Пальцы касаются очередной деревянной поверхности, выкрашенной в темно-серый цвет. Эта деталь забавляет Кристину. Все же иногда лидеры фракции так носятся с придуманными и увековеченными на бумаге правилами, что это даже доходит до абсурда. Ну вот какая разница будет ли дверь в Отречении черной или темно-серой? Бред. Кристина толкает пресловутую дверь сильнее и оказывается в долгожданной уборной. Ей необходимо освежить свою кожу и привести в порядок макияж, что несомненно поплыл.
Девушка подходит к стройному ряду раковин, отливающих белизной в свете электрической лампы, мигающей куцо, так, что света не хватает на все помещение, и углы остаются поглощенными тьмой. Смуглые пальцы откручивают кран, и из него тут же начинает бежать вода. Она касается кожи девушки, и та поспешно одергивает руку. Холодная. Даже ледяная. Брр. Но делать нечего. Кристина склоняется над раковиной и плещет воду себе на лицо и шею, стараясь не смазать косметику.
Праздник пышет весельем и радостью. Эта атмосфера торжества, единства, чего-то важного, серьезного, значимого целиком и полностью поглотила Кристину. Она помнит, как утром лихорадочно вертелась перед зеркалом, подгоняя платье, стараясь сделать так, чтобы ткань с поясницы не сползала ниже положенного и не открывала крестец, а то там и до ягодиц недалеко. Как ни странно, помогла ей Трис, уже одетая в черное короткое платье. Извечная классика пришлась к лицу подруге. Высоченный конский хвост, яркая помада на губах, темный макияж, струящаяся по телу материя и тонкие шпильки.
— Вау! Трис, ты ли это? — И смешок в голосе столь ощутимый.
— Молчи, а, — и подруга ловкими пальцами продевает булавку в ткань платья Кристины, чуть надавливает и острие касается кожи.
— Ай!
— Прости, — так поспешно, что брюнетка понимает — Трис это специально, чтобы Кристина поменьше ерничала. Зато платье теперь сидит идеально.
Они видели парней. В смокингах, с галстуками-бабочками на шее и в начищенных туфлях. Это было очень непривычно. Лишь выглядывающие из-под одежды татуировки да мелькающий пирсинг на лицах говорили о том, что эти ребята принадлежат фракции Бесстрашие. А так все чинно, цивильно, правильно. Чуть не до одури. Но Кристина заразилась этой атмосферой, поэтому кружила по комнате как ненормальная, взмахивая своими длинными юбками, а потом встала на каблуки, в мгновение ока прибавив добрых десять сантиметров роста.
Дорога до Отречения, неузнаваемая Центральная площадь. Трис качала головой и давалась диву. Несмотря на то, что подруга далеко не первый раз присутствует на этом празднике, видеть свой извечно серый дом таким, было действительно странно. Отречение консервативно, скупо на яркие цвета и брызжущие эмоции. Но один день в году все переворачивалось с ног на голову. Трис даже прошептала на ухо Кристине, что в детстве считала, что все это сон — настолько маленькому ребенку не верилось в происходящее, в пестрые краски и такую цветную жизнь. А потом Трис похитил Четыре. Улыбнулся Кристине, затянутый в черную ткань пиджака и с галстуком под самым горлом. Когда они ушли, Кристина поймала себя на том, что смотрит этой парочке вслед, открыв рот.
Потому что они были идеальны.
Да, вот так. Такое громкое и помпезное слово. Идеальны. Совершенны. Красивы. Такие правильные, подходящие друг другу. То, как он обнимал ее, то, как она прижималась к нему. Оба в черном. Стильные тени на этом празднике жизни. В тот момент солнечное платье показалось Кристине неуместным, и она нервозно сжала пальцами ткань. Завидовала ли она? Если только по-доброму. Совсем чуть-чуть. По-черному она не могла. Это ведь Трис. И подруга заслуживает счастья.
А потом Кристина увидела мать и сестру. И все иные мысли покинули ее голову. Мигом испарились, вытесненные настоящей радостью, бьющейся тугим комком эмоций в груди, распирающей девушку изнутри. Она практически подбежала к ним, стискивая в объятиях младшую сестру и высокую сухопарую женщину — мать Кристины. Отец ошивался вокруг столов. Кристине пришлось отклониться назад, чтобы увидеть его широкоплечую фигуру и помахать рукой в знак приветствия. Ответом ей была теплая улыбка. Она любила свою семью. Искренне, по-настоящему, открыто и честно.
— Ты такая красивая, — и какой-то детский восторг в голосе. Ее сестренка все еще не выросла, пусть и младше Кристины не на много.
— Да, ты прекрасна, — вторит мать, и девушка смущенно улыбается, и на ее щеках образуются очаровательные ямочки.
Кристина смеется, что-то говорит, делится эмоциями со своей семьей. Искренне жалеет, что рядом нет Трис, чтобы познакомить ее с дорогими людьми. Они ведь все дорогие, все важные и значимые. Кристина целует сестру в щеку, а затем и мать, прижимается крепко. И вдруг на мгновение ощущает, словно ей лазером проходятся по коже, прожигают дыру в плоти. Ощущение странное, неприятное, будто кто-то пристально смотрит. Девушка уже хочет обернуться и окинуть взглядом площадь, как появляется Уилл. Он здоровается с ее семьей, представляется, а потом просит разрешения украсть саму Кристину. Мать с одобрением кивает, сестра смотрит заинтересовано, и девушка уже может представить, как в ее голове рождается масса самых разнообразных вопросов. Сестра неугомонна и найдет время все расспросить. Кристина снова улыбается.
Вода в кране журчит неспешно, шлепает о белый кафель раковины и отправляется в водосток. Все ладони Кристины мокрые. Кольцо на среднем пальцем угрожающее съезжает по коже, цепляясь за косточку сустава. И девушка возвращает его обратно к самому основанию пальца. Мелкие капли оседают на ее шее и ключицах. Кристина выпрямляется и выключает воду, смотря на свое отражение.
Уилл — хороший парень, ее друг. И сегодня в танце он позволил себе лишнее.
Ее кожа все еще горит этим недозволительным прикосновением. Все же ясно, так отчетливо, так очевидно. Она нравится Уиллу. Возможно, он даже ее хочет. Эта мысль дика для Кристины. Потому что Уилл — друг. Друг и точка. Как заставить себя воспринимать его иначе? Да и надо ли это? Он ведь не цепляет, и сердце в груди зычно не екает, а по коже не бегут мурашки вожделения. Ей с ним комфортно, весело, хорошо. Но когда она думает о том, чтобы позволить прикоснуться к себе иначе, поцеловать, то в груди лишь пустота. И неприятие. Неприятие, потому что с друзьями не целуются, не позволяют столь бесцеремонно и беспардонно лапать себя. В тот момент Кристина почувствовала себя столь неуютно, что ей захотелось поскорее сбежать. Кажется, парень и сам смутился.
Прости, Уилл. Просто прости.
Девушка смотрит на себя в зеркало, скользит взглядом по фигуре, по платью, потом чуть наклоняется вперед и проводит мизинцем под глазом, убирая ненужный налет черной туши на коже. Поправляет прическу и открывает свой клатч, чтобы мазнуть помадой по губам. И тут раздается скрип двери. Кристина кривит рот. Кругом так много зданий и в них далеко не одна уборная. Нужно же было кому-то зайти именно в эту и нарушить ее уединение? Девушка мысленно фыркает, продолжая рыться в поисках заветного тюбика, а потом все же бросает взгляд на нарушителя ее единения. И воздух застревает в горле, встает таким комом, что Кристине кажется, что дышать она в один миг разучилась. Пульс моментом учащается, и девушка ловит себя на том, что реакция у нее слишком странная, режуще нервная.
— Эрик…
Выдыхает одними губами и резко разворачивается, чтобы столкнуться с мужчиной лицом к лицу. У него какой-то мутный, темный взгляд. И тот странный огонек, плещущийся в глубине его зрачка, совсем не нравится Кристине.
— Что ты… — Она сбивается на мгновение, чуть прочищает горло, вытягивается и подбирается, а затем продолжает: — Что ты здесь делаешь?
— За тобой пошел.
Кристина открывает и закрывает рот. Вот так просто? Правда? Такая оглушающая и какая-то ненормальная. Он пошел за ней. Зачем, спрашивается? Девушка быстро облизывает внезапно пересохшие губы, и от взгляда зеленых глаз не ускользает, как при этом простом движении фигура напротив едва напрягается. В чем дело-то?
— Это женский туалет, — выдавливает из себя первое, что приходит на ум, желая спровадить Эрика как можно быстрее и куда подальше. Ей совсем не нравится перспектива находиться с ним один на один в небольшой комнате, отгороженной от остального мира четырьмя стенами и тонкой дверцей. В этот момент Кристине кажется, что мира не существует, что он замер или исчез. Потому что становится вдруг так тихо. И лишь удары сердца ухают в груди. А где-то снаружи разносится громкая музыка и стоит шум от сотни голосов. Но только не здесь.
— Да наплевать.
Так ядовито, так зло, почти раздраженно. Кристина втягивает носом воздух и вдруг чувствует близкий запах алкоголя. Ну вот.
— Ты пьян.
— Сделала открытие?
И такое недовольное фырчанье в тоне. Эрик похож на осклабившегося зверя, рычащего утробно, затаившегося, словно перед прыжком. Словно она — Кристина — его добыча. От таких мыслей девушка вжимается в раковину за своей спиной, пальцами обхватывает белый кафель. Эрик ухмыляется и делает шаг к ней.
— Не подходи! — И почему только это звучит так тонко и жалобно? Она ведь не так хотела. Уверенно и незыблемо. Твердо.
Эрик улыбается. Осклабился, сукин сын. И глаза его с каждой секундой сатанеют.
— Ты меня боишься, девочка? — Он шипит, говорит вкрадчиво, тихо, звуки вылетают из его рта практически неслышно, но так отчетливо, что Кристине хочется залезть на потолок. Что ему от нее надо?
— Н… нет, — теперь заикается. И хочется со всей силы дать себе ладонью по лбу. Конечно, она его не боится. Что его боятся? Все самое плохое он с ней уже сделал. Правда, ведь? Внутренний голос тонок и не уверен, он как-то жалобно тянет мысли, словно скуля как побитая собака. Кристина еще сильнее вжимается ягодицами в кафель раковины, так, что ткань платья темнеет, впитывая влагу. — Что тебе нужно? — В голосе рождаются панические нотки. И сердце начинает стучать сильнее, отстукивать странный ритм лихорадочной, кусающей пятки мелодии, словно сигнал, словно тревога.
— О, — Эрик протягивает звук издевательским тоном, — давай ты уже закончишь играть в эти игры.
— Что это значит?
Ее глаза бегают по его фигуре. Следят за тем, как он зачем-то стягивает со своих плеч пиджак, бросает его на одну из раковин, практически аккуратно, чтобы не замочить. Кристина видит, как Эрик начинает расстегивать манжеты своей рубашки, ловит пальцами пуговицы и вынимает из петель. Девушка нервно сглатывает.
— Эрик…
— Да перестань ты строить из себя святошу. – О, знакомое раздражение черной патокой сочится в голосе, глушит и давит все остальные эмоции, правит бал. — Как будто я такой идиот и не понимаю, да?
— Что? — Кристина тупо смотрит на то, как он заканчивает расправляться с манжетами рукавов и переходит непосредственно к самим пуговицам рубашки. Одна за одной обнажают его кожу, покрытую шрамами и татуировками.
— Ты ведь специально, да? — Он с хищным выражением на лице взглядом проходится по ее телу, и под ложечкой у Кристины начинает неприятно сосать. Черт возьми. Девушка начинает догадываться, к чему все идет. — Вела себя так. Провоцировала. Дерзила. Играла. Доигралась, милая. Теперь плати долги.
— Эрик! — Вот это уже похоже на визг. — Ты сошел с ума? — Тихо, с придыханием, проталкивая слова сквозь горло. И в глазах что-то плещется. Эмоции какие-то гуляют по самой кромке. Эмоции неспокойные, давящие, жалящие.
— Нет, милочка, — это слово из его уст звучит как самое грубое ругательство. — Просто почему бы мне не взять то, что ты бесплатно предлагаешь Уиллу и Четыре? — И в глазах его такая похоть, сдобренная алкоголем, что Кристине становится страшно.
Она больше не думает, не смотрит. Мышцы работают быстрее мозга и его извилин, что словно траншеи прошивают всю мозговую ткань. Кристина кидается к двери, практически хватается за ручку, видит совсем небольшую щель, оставленную Эриком, но не успевает ничего сделать. Ей не хватает жалких миллиметров, и пальцы ловят пустоту. Сильные руки крепко обхватывают девушку за талию и швыряют к раковинам. Кристина отлетает обратно, ударяясь локтем о кафель и сдирая кожу.
— Не рыпайся. — Цедит мужчина напротив. — А то плохо будет тебе.
— Эрик…
— Чем я хуже? — Говорит он, подходя вплотную, прижимаясь к ней пахом так, что девушка чувствует его очевидное возбуждение, то, как напряженный член утыкается ей в бедро. — Чем я хуже них? — Повторяет он, его пальцы скользят по ее спине, пробираются к волосам и сильно дергают, заставляя Кристину выгнуть шею, запрокинув голову. Обе ее руки упираются в его горячую обнаженную грудь, и девушка чувствует, как под ее ладонями гулко бьется чужое сердце. Но она такая слабая, а он сильный и большой. Ей не совладать.
Мужские губы касаются ее шеи. Мягко, аккуратно, едва прикусывают бьющуюся жилку, и Кристина поражается этой мягкости, едва ли не нежности. Бросает быстрый и осторожный взгляд на Эрика. Он напряжен. Его плечи, стянутые тканью рубашки, тверды, пальцы собирают юбку платья на ее бедре. И желтая материя ползет все выше и выше. Девушка вдруг резко мотает головой, едва всхлипывает, и Эрик отстраняется. Смотрит на нее долгим и испытующим взглядом.
В одно мгновение Кристина оказалась разбитой. Ее руки лежат на его груди. Такие теплые, что от этого ощущения медовая патока разливается где-то внутри, мурашки бегут по позвоночнику и отчаянно хочется, чтобы она их никогда не убирала. Это сладко. Так сладко. Ее плечи едва дрожат от сдерживаемых эмоций, а глаза уже повлажнели, уже блестят, отливаются каким-то странным светом в полутемном помещении. И она так отчаянно вжимается в раковину за своей спиной, словно камень может помочь ей, поглотить.
— Кристина, — на удивление его голос звучит дружелюбно, практически мягко, хотя в тоне скачут едва раздраженные нотки. — Я не насилую женщин. — При этих словах ее плечи едва облегченно расслабляются, но вся фигура замерла в ожидании продолжения. — И я не сделаю тебе больно. Не сейчас. — Она осторожно поднимает на него свои огромные, просто гигантские, распахнутые так широко глаза. И слова вот-вот готовы сорваться с ее губ, но Эрик продолжает. — Тебе понравится самой. Поверь. — И звучит это столь самодовольно, что можно поперхнуться воздухом.
Девушка хочет что-то возразить, но чужой рот накрывает ее. Губы у Эрика и мягкие, и жесткие. Язык такой же беспардонный, как и его обладатель. Исследует полость ее рта, играет с ее языком, вычищает, вылизывает небо. Он целует ее столь собственнически, с таким бешеным напором, сквозящим во всей фигуре, что Кристине действительно перестает хватать воздуха от эмоций. Его пальцы задирают юбку платья так высоко, что подушечки касаются обнаженной кожи бедра. И от этого простого прикосновения по телу бегут импульсы. Эрик кладет всю ладонь на ее бедро, забирается под тонкую материю, обхватывает ягодицу, приподнимая девушку, помогая второй рукой, что только что поддерживала ее голову, скользит ею вниз, чтобы крепче обхватить Кристину и посадить на раковину. Так, что его бедра легко протискиваются меж ее разведенных ног, а член упирается ей прямо в промежность.
Девчонка дышит рвано и тяжело. Эрик отрывается от ее губ, позволяя ей хватать ртом воздух. Его влажный рот перемещается на ее шею, вылизывает, целует, покусывает. Руки сжимают грудь сквозь ткань платья. Мужчина нетерпеливо дергает завязки, опоясывающие шею, и вот верхняя часть платья послушно падает вниз, обнажая два небольших полушария с аккуратными сосками. Сейчас оттопыренными и возбужденными. Кристина не сопротивляется. Она позволяет склониться и ласкать свою грудь, целовать ее, посасывать каждую тугую горошину.
Руки Эрика нетерпеливо задирают желтую материю. Его тело — сгусток сплошного желания. В брюках такой жуткий стояк, что он сцепляет зубы, лишь бы не спугнуть эту тонкую птичку, разрешающую ему творить с ее телом все, что заблагорассудиться. Интересно, с Уиллом и Четыре она себя так же ведет? Эта мысль злит Эрика, приводит в едва сдерживаемое бешенство. И он резко дергает ткань ее плавок. Материя рвется, шлепает о нежную паховую кожу девушки, и Кристина вздрагивает всем телом. Два пальца тут же ныряют внутрь, туда, где так жарко и влажно. О да, девчонка потекла. Сочная, сладкая. Эрик с рычанием зарывается в ее шею, целует ее, кусает, прикусывает ее мочку зубами. И тут слышит. С ее едва приоткрытых, дрожащих губ срывается слабый стон. И этого хватает, чтобы кровь ударила мужчине в самую подкорку головного мозга, добралась до сознания.