пытаясь не обращать внимания на участившееся сердцебиение и предательски наползающую истому.
– Сладко! Но мед ли, не разобрал, надо бы повторить! – нахально заявил рыжий неожиданно охрипшим голосом и, взяв мою ладонь обеими своими, принялся нежно целовать, не пропуская ни одного пальчика. Голубые глаза Лакса горели, как два колдовских светильника, и больше всяких пирогов мне хотелось попробовать на вкус его горячие, такие мягкие, такие твердые, такие нежные губы.
– Уж простите меня, едва не сожгла пирогито! Вот голова дырявая! – В горницу, открыв дверь задом, а потому и не узрев ничего компрометирующего, пятясь, вдвинулась оправдывающаяся Ярина. В руках женщина держала здоровенный деревянный поднос с горячей сдобой, накрытой расшитым, небось парадным, полотенцем, извлекаемым из сундуков по красным дням. – Сейчас к завтраку на стол соберу!
Я неловко отняла руку у Лакса и преувеличенно бодро сказала: