— А если они существуют? — Ёси задумался о Мисамото.
— Я думаю, вам следует предложить им безопасный проезд и половину золота, которое они найдут за один год. Как мне говорили, в Поселении много американцев и искателей приключений.
— Ты хочешь, чтобы гайдзины ходили по нашей земле, шпионили в наших краях? — медленно проговорил он.
Она покачала головой, потом наклонилась вперед, зная, что полностью завладела его вниманием.
— Вновь вы подсказали решение, Ёси-тян. Предположим, вы вступите в переговоры, тайно, с самым богатым торговцем в Иокогаме, тем самым, которого, как вы мне говорили, вы подозреваете в том, что он собирается продать ружья Тёсю, — я согласна, мы любой ценой должны добыть ружья и современные пушки и помешать нашим врагам приобрести их. Предположим, вы предложите ему право на разработку вашего золота, исключительное право. Со своей стороны он берет на себя все вопросы его разведки и добычи. Вы согласитесь принять только одного или двух старателей, без оружия, и конечно же за ними будет установлен тщательный надзор. В обмен на своё исключительное право этот купец поставляет вам определенное количество пушек и ружей в долг, в счет вашей половины найденного в будущем золота, и соглашается продавать ружья и пушки только вам. И никогда Тёсю, Тосе или Сацуме. Вы улыбаетесь, господин?
— А нашим посредником будет Мисамото?
— Без вашей дальновидности, с которой вы нашли и обучили его, все это было бы невозможно. — Она произнесла эти слова с глубочайшим почтением и села прямо, втайне удовлетворенная, слушая его замечания и свои ответы, зная, что он быстро запустит её план в действие, что они как-нибудь раздобудут эти ружья и что он никогда, никогда, никогда не тронет припрятанный ею рис. Потом, совсем скоро, она сможет притвориться усталой и попросит у него разрешения отдохнуть: «Вы тоже должны отдохнуть, господин, после такой чудесной, хотя и изнурительной тренировки...»
Разумеется, он должен отдохнуть, такой прекрасный мужчина, как он, подумала она. А потом — много взвешенных комплиментов, кроткая просьба позволить ей размять его уставшие плечи, понемногу её массаж будет становиться все более интимным, потом вздох-другой, и, не успев оглянуться, он сблизится с ней так, как она только может пожелать. Сблизится так же, как с Койко.
Днём Койко, как предписывали приличия, испросила у Хосаки позволения навестить её , поклонилась ей и поблагодарила, и выразила надежду, что её услуги приятны великому повелителю, и сказала, что для неё большая честь быть среди его домашних даже на короткое время. Они поговорили немного, и потом она удалилась.
Какая красавица, подумала Хосаки без ревности или зависти. Время от времени Ёси имеет право на игрушку, как бы дорого она ни обходилась. Их красота так хрупка, так недолговечна, и жизнь их полна печали — воистину вишневый цвет, опадающий с Дерева Жизни. Мир мужчины настолько физически привлекательнее, чем наш. И-и-и-и, иметь возможность перелетать с цветка на цветок, не зная страданий и забот.
Если бы наказание за самую малую вольность в поведении с нашей стороны не было столь мгновенным и жестоким, женщины задумывались бы об этом гораздо чаще. Разве не так? Почему бы и нет? Если действовать осторожно.
Иногда, когда Ёси был в отъезде, мысль о такой огромной опасности и немедленной смерти становилась для неё почти непреодолимым афродизиаком. Глупо, за столь мимолетное наслаждение. Или нет?
Она ждала, наблюдая за ним, тепло светясь изнутри, обожая жизнь, самую захватывающую из всех игр, пока разум его гудел, переполненный вариантами её плана и тем, как ему использовать своё творение, Мисамото.
Я примусь за дело немедленно, думал он. У Хосаки хороший ум, и она очень удачно составляет мои мысли в единое целое. Но, и-и-и-и, выговорить такое про мальчишку было в высшей степени бака, насколько оправданным государственным актом ни казалось бы подобное действие. Женщины лишены всякой утонченности.
Этим же утром раздался жизнерадостный стук в дверь, и в комнату вплыла Анжелика, вся цветущая, живое воплощение здоровья, в новом шикарном наряде: бледно-лиловом платье, зонтик от солнца, шляпка с перьями, перчатки, легкая шаль на плечах.
— Здравствуй, моя любовь, привет, Джейми, как вы сегодня себя чувствуете? О, Малкольм, я так довольна, что вижу тебя. — Она наклонилась к кровати и нежно поцеловала его. — О, cheri, как я по тебе скучала. Милый мой бедняжка, — продолжала она почти без остановки, — доктор Хоуг сообщил мне, что ты провел скверную ночь, несчастный ты мой, и не сможешь пойти сегодня на вечеринку к сэру Уильяму, поэтому я подумала, что загляну к тебе просто так и посижу с тобой до обеда.
— Малкольм... Как тебе нравится мое новое платье? — сказала Анжелика.
— Да? — тут же ответил Струан, собираясь с мыслями. Сердце его гулко стучало, напоминая, что он допил последние остатки снотворного, которое оставил ему Хоуг, и что надо будет попросить А Ток достать ещё — всего на день, ну, может, чуть дольше. — Я тоже так рад тебя видеть. — Оно изумительно, как и ты сама.
— Ну что же, я пойду, тайпэн, — вставил Макфей, видя, каким счастливым стал Струан, и радуясь за него, хотя все ещё потея. — Ребята из Тёсю внизу — так я с ними двигаюсь дальше?
— Как мы решили. Хорошо, ещё раз спасибо, Джейми. Дай мне знать, как пойдет это дело.
— Малкольм, — поспешно произнесла Анжелика, — пока Джейми здесь... помнишь, ты просил меня напомнить тебе, когда мы соберемся все вместе, о моем... небольшом содержании.
— Ах да, конечно. Джейми, — начал он со щедрым видом, когда она взяла его за руку, и её открытое удовольствие низринуло минувшую ночь во тьму забвения — навечно, в упоении подумал он. Этой ночи никогда не было! — Заноси расписки моей невесты на мой счет, — распорядился он, и это слово отдалось в нем счастливой болью. — Ангел мой, просто подписывай счета, все, что ты захочешь, Джейми позаботится о них.
— Спасибо, cheri, это чудесно, но, пожалуйста, не могу ли я получить немного денег?
Малкольм расхохотался, Джейми тоже улыбнулся.
— Они здесь не нужны, расплачиваться наличными совсем не обязательно. Никто из нас не носит с собой денег.
— Но, Малкольм, я х...
— Анжелика, — сказал он, и его голос зазвучал тверже. — С помощью расписок мы расплачиваемся за все, в клубе или в любом магазине Поселения. Так поступают все, даже в Гонконге, как ты, разумеется, помнишь. Это не дает возможности продавцам обманывать нас, и ты всегда знаешь, где и сколько потратил.
— Но у меня всегда были с собой деньги, cheri, свои собственные деньги, чтобы оплачивать свои счета, — сказала она, внешне демонстрируя полную искренность, — и, поскольку мой отец... ну, ты понимаешь.
— Оплачивать свои собственные счета? Какой ужас. Как такое могло прийти тебе в голову? Для порядочного общества это что-то неслыханное. Вот что, ни о чем не тревожься, — произнес он, улыбаясь ей, — это все мужские заботы. Расписки все отлично здесь решают.
— Может быть, у французов все по-другому, мы всегда держим при себе наличные и...
— Как и мы в Англии, или в любом другом месте, но в Азии все просто подписывают счета. Если ты хочешь что-то купить, что угодно, просто распишись за этот товар — даже лучше: нужно изготовить для тебя твою личную печать, о, мы подберем тебе изумительное китайское имя. — Он имел в виду маленькую печатку, обычно прямоугольный кусочек слоновой или иной кости, нижнюю поверхность которого покрывали затейливо вырезанные китайские иероглифы, обозначавшие звуки, из которых состояло имя владельца. Прижав её сначала к подушечке с тушью, а потом к бумаге, можно было получить уникальный отпечаток, который почти невозможно было подделать. — Джейми позаботится об этом.
— Спасибо, Малкольм. Но тогда, ну, можно мне открыть свой счет, cheri, знаешь, я очень хорошо умею распоряжаться деньгами.
— Я не сомневаюсь, что это так, а сейчас не забивай всем этим свою очаровательную головку, когда мы поженимся, я устрою все по твоему желанию, но здесь в этом счете нет никакой надобности.
Она почти не слышала того, что говорила, развлекая Струана сплетнями из французской миссии, газетными сообщениями и тем, что её парижская подруга написала ей о великолепном особняке — в Франции их называли «отелями» — на Елисейских Полях, принадлежавшем одной графине, который скоро будет выставлен на продажу так недорого, роняя в его сознание зерна их славного будущего, заставляя его смеяться, ожидая, когда он устанет и его начнет клонить в сон, и тогда она оставит его, чтобы пообедать в клубе с французскими офицерами, потом покататься с ними и с несколькими морскими офицерами-англичанами верхом на скаковом кругу ипподрома, потом будет сиеста, а потом она будет готовиться к приему у сэра Уильяма — почему бы ей в самом деле не пойти туда? Но сначала она вернется, чтобы пожелать спокойной ночи своему будущему супругу.
Все так чудесно и так ужасно, голова её больше всего была занята новой дилеммой: как раздобыть наличные. «Что мне делать? Я должна иметь деньги, чтобы расплатиться за лекарство, эта свинья Андре Понсен не станет мне их одалживать, я знаю, что не станет. Будь он проклят и будь проклят мой отец, укравший мои деньги! И будь проклят он, с Токайдо, пусть ад навеки проглотит его душу!
Прекрати это и сосредоточься. Помни, что ты одна и потому должна сама решать свои проблемы!
Единственная ценность, которая у меня есть, это кольцо, подарок Малкольма, а его я не могу продать, просто не могу. О Господи, все шло так хорошо, я официально помолвлена, Малкольм поправляется, Андре помогает мне, но лекарство такое дорогое, а у меня нет денег, настоящих денег, о Боже, Боже, что же мне делать?»
Слезы побежали у неё из глаз.
— Боже милостивый, Анжелика, что случилось?
— Просто... просто я так несчастна, — всхлипнула она и зарылась лицом в простыни на его постели, — так несчастна, что... что Токайдо случилось, и тебя ранили, и я... мне тоже больно — это несправедливо.
Десятивесельный катер сэра Уильяма спешил через лениво перекатывающиеся валы к флагману, стоявшему на рейде Иокогамы; матросы изо всех сил налегали на весла. Сэр Уильям был один в своей каюте, он стоял, ловко справляясь с изрядной килевой качкой, в сюртуке, визитке и цилиндре. Море было чистым; небо на западе темнело, облака уже стали серыми, но пока не было никаких явных признаков шторма. Когда катер подвалил к борту флагмана и все весла поднялись вертикально, он вскочил на трап и поднялся на главную палубу, где рев волынок возвестил о его появлении на корабле.
— Добрый день, сэр. — Лейтенант Марлоу ловко отдал честь. — Сюда, прошу вас. — Они прошли мимо рядов тускло поблескивавших пушек до квартердека — главная палуба и ванты напоминали потревоженный улей: пушки закреплялись, канаты сматывались в бухты, проверялись паруса, из трубы поднимался столб дыма, — поднялись по трапу, спустились по другому на вторую батарейную палубу, миновали матросов, задраивавших люки и убиравших такелаж, и подошли к каюте адмирала на корме. Марлоу постучал, и морской пехотинец, стоявший на часах у двери, сделал на караул.
— Сэр Уильям, сэр.
— Ну так открывайте дверь, Марлоу, ради бога.
Марлоу пропустил сэра Уильяма в каюту и приготовился закрыть за ним дверь.
— Марлоу, останьтесь здесь! — приказал адмирал.
Просторная каюта занимала всю корму корабля — множество маленьких морских окон, большой стол и морские кресла, прикрепленные к полу, маленькая койка и туалет, большой буфет с графинами из граненого хрусталя. Адмирал и генерал полупривстали, отдавая дань вежливости, и снова опустились на место. Марлоу остался стоять у двери.
— Благодарю вас, что прибыли так быстро, сэр Уильям. Бренди? Шерри?
— Бренди, благодарю вас, адмирал Кеттерер. Неприятности? Краснолицый адмирал гневно посмотрел на Марлоу.
— Не откажите в любезности, мистер Марлоу, бренди для сэра Уильяма. — Он бросил на стол лист бумаги. — Депеша из Гонконга.
После обычных цветистых приветствий депеша гласила:
Вы немедленно проследуете с флагманом и четырьмя или пятью боевыми кораблями в порт Бочисэ, к северу от Шанхая (координаты на обороте), где сейчас располагается главный пиратский флот Ву Сюнь Тёя. Неделю назад целый рой джонок этого пирата, высокомерно подняв его флаг — Белый Лотос, — перехватил и потопил пакетбот Её Величества «Бонни Сэйлор» неподалеку от залива Мирс к северу от Гонконга, где гнездятся эти пираты. Флот, находящийся здесь, займется заливом Мирс — вам же предписывается уничтожить Бочисэ и пустить ко дну все суда, кроме рыбацких, если главарь, предположительно это Чу Фан Тёй, откажется спустить флаг и отдать себя в руки правосудия Её Величества.
По завершении сего направьте один корабль с донесением сюда и возвращайтесь в Иокогаму, где вы, как обычно, передадите себя в распоряжение слуг Её Величества. Ознакомьте сэра Уильяма с настоящей депешей и, пожалуйста, передайте ему вложенный конверт. Примите и проч., Стансхоуп, кавалер ордена Бани 2-й степени, губернатор Дальнего Востока.
P. S. «Бонни Сэйлор» пропал со всем экипажем, семьдесят шесть офицеров и матросов, десятью пассажирами, среди них англичанка, жена здешнего торговца, грузом золота, опиума и риса на десять тысяч гиней. Чу Фан Тёй имел наглость доставить к дому правительства мешок, содержавший судовой журнал и сорок три пары ушей с письмом, в которым извинялся, что собрать остальные не представилось возможным. Женских среди них мы не нашли и опасаемся худшего в её отношении.
— Ублюдки, — пробормотал сэр Уильям, и ему стало ещё больше не по себе при мысли о том, что, поскольку все азиатские воды кишели пиратами, особенно к северу от Сингапура до самого Пекина, а флоты Белого Лотоса были самыми многочисленными и печально известными из них, эта женщина легко могла оказаться его собственной женой, которая должна была с недели на неделю прибыть в Гонконг из Англии с тремя из его детей. — Вы уходите с отливом?
— Да. — Адмирал подтолкнул к нему через стол конверт. Сэр Уильям сломал печати:
Дорогой Вилли, следующий пакетбот доставит звонкую монету на оплату расходов миссии. Между нами, Вилли, извини, но в данный момент я не могу выделить тебе никаких дополнительных войск, как и кораблей. Может быть, весной. Мне приказано вернуть корабли и войска в Индию, где власти опасаются повторения бунта пятилетней давности. В добавление к этому, Пенджаб опять волнуется, пираты стали сущей чумой в Персидском заливе, а чертовы кочевники в Месопотамии опять перерезали телеграф — сейчас формируется новый экспедиционный корпус, чтобы покончить с ними раз и навсегда!
Как там этот бедняга Струан? В парламенте неминуемо будут заданы вопросы о «неспособности защитить наших подданных». Известие об этой вашей катастрофе на Токайдо должно достичь Лондона в течение следующих двух недель, добавьте ещё два с лишним месяца на ответ. Я верю, что они одобрят жесткие ответные меры и пришлют нам деньги, войска и корабли для выполнения их приказов. Гонконг кипит от возмущения по поводу этого нападения. Мать Струана беснуется как ненормальная, и все эти китайские торговцы (какими бы богачами ни сделала их эта подлая торговля опиумом, они все равно остаются отбросами общества) схватились за оружие, а их заблудшая, тенденциозная, вечно копающаяся в мусоре пресса требует вашей отставки. Было ли когда-нибудь иначе? — как сказал бы Дизраэли. Пишу в спешке, с Богом, ваш Стансхоуп, К.О.Б., губернатор.
Сэр Уильям сделал большой глоток из бокала, надеясь, что его лицо не выдаст его тревоги.
— Славное бренди, адмирал.
— Да, это из моих личных запасов, самое лучшее, в вашу честь, — ответил адмирал, взбешенный тем, что Марлоу налил сэру Уильяму добрых полбокала и не воспользовался обычным, второсортным, которое он держал для посетителей. «Дубина стоеросовая, — подумал он, — должен ведь был сообразить — нет, никогда ему не выйти в адмиралы».