— Эрик?
— Заткнись.
Грубо, но Ву давно привыкла. Он толкает ее на кровать, лицом вниз, бьет по ягодицам и резко входит. Это — не отношения. Гольный секс без обязательств. Он трахает Тори по ночам, а она стонет в подушку, сцепляя зубы. Им обоим нравится, и они довольны. А самое главное, Тори ничего не просит. Ей нужны лишь эти лихорадочные, сильные толчки, вибрация глубоко внутри и разливающееся тепло. Эрику же нужна простая разрядка. И все.
В соседней комнате не спят. Стены прочные. И никто из ребят не знает, что творится за камнем. Да никто и не хочет знать.
— Уилл! — Недовольно фыркает Кристина, ловя шарик бумаги, который молодой человек отправляет ей точно в плечо. — Уймись. Ты как маленький. — Голос строгий, а сама улыбается.
Кристина рада, что друг стал с ней снова общаться. Его злость сошла на «нет», стоило ей торжественно объявить, что она остается во фракции, а тренировки прекращены за своей ненадобностью. Месяц прошел. О найденном на дне озера медальоне девушка умалчивает. Почему — не знает. Пытается объяснить это самой себе, но не выходит. Словно эта вещь сокровенная, словно она значит что-то большее, чем должна значить, словно она связывает незримой нитью ее и Эрика.
Эрик.
Она должна быть рада, что теперь ей не приходится терпеть его присутствие в своей жизни каждодневно. И она рада. Правда. Но внутри что-то скрипит, скрежещет заунывно и тонко, словно ногтями по стеклу. И звук такой противный, такой резкий, такой визгливый. Кристина морщится. И сама не понимает почему. Будто ей пусто стало. Какая глупость. Эрик и его вечное хамство не могли войти у нее в привычку. И девушка лишь гордо вздергивает нос, гоня порочные мысли прочь. Она рада. И точка. Незыблемая истина.
— Хватит! — Кристина ловит очередную бумажку и грозно смотрит на Уилла. Глаза парня смеются, а рот растягивается в улыбке. И девушка не может не сиять в ответ.
— Влюбленные голубки, — фыркает Юрай. И в его голосе сквозит то ли обида, то ли пренебрежение. Что-то такое, что совершенно не свойственно этому парню. Кристину это удивляет. Но она не думает о сим факте долго. Ее размышления прерывает Трис.
— Я ненавижу этот праздник.
— Ты ненавидишь любые праздники, — со знанием дела говорит Кристина и свешивает одну ногу с кровати.
Трис, Кристина, Уилл и Юрай сидят в женской спальне. Парни пробрались сюда под покровом ночи. Пытались растолкать Эдварда, но тот лишь повернулся к стене, пробурчав что-то нечленораздельное себе под нос.
Трис корчит рожу в ответ на замечание, а потом тихо смеется в кулак.
— Что поделать, если я действительно не люблю праздники?
— Ты скучная, — фыркает Кристина полушутя-полусерьезно.
— Ой, ну что интересного в том, чтобы выбирать себе все эти шмотки?
— Ты слишком долго была в Отречении.
— Девчонки, стоп. — Вклинивается Юрай. – Мы, — он показывает на себя и Уилла, — не горим желанием слушать о ваших тряпках да побрякушках.
Кристина кидает на него недовольный взгляд, но замолкает, складывая руки на груди и откидываясь на твердую стену, чувствуя лопатками холодный камень.
— Так какой план на завтра? Устроим что-нибудь веселое? — Юрай заинтересованно оглядывает своих друзей.
— Мы можем попробовать оторваться, но уже после официальной части. Это ведь праздник Пяти Фракций, — подмечает Уилл.
Праздник Пяти Фракций. Кристина переводит взгляд на соседнюю стену, а затем прикрывает глаза. В детстве она очень любила это празднество. Его устраивали каждый год осенью. Это был день единства, как любила говаривать ее мать. День, когда не было разницы между Искренностью, Дружелюбием, Отречением, Эрудицией и Бесстрашием. Единственный день в году, когда можно было носить одежду любых оттенков и цветов, говорить с людьми, принадлежащим не своей фракции, смеяться с ними и чувствовать себя одни цельным народом. В этот день были образованы фракции, даровавшие узаконенность и упорядоченность общества, его социальный баланс. Мать изъяснялась витиеватыми и сложными словами для маленькой девочки. Но тогда Кристина запомнила. А с годами слова и звуки стали осмысленными.
Праздник проходит в Отречении как в правящей фракции. Туда стекаются все люди и на Центральной площади идут празднества и гулянья. С возрастом Кристина стала воспринимать это как нудную обязанность, а не как что-то важное и значимое. Видимо, с годами все приедается и тускнеет. Жизнь вносит свои коррективы не только в судьбы, но и в сердца, заставляя их черстветь и старя раньше времени. Но Кристина обещает себе, что не позволит своему сердцу в живом теле умереть. Она пока не так стара, не так изъедена жизнью, как думала еще месяц назад.
— …, а то кое-кто уже спит.
Девушка резко распахивает глаза. Ее взгляд перебегает с одного друга на другого и обратно.
— Что такое?
— Говорю, — тянет Уилл, — давайте спать, а то кое-кто уже спит.
Кристина смущенно улыбается.
— Это здравая мысль, — соглашается Трис и тут же юркает под одеяло, спихивая со своей кровати Юрая. Тот издает возмущенный звук, чуть не падая на пол, но все же удерживаясь на ногах. — Завтра будет трудный день. — Протягивает подруга, зевая.
Завтра действительно трудный день. Все во фракции переполошились. Большинство находится в предвкушении громкого события. Лишь Эрик мрачнее тучи. Его брови тесно сдвинуты, а челюсть сжата. Тори аккуратно касается его руки, заставляя повернуть к ней голову. В этом году она — его спутница. В этом году Маркус Итон предложил идиотскую традицию устраивать что-то вроде бала. Сначала помпезные речи о значимости и важности фракции, о том, как ценна была здравая мысль поделить общество на части и каждой его ячейке заниматься определенным полезным делом и бла-бла-бла. На этом моменте Эрик всегда закрывает глаза, мечтая уснуть. Сегодня вечером Ву снимет напряжение еще раз. Эрик это уже представляет. Ее влажную и горячую под ним, извивающуюся как змея.
Мужчина косит на свою спутницу глаза. Надо признать, что она изумительна. Изумрудная ткань платья на загорелой коже смотрится восхитительно. Материя обнажает татуировки, подчеркивает грудь, талию и бедра. Черные волосы лежат волнами на плечах и спине. Шпильки делают женщину еще выше, практически одного роста с ним. Но это удобно. Эрик может по достоинству оценить все внешние данные Тори Ву. Иначе бы он не выбрал ее своей любовницей. И ему наплевать, что сегодня об их романе могут узнать. Романе? Черт вас дери, когда это он стал так выражаться? Какой роман? Секс. Надо называть вещи своими именами. Трах ради траха. И эта девочка с медовыми глазами прекрасно об этом осведомлена.
Эрик в костюме чувствует себя по-дурацки, некомфортно, неуютно и неудобно. Он не надевает галстук. Ворот белой рубашки небрежно расстегнут и из-под него выглядывают татуировки. Пиджак легко ложится на широкий разворот плеч. Брюки с идеальными стрелками. Эрик хочет снова надеть кожу. Чтобы не было этой помпезности и лизоблюдства. А ведь именно этим занимаются на празднике Пяти Фракций.
Этот день — единственный день в году, когда отливающийся сталью на солнце поезд останавливается и терпеливо ждет, пока в него все сядут, чтобы отвести Бесстрашных во фракцию Отречение. Эрик слушает стук колес и нервно дергает пуговицы рубашки. Лучше бы он остался в Яме. Но мужчина, как один из лидеров фракции, обязан там присутствовать. Словно не хватило бы одного Макса. Это же глупо. Присутствие на этом бедламе — пустая формальность. Не более.
Отречение встречает гостей из других фракций яркими красками и шумным говором. На Центральной площади установлены мощные динамики, большая сцена, ряды столов с едой, заготовленное конфетти. Мужчина обводит взглядом пестрые наряды присутствующих. Не Чикаго, а какой-то зоопарк, ей-богу. Он сплевывает на землю и идет к столам. Необходимо выпить. И желательно что-то покрепче шампанского.
— Эрик. — Тори останавливает его за руку.
— Детка, я тебе не кавалер. Это формальность.
Женщина едва сдвигает брови, протягивает руку, касается пальцами оставшегося от выдранного серебряного кольца шрама над веком правого глаза своего спутника, вздыхает, чуть прикусывает нижнюю губу.
— Я просто хотела сказать, чтобы ты отсидел хотя бы половину праздника. Макс будет недоволен, если ты уйдешь практически сразу.
Эрик смотрит на нее. Уважить Макса. Хорошо. Он может бесцельно поплевать в небо часа три, а потом смотаться отсюда к чертям. Мужчина уже представляет, как сдернет пиджак, рубашку и брюки, влезет в знакомую кожанку и джинсы, заведет своего железного коня и поедет кататься. Есть одна прелесть в празднике Пяти Фракции — практически все население собирается на Центральной площади Отречения. Кроме афракционеров, разумеется. Им потом перепадают остатки еды с этого пиршества. Так вот, улицы Бесстрашия в это время совершенно пусты. И можно разогнаться до скорости далеко за сотню километров в час. Нестись по петляющим дорогам, впитывать запах свободы и орать во все горло.
Эрик блаженно прикрывает глаза, целиком отдаваясь этой картине. Но на грешную землю его возвращает настойчивый женский голос.
— Да, Тори. Хорошо.
Она кивает и уходит. Умная баба. Ничего не скажешь. Соображает, что ее компания ему не нужна, что он хочет тупо отсидеть всю эту невообразимую хрень и свалить как можно скорее.
Мужчина наливает себе виски и пьет. Жидкость обжигает гортань, растекается внутри отравляющим теплом. Эрик садится на стул и широко расставляет ноги, вертя в руках стакан. Людей становится все больше. Они стекаются к сцене, откуда Маркус Итон начнет произносить свою заученную и хорошо отрепетированную речь. Лицемеры.
«Внимание! Внимание! Просим вас послушать лидера Отречения, нашей правящей фракции, Маркуса Итона».
Началось. Так думает Эрик и откидывается на спинку стула, блаженно закрывая глаза. Маркус несет формальный, сухой, канцелярский бред о фракциях, что-то там лопочет о единстве и взаимовыгоде. Эрик не слушает. Он пьет глоток за глотком. Вот раздается взрыв аплодисментов. С официальной частью покончено. Из динамиков доносится громкая и ритмичная музыка. Люди начинают оживляться, кружиться на месте, громко разговаривать, смеяться. Эрик же считает стаканы. Все же жаль, что Тори ушла. Он бы мог прямо сейчас затащить ее в одно из соседних зданий и как следует отодрать. Алкоголь пробудил в нем похоть. Твою же мать.
Мужчина поднимает рассеянный взгляд на беснующуюся толпу и тут замечает ее.
Эрик резко выпрямляется, старается сфокусировать свой взгляд на знакомом развороте плеч и тонких руках.
Кристина стоит рядом с матерью. Скорее всего, это именно она. Мать и дочь похожи. Эрик нервно сглатывает. Кристина красивая. Слишком красивая. У нее смуглая кожа, и платье открывает всю ее спину. Эрик видит движения ее лопаток, когда девушка жестикулирует. Волосы собраны в замысловатую прическу и полностью открывают шею. Пара прядей выбиваются, обрамляют ее лицо, что придает Кристине лишь очарования, даже шарма. Взгляд Эрика скользит ниже. Платье длинное. Ткань солнечно-желтая, медовой патокой скользит по телу девчонки. Поясница открыта больше, чем нужно. И мужчина видит татуировку — расправивший крылья орел. Кристина смеется, говорит что-то матери, а Эрик не может оторвать от нее глаз.
Он ее хочет. Это открытие поражает в самую грудь, бьет под дых. Нет, друг, ты просто пьян. Эрик косится на бутылку виски. Она почти пустая, как и стакан в его руке. Зачем хотеть эту сучку? Хотя… Эрик сдвигает брови. Она больно бойкая и задиристая, и язычок у нее проворный. Он бы проверил ее навыки. Он осушает бокал полностью. Трахнуть ее, выбить дурь из башки, показать, где ее место, дать понять, прочувствовать, что она не имеет право ему указывать. Никто и никогда не имел этого права.
Уилл вырисовывается из воздуха. Эрик видит, как он тянет Кристину танцевать. И девка соглашается. Смеется, кладет свои руки ему на плечи, а он прижимает ее к себе. Скользит по ее телу своими ладонями. Чуть не впечатывается в нее. Вот его рука ниже положенного, еще немного, и он пощупает ее задницу. Дешевка. Вот кто она. Явно отсасывает у него, если позволяет на людях так себя лапать. Эрик ухмыляется, когда пальцы Уилла чуть ныряют за ткань платья, а девушка тут же выдергивает его руку, возвращает на место, на спину, гораздо выше талии. Эрик фыркает. Строит из себя недотрогу. Видно же, что она — шлюха. На ней это написано крупными буквами.
«Шлюха» и ее партнер делают поворот в танце, и мужчина видит открытые руки, замечает тонкий браслет на одном из запястий. Видит, как колышется ткань на груди, собранная беспорядочными и мешковатыми волнами. Девчонка улыбается Уиллу. И Эрика это почему-то бесит. Сука довольна жизнью, когда он сам насквозь прогнил. Ну ничего, он собьет с нее спесь. Трахнет. Это уже решено. Заберется между ее сладких ножек и покажет, что не только Уилл да Четыре могут ею пользоваться. Коли давать, так давать всем. Последний глоток, и в бутылке Jack Daniel’s ничего не остается, даже на донышке.
Кристина смеется, и ее аккуратные серьги покачиваются в такт плавным движениям. Эрик пожирает ее глазами. Кажется, что в черных брюках становится тесно. Твою мать. Он сплевывает на землю под своими ногами комок слюны, прочищая рот, и возвращает взгляд обратно. Но Кристина и Уилл пропали. Эрик хмурится, и замечает хвост желтого платья, скрывшийся за дверью соседнего здания.
Эрик ухмыляется.
Девочка сама себя загнала в ловушку.
Мужчина поднимается на ноги и направляется к той самой двери. Тело съедают зуд, раздражение, похоть. Голова полна тумана, а сердце пропиталось алкоголем. Сейчас сучка получит свое. За все. За то, что существует, за то, что смотрит на мир этими большими глазищами, полными весенней зелени, за то, что родилась женщиной, такой слабой, никчемной и ненужной. Все они такие. Эрик уже представляет, как Кристина кинется в ноги умолять ничего с ней не делать, не трогать. Но ему плевать. Он хочет ее кожу и ее влагу между ног. И возьмет. Потому что Эрик всегда получает свое.
Мужчина берется за черную ручку двери и дергает на себя.
========== Глава 10 ==========
Сердце ухает в груди гулко, бьется громко, словно режет грудную клетку каждым ударом. С губ почему-то не сходит дурацкая улыбка. Она растягивает рот в линию, приподнимает его кончики, и на лице Кристины читается одуряющее счастье. Она улыбается как дурочка. Пустоголовая и наивная. Трясет своими волосами, ощущая, как выбившиеся из прически пряди ласково скользят по ее шее и щекам. Заправляет одну за ухо, забирая тонкими пальцами. И почему праздник Пяти Фракций стал вызывать у нее раздражение? Ведь некогда она любила его.
Глупая. Ты, Кристина, глупая.
Сегодня все было чудесно, просто волшебно. Еще с самого утра начались поспешные сборы. Даже Трис ходила без кислого выражения на лице, как это часто бывало, когда ей было необходимо мучить себя высокими каблуками, тесными платьями, краской на лице и шпильками в волосах. Видимо, подруга с утра умудрилась встретиться с Четыре. Он на нее влияет, определенно, благотворно. И Кристина готова сбагривать ему Трис каждый раз, когда ее лицо прорезает знакомая складка негодования, а губы упрямо поджимаются. Четыре, видимо, обладает особой магией, но подруга с ним не умеет вешать нос. Кристина улыбается. Она знает, что это за магия. Этой магией зовется любовь. Пусть пафосно и затерто звучит. Пусть. Просто в случае Трис и Четыре это истина, что незыблема.
Кристина разминает шею, слыша, как хрустят позвонки. Она рада за подругу. Очень. Но что-то она слишком много думает о ее счастье. Своего-то нет. Девушка готова хмыкнуть от таких мыслей. Она толкает одну из дверей в длинном коридоре здания, в которое она зашла несколько минут назад. Дверь открывает ее взгляду очередную комнату, и Кристина, не сдерживаясь, закатывает глаза. Лучше сосредоточиться на поиске уборной, чем думать о том, как все хреново в личной жизни. Ей шестнадцать, почти семнадцать. И это естественно — хотеть встречаться, интересоваться парнями, стремиться к этому. Кристина морщит нос. В моменты таких мыслей она почему-то каждый раз ощущает себя несерьезной и недалекой девицей. Это глупо.