волнения и страха. Одна его половина отчаянно хотела вырваться отсюда, бежать куда-нибудь без оглядки, вторая алчно стремилась заполучить все знания этого самурая, ведь они могли бы стать, нет, станут, одним из главных ключей, которые отомкнут мир Ниппона и его собственное будущее, если правильно ими распорядиться. Он уже готов был выпалить слова согласия, но вспомнил недавно полученный от сэра Уильяма выговор и, преисполнившись благодарности, промолчал, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями.
— 'Регко убезать, да? — нетерпеливо повторил Хирага.
— Не легко, но возможно. Очень рискованно. Сначала необходимо убедить меня, я должен быть уверен в том, что вас стоит спасать. — Тайрер заметил промелькнувший на лице японца гнев — может быть, гнев, смешанный со страхом, он не мог определить точно. Господи, самурай! Как жаль, что здесь нет сэра Уильяма, я абсолютно не представляю, что делать. — Не думаю, что я действительно смо...
— Паза'рста, — произнес Хирага умоляюще, зная, что это его единственный верный шанс вырваться из западни, но про себя думая: поспеши с согласием, или я убью тебя и попробую бежать через стену. — Накама клянется богами помогать Тайра-сан.
— Вы торжественно клянетесь своими богами, что правдиво ответите на все мои вопросы?
— Хай, — тут же ответил Хирага, пораженный тем, что Тайрер мог быть настолько наивен, чтобы задать подобный вопрос врагу или поверить его утвердительному ответу, — конечно же, он не может быть настолько глуп? Какой бог или боги? Их не существует. — Богами я к'рянусь.
— Подождите здесь. Заприте дверь, открывать только мне. Тайрер положил револьвер в карман, пошел и разыскал Паллидара и Макгрегора и отвел их в сторону.
— Мне нужна помощь, — прерывисто заговорил он. — Я узнал, что Юкия — один из тех, кого ищут эти самураи, выяснилось, что он, ну, инакомыслящий. Я хочу переодеть его солдатом и взять его с нами, тайно.
Оба офицера ошеломленно посмотрели на него. Потом Макгрегор произнес:
— Извините меня, сэр, но вы действительно полагаете, что это разумно? Я хочу сказать, бакуфу являются законным правительством, и если нас поймают...
— Нас не поймают. Мы просто наденем на него алый мундир и поставим в середину строя. А, Сеттри?
— Да, это могло бы сработать, Филип, но если его все-таки заметят и нас остановят, мы окажемся без весла на самой стремнине.
— У вас есть другие предложения? — спросил Тайрер. Страх и возбуждение нарастали в нем, и его голос нервно задрожал: — Я хочу вытащить его отсюда. Без его помощи мы, вероятнее всего, были бы все сейчас мертвы, и он окажется крайне полезен нам в будущем.
Офицеры беспокойно переглянулись, потом перевели глаза на Тайрера.
— Извините, это слишком опасно, — сказал Паллидар.
— Я-так-не-считаю! — отрезал Тайрер, у него мучительно болела голова. — Я хочу, чтобы это было сделано! Это вопрос огромной важности для правительства Её Величества, так что говорить больше не о чем!
Макгрегор вздохнул.
— Слушаюсь, сэр, очень хорошо. Капитан, как насчет того, чтобы посадить его верхом?
— Как драгуна? Это смешно, садовник не сможет держаться в седле и управлять лошадью. Пусть уж лучше идет пешком, нужно поплотнее окружить его солда...
— Ставлю пятьдесят фунтов против медного фартинга, что этот олух не сможет шагать в ногу, он будет бросаться в глаза, как шлюха в епископских подштанниках!
Тогда Тайрер предложил:
— А что, если мы всунем его в мундир, перебинтуем лицо и руки и понесем его на носилках — сделаем вид, что он болен.
Офицеры посмотрели на него, потом просияли.
— Здорово придумано!
— Даже лучше, — радостно добавил Паллидар, — мы притворимся, что у него какая-нибудь заразная болезнь: оспа, корь, чума! — Они дружно захохотали.
Самурайский офицер и несколько стражников, которые были допущены в опустевшую миссию, обошли вслед за Тайрером, Макгрегором и четырьмя драгунами все здание. Их обыск был очень тщательным, они заглянули в каждую комнату, в каждый шкаф, даже на чердак. В конце концов офицер удовлетворенно кивнул. В холле стояло двое носилок, на каждых лежало по солдату, у обоих был жар, оба были перевязаны, один частично, другой, Хирага, полностью — голова, руки и ноги — все, что торчало из потемневшего от пота мундира.
— Оба очень больны, — сказал Тайрер по-японски, Хирага дал ему нужные слова. — У этого солдата оспа.
Одно упоминание об этой болезни заставило самурая побледнеть и отступить на шаг — в японских городах постоянно вспыхивали эпидемии оспы, хотя они и не были столь губительны, как в Китае, где от неё умирали сотнями тысяч.
— Об этом... об этом необходимо доложить, — пробормотал офицер, он и его люди прикрыли рты ладонью, поскольку считалось что заражение и распространение болезни происходит, когда здоровый человек вдыхает зараженный воздух, находясь рядом с больным.
Тайрер не понял его, поэтому просто пожал плечами.
— Человек очень больной. Нет подходить близко.
— Я не собираюсь подходить к нему, вы думаете, я сумасшедший? — Высокий самурай вышел на веранду. — Послушайте, — тихо сказал он своим людям. — Не говорите ни слова об этом остальным на площади, а то может начаться паника. Вонючие чужеземные собаки. А пока что держите глаза открытыми, этот Хирага где-то здесь.
Они прочесали всю территорию миссии и осмотрели все постройки, всех её работников и солдат, построенных в тени и нетерпеливо ожидающих, когда можно будет двинуться вниз к причалу, где их ждали баркасы. Наконец, полностью удовлетворенный осмотром, офицер с досадой поклонился и вышел из ворот. Снаружи толпились самураи, Дзёун, по-прежнему связанный, стоял в первых рядах, садовники, цепенея от ужаса, все так же сидели на коленях в один ряд, все без шляп, все голые. Когда он приблизился, они ещё глубже уткнулись головами в землю.
— Встать! — сердито рявкнул он, с отвращением вспомнив, что, когда он приказал им раздеться, ни у одного из них не оказалось ни выбритой сверху особым образом головы, ни ран от меча, ни порезов, ни каких-либо иных признаков, указывающих на принадлежность к самурайской касте, из чего он вынужден был заключить, что его жертва все ещё прячется внутри или сумела ускользнуть. Теперь он был разозлен ещё больше и, тяжело ступая, подошел к Дзёуну.
— Чтобы спрятаться, ронин Хирага либо полностью обрил себе голову, либо отпустил волосы, как у этого отребья. Укажи на него!
Дзёун стоял на коленях, сломленный, едва живой. Его били, потом приводили в сознание, снова били и снова приводили в себя по приказу Андзё.
— Кто из них Хирага, укажи!
— Его... его нет, нет здесь. — Юноша вскрикнул, когда железная нога офицера с тупым звуком врезалась в самое чувствительное место, потом ещё раз; садовники мелко дрожали в смертельном страхе. — Его нет... нет здесь... — Ещё один безжалостный удар. Беспомощный, вне себя от отчаянной, дикой боли, Дзёун показал пальцем на молодого мужчину, который рухнул на колени, вопя о своей невиновности.
— Заткните ему рот! — приказал офицер. Отведите его к судье, оттуда — в тюрьму и распните это отродье, уведите их всех, они все виновны в том, что укрывали его, уведите их всех!
Кричащих и умоляющих, их поволокли с площади. Молодой садовник, на которого указал Дзёун, пронзительно взвизгнул, что видел Хирагу не так давно возле миссии и что, если его отпустят, он покажет им где, но никто не обратил на его слова никакого внимания, и его крики, как и крики всех остальных, были быстро оборваны, самым жестоким образом.
Офицер вытер пот со лба, довольный тем, что выполнил полученный приказ. Он сделал глоток воды из фляжки, ополоснул рот, сплюнул, потом с наслаждением припал к горлышку.
И-и-и-и, — подумал он и передернулся. — Оспа! Болезнь гайдзинов, которую к нам завезли из-за моря! Все мерзости приходят оттуда, гайдзинов необходимо вышвырнуть из страны и никогда больше не пускать. Сердито он наблюдал за строящимися музыкантами, марширующими солдатами, его мысли были заняты сиси, которого он искал.
Невозможно, чтобы этот садовник оказался знаменитым сиси, тем Хирагой, который участвовал в той схватке. Карма, что я и мои люди подоспели в тот день слишком поздно и не увидели его и тех, кто уже отступил. Нет, не карма, это Бог хранил меня. Если бы я увидел его, я не смог бы притвориться сегодня, что поверил Дзёуну. Где он, этот Хирага? Он где-то прячется. Господи, прошу, помоги мне.
И-и-и-и, сколько странного в этой жизни. Я ненавижу гайдзинов, но при этом верю в их Бога Иисуса, хотя и тайно, как мой отец, и дед, и прадед — со времен, ещё предшествовавших Секигахаре. Да, я верю в этого Бога Иисуса, единственное ценное, что пришло к нам из-за моря, а разве князья учителей-иезуитов не говорят, что вера придает нам силы и что когда у нас есть проблема, мы должны терзать и глодать её постоянно, как собака гложет кость.
Хирага где-то прячется. Я обыскал все тщательно. Значит, он изменил своё обличье. Кем он теперь стал? Деревом? Кем?
За стенами продолжались приготовления к отъезду. Флаг дрогнул и пополз вниз. Заиграли трубы и барабаны. Всадники вскочили в седла. Носилки погрузили в крытую повозку. Ворота открылись, кавалеристы построились, впереди них этот гайдзин, у которого японское имя, вот они проехали мимо, двинулись дальше, вниз с холма и...
Повязки! Сознание офицера озарила яркая вспышка, и он все понял. Нет никакой болезни! Хитро, подумал он, охваченный волнением, но недостаточно хитро! Теперь, должен ли я пойти на открытое столкновение с ними и перехватить их на одной из узких улочек? Или мне следует отрядить шпионов, которые последуют за ним и не будут терять его из виду, пока он не приведет меня к остальным?
Я отряжу шпионов.
19
Вторник, 14 октября
Бал по случаю помолвки был в самом разгаре. Масляные лампы освещали заполненный большой зал клуба — Малкольм Струан снял все здание целиком и украсил его для сегодняшнего торжества. Все уважаемые жители Поселения получили приглашения и все были здесь, как и все свободные от службы морские и армейские офицеры, а снаружи Хай-стрит патрулировали солдаты и матросы, готовые воспрепятствовать проникновению на праздник пьяниц и нежелательных лиц из Пьяного Города.
Анжелика ещё никогда не выглядела так восхитительно — кринолин, головной убор из перьев райской птицы и ослепительно сверкающее бриллиантовое кольцо, подарок Малкольма к помолвке. Звучал пульсирующий вальс Иоганна Штрауса-младшего, совершенно новый, только что полученный с дипломатической почтой из Вены. Андре Понсен вдохновенно исполнял его на фортепиано, ему уверенно помогал маленький оркестр морских пехотинцев, облачившихся в полную парадную форму по случаю праздника. Её партнером был Сеттри Паллидар — то, что именно ему выпала честь представлять армию, было встречено одобрительным ревом и всеобщей абсолютной завистью.
— Везучий сукин сын, — процедил сквозь зубы Марлоу, пожирая глазами своего соперника. Его синий мундир морского офицера сверкал новыми золотыми аксельбантами адъютанта, наряд дополняли белые шелковые панталоны и чулки и черные туфли с серебряными пряжками.
— Кто? — спросил Тайрер, проходя мимо с очередным бокалом шампанского, разгоряченный и взволнованный этим вечером и своим успехом: ему удалось незаметно вывезти Накаму, самурая, из Эдо и, с одобрения сэр Уильяма, поселить его у себя в доме как учителя японского языка. — Кто это сукин сын, Марлоу?
— Идите к черту — словно вы и так не знаете! — Марлоу широко улыбнулся. — Послушайте, я выдвинут представителем от флота. Следующий танец мой, и я умру, но покажу этому охламону, что почем.
— Дьявольщина, вы счастливчик! А что за танец?
— Полька.
— О, вот это да — вы сами это устроили?
— Боже милостивый, нет! — Полька, пришедшая из народных танцев Богемии, была ещё одним недавним дополнением к бальному репертуару Европы, все с ума сходили по этому зажигательному танцу, хотя он и продолжал считаться рискованным. — Он стоит в программе! Вы разве не заметили?
— Нет, так и не заметил, голова слишком занята другими делами, — радостно ответил Тайрер; его буквально распирало от желания рассказать кому-нибудь, какую он проявил изобретательность, и ещё больше о том, что сегодня ночью, сразу же, как только сможет, он отправится через Мост в Рай в объятия своей возлюбленной, — жалея, что в обоих случаях с него взяли клятву хранить молчание. — Она танцует как мечта, не правда ли?
— Хей, юный Тайрер... — Это был Дмитрий Сывородин, весь в поту и изрядно навеселе, с кружкой рома, зажатой в кулаке. — Я попросил дирижера сыграть канкан. Парень сказал, что я уже пятый, кто подходит к нему с этой просьбой.
— Бог мой, так он сыграет? — потрясенно спросил Тайрер. — Однажды в Париже я видел, как его танцуют, — вы не поверите, но девушки не надели никаких панталон совершенно!
— Я верю! — Дмитрий грубо хохотнул. — Но Ангельские-то Грудки их сегодня надела, да и показать бы их не испугалась, клянусь Богом!
— Эй, послушайте... — вспыхнув, начал Марлоу.
— Полно, Джон, он просто шутит. Дмитрий, вы невозможны! Дирижер, конечно же, не осмелится?
— Нет, если только Малк ему не кивнет.
Они посмотрели в другой конец большой комнаты. Малкольм Струан сидел вместе с доктором Хоугом, Бебкоттом, Сератаром и некоторыми из посланников и смотрел на танцевальный круг, не сводя глаз с Анжелики, которая волною кружилась под чарующую, смелую, современную музыку, не оставлявшую равнодушным никого из них. Его ладонь лежала на тяжелой трости, золотая печатка посверкивала, когда пальцы легонько отбивали счет. На нем был вечерний костюм из гладкого шелка, рубашка с высоким воротником, кремовый галстук с бриллиантовой заколкой, его сапоги из прекрасной кожи были выписаны из Парижа.
— Жаль, что он все ещё так немощен, — пробормотал Тайрер, искренне сочувствуя ему, но при этом благословляя свою удачу.
Струан и Анжелика прибыли поздно. Он передвигался с огромным трудом, сгорбившись, несмотря на все старания держаться прямо, помогая себе двумя тростями, принимавшими на себя его вес. Анжелика, лучась от счастья, держала его под руку. Их сопровождал доктор Хоуг, заботливый и всегда начеку. Его приветствовали громкими криками, ещё громче приветствовали её , затем, с облегчением опустившись в кресло, он поприветствовал своих гостей и пригласил разделить торжественный ужин, который был накрыт на столах.
— Но прежде, друзья мои, — сказал он, — прошу вас поднять бокалы. Я пью за самую прекрасную девушку в мире, мадемуазель Анжелику Ришо, мою невесту.
Гром поздравлений со всех сторон. Китайские слуги в ливреях подносили шампанское ящиками. Джейми Макфей добавил несколько радостных слов, и вечер начался. Вина из Бордо и Бургундии, особое шабли, очень любимое в Азии, коньяки, виски — все эксклюзивно импортировавшиеся домом Струана — джин, пиво из Гонконга. Австралийские запеченные говяжьи бока, несколько барашков, зажаренных целиком, пироги с курятиной, холодная соленая свинина, окорока, картофель из Шанхая, запеченный и фаршированный поджаренным беконом и маслом, а также пудинги и шоколад, новый продукт, вывозившийся из Швейцарии. После того как остатки ужина убрали и из зала вынесли семерых упившихся гостей, Андре Понсен занял своё место за роялем, и оркестр заиграл.
С большой церемонией по отношению к Малкольму сэр Уильям попросил для себя первый танец. Следом за ним был Сератар, потом другие посланники — за исключением фон Хаймриха, который слег с дизентерией, — адмирал и генерал. После каждого танца Анжелику окружали разгоряченные, широко улыбающиеся лица, а потом, обмахиваясь веером, она возвращалась назад к Малкольму, восхитительная со всеми, но при этом неизменно внимательная к нему. Всякий раз, когда её приглашали, она поначалу отказывалась и только через некоторое время давала ему убедить себя:
— Но, Анжелика, я люблю смотреть, как ты танцуешь, моя дорогая, ты танцуешь так же грациозно, как делаешь все на свете.