Я был не склонен углубляться в традиции прошлого слишком глубоко и проще относился к таким вопросам, больше оценивая практическую сторону дела, нежели разного рода предрассудки. Исключение составляли те, что шли вразрез с моими собственными желаниями. К примеру, трахнуть отброс мне совсем не улыбалось.
И вот полюбуйтесь — низший представитель низшей касты, бесфамильный крысеныш стоит передо мной, серьезно глядя снизу вверх, и заявляет, что он, видите ли, не ляжет со мной в постель!
Не удержавшись, я все же расхохотался — эта пародия на кота сумела поднять мне настроение. Убожество, а с достоинством. Надо же. Какие еще сюрпризы таит лопоухое чучело?
— Значит, не хочешь ложиться со мной в постель? — отсмеявшись, я надел маску серьезности и, сдвинув брови, обратился к котенку.
Смутившись моей реакции, мелкий крепче вцепился в свой хвостик, даже не заметив, как стал его сжимать в момент оглашения своего основополагающего условия.
— Нет.
— И что же, я тебе совсем не нравлюсь? — решил я подшутить и, чуть склонившись, повел мягкими подушечками по неприглядным складкам между ушами.
Мой юный собеседник на секунду опешил, и яркий румянец выступил на голых, лишенных шерсти щеках розовыми пятнами. Редкое зрелище, — отметил я про себя.
Все коты покрыты шерстью, и можно лишь догадываться, какой эффект произвели твои слова на того или иного представителя кланов. Хвост и уши, конечно, были прекрасными демонстраторами настроения, однако многим все же удавалось хотя бы частично скрывать свои чувства, подчинив природные порывы прижать уши или задрать хвост. Сфинкс же порадовал меня откровенной реакцией, которую я, наверное, впервые лицезрел вживую. Румянец — забавно.
— Вы хороший, — осторожно ответил он, глядя на меня из-под длинных редких ресниц. — Вы помогли мне однажды, а теперь берете в свой клан. Только я еще очень маленький для взрослых отношений и не хочу издевательств, как здесь, — он в ужасе захлопнул рот, понимая, что сказал лишнего. Видимо, сосредоточившись на мне, он случайно выдал тайну, не предназначенную для ушей посторонних. Должен признать, она мне очень не понравилась.
— И часто над тобой здесь таким образом, — подчеркнул я слово, слыша раздраженные интонации в собственном голосе, — издеваются?
— Нет-нет, что вы, — темно-зеленые глаза забегали. — Надо мной не издеваются в этом смысле.
— Тогда что? — потребовал я ответа, видя, как сфинкс окончательно смутился и уронил взгляд в пол. Кажется, его немного трясло.
Я чуть сдавил его плечо.
— Говори, Тагир.
— Н-не могу. — Слезы дрогнули в голосе.
Котенок сам себя загнал в угол. Говорить он, по всей видимости, не мог, но и мне не ответить не представлялось возможным. Скоро я приведу его в свой дом, и я должен знать, что за «приданое» тащит за собой безродный, чтобы в дальнейшем мне это не аукнулось.
— Таг-гир-р-р.
— Если я скажу, многие пострадают. И маленькие, — он прижал уши к голове.
Я поднял лицо котенка, ухватив того за подбородок. Огромные, словно блюдца, глаза наполнились влагой.
— С сегодняшнего дня я становлюсь твоим Старшим не только по положению в обществе, но и в клане, в который ты вступаешь. Ты должен безоговорочно доверять мне, потому что теперь я несу за тебя ответственность, и моя задача оберегать и заботиться о тебе. — Я сделал паузу, давая малышу понять весь смысл слов.
Я не лукавил, мой клан — моя крепость.
Основывая свой клан, я не только вырвался из-под опеки отца, но и навсегда разорвал отношения с привычным укладом Бадари. Многое из того, что происходило в нашей огромной семье, приходилось мне не по душе, но каждый раз, когда я пытался воспротивиться обычаям, отец жестко ставил меня на место.
— Говори, Тагир. Я твой Старший. Подчинись.
Слезинки скользнули по гладким щекам, котенок зажмурился и выдохнул:
— Если мы покидаем приют до срока, то три дня до отъезда с нами забавляются все сотрудники приюта. Потому я и не подал заявку. Я не хотел… я не могу… — всхлипы заглушили тоненький голосок. Мелкий дрожал как осиновый лист.
Я услышал примерно то, что ожидал. Но это не значит, что чувство гадливости и отвращения не зацепило когтем. Не говоря ни слова, я привлек малыша к себе, позволяя уткнуться в плечо, до которого он едва дотягивался хохолком.
— Только не говорите с директором, — он вздернул мокрый нос. — Если об этом узнают, то не поздоровится всем малышам, кто остался.
Директор определенно поставил все на широкую ногу. Я, прекрасно поняв, как работает данное учебное заведение, кивнул:
— Не стану. — Пока пусть остается как есть, — решил я, зная, что еще вернусь к этой проблеме. — И тебя я не трону. Не бойся.
Мои благородные намерения были продиктованы отнюдь не чистотой помыслов, а конкретным уродством котенка, но ему об этом знать не обязательно. Будь он симпатичным, я не дал бы слова. Пока он не знает, что бояться ему абсолютно нечего и даже не подозревает, как было бы ему хорошо, решись я отогнуть лысый хвостик, виляющий из стороны в сторону, но… не судьба. В голове мальца ужасы приютской жизни, а перед моими глазами страшненький крысеныш. Пусть себе живет мирно и помогает мне по мере сил в начинаниях.
Высокими моральными устоями я никогда не отличался. Секс с низшими не был чем-то неправильным в моем понимании. Но я предпочитаю, чтобы тот, кто отдается в мои руки, получал удовольствие. Это добавляло в мою копилку удовлетворения немаловажные ощущения собственного эго.
Многие из моих бывших одноклановцев пренебрегали удовольствием того, кому решили отогнуть хвост, считая, что те попросту не заслужили немного нежности и ласки. По-моему, глупо, но такова жизнь. Мне же зрелище растерзанных задниц и запуганных мордочек низших клана не приносило никакой радости. И эта другая причина, почему я решил уйти.
Нет, я далеко не святой, и котам частенько от меня достается. Вот только я не считаю правильным унижать и обижать кого-то без причины. К чему обижать тех, кто принадлежит тебе? Этот вопрос всегда оставался для меня загадкой, сколько бы раз я не обсуждал это с отцом. Тщетно, он меня никогда не слышал, считая, что усы не доросли вмешиваться в жизнь клана.
Котенок немного успокоился и, поняв, что все еще прижимается ко мне, отпрянул, отводя лысую мордаху и утирая рукавом слезы.
— Простите, госп… Старший. — Обращаясь ко мне, он не фальшивил. Он действительно признал меня главным для себя, и уважение в чужом тихом голосе отозвалось приятным чувством в груди. Я принял правильное решение, покинув отчий дом. Я сам альфа-кот, и занимать вторые роли меня напрягало. Теперь же я чувствовал себя на своем месте.
— Ступай, собери необходимые вещи. Все остальное мы тебе купим позже. А я пока перекинусь парой слов с директором. — Котенок посмотрел на меня с испугом. — Не бойся. Я помню свои слова и нарушать их не собираюсь. Иди, и жди меня на крыльце.
========== Глава 7 Сжигая мосты ==========
Тагир:
Несясь по длинным коридорам первого этажа, я без устали взывал к Мусалкаф, благодаря, что Старший меня понял и принял таким, какой я есть, пусть и эпитеты подыскивались не самые радужные: страшненьким, стеснительным и трусливым. Если бы не сегодняшний визит, не думаю, что у меня хватило бы храбрости подать заявку.
Может, Божественная действительно слышит мои мольбы?
А еще удивительно то, что со Старшим у меня хватило смелости поговорить откровенно.
Отчего-то этот кот вызывал у меня доверие. Хотелось быть с ним рядом, а еще я ничего не боялся, находясь с ним в одной комнате, пусть он и трогал мои складочки на голове. Раньше к ним никто не прикасался.
Оказавшись в общей спальне, я выхватил из прикроватной тумбочки школьный рюкзак и принялся спешно закидывать в него вещи. Будет время, приведу все в порядок, а пока меня переполняло только одно желание — оказаться как можно дальше от этого места.
Время ужина, в просторном помещении не было ни души.
Я без лишних расспросов собрал жалкие пожитки, с легкостью уместившиеся в школьной сумке. Окинул взглядом на прощанье комнату, где провел всю жизнь, знал, что скучать по ней не стану. Высокие, в несколько метров, беленые потолки с недосягаемой паутиной, которую мы убирали по приезде комиссии раз в год; два ряда двухэтажных кроватей, застеленных темно-синими застиранными покрывалами, с четко поставленной подушкой-парусником; огромные окна, наполняющие помещение светом, зияющие гигантскими, неприкрытыми занавесками дырами в мир — реальный мир, до которого не каждому из нас удавалось добраться. Оттуда лился свет в наш полумрак.
Окна располагались так высоко, что освещенной оставалась верхняя половина комнаты, оставляя нижнюю, ту где обитали мы, в сумраке.
Неужели мир примет меня…
Надежда на лучшее наполняла сердце до краев. Я ощущал нестерпимое возбуждение, словно выиграл в лотерею миллион кредов и вот-вот смогу осуществить все мечты.
— Прощай, — «прошлое», хотел добавить я, но не осмелился произнести это вслух, понимая, что большинство котят никогда не выберутся из уготованной им судьбы: приют, общественные работы, а дальше… не хотелось думать, где закончится дорога каждого из них.
Я обернулся, направляясь на выход, на крыльце меня ждала новая семья и новая надежда…
— Уже прощаешься, — гадко ухмыльнулся Грас.
Радость схлынула одним тяжелым мгновеньем.
— Да, — твердо ответил я, выжимая из голоса все что только возможно. — Я уезжаю. Прощайте, — выдал на одном дыхании и направился к двери, избегая встречаться с Грасом взглядом.
Тот и не думал пропустить меня, застыв каменным изваянием в проходе.
— Я видел у ворот тачку этого Старшего, — насмешливо рыкнул он, заставляя связки угрожающе вибрировать. — Вот только мне кажется, ты кое о чем забыл, — потянул он.
— Что?
— Ты забыл, что перед уходом ты должен поблагодарить своих воспитателей за то, что мы присматривали за тобой все эти годы.
От накатившего страха я вцепился в лямку рюкзака сильнее.
— Спасибо.
— Поблагодарить как следует, — парб сделал шаг навстречу, заставляя меня отступить назад.
— Я уже уезжаю.
— Уверен, мы успеем… попрощаться. — Темные глаза хищно сощурились.
— Моему Старшему не понравится, что я задерживаюсь.
Голос дрожал все сильнее. Наглая морда чуть дернула ушами в раздражении и Грас утробно проурчал, шагнув еще ближе:
— Конечно, и еще не понравится, что он выбрал похотливую подстилку. Но раз ты уже с вещами, значит, бумаги подписаны и назад пути нет.
— Я не подстилка!
— О, ты еще не успел подставиться этому бенгалу? — искренне удивился Грас. — Хотя, глядя на тебя, он скорее подрочил бы, чем покусился на такое лысое ничтожество.
Он снова наступал, а я пятился к стене, думая, как же выбраться. Единственное приходившее на ум решение — рвануть, впиваясь когтями в пол, и бежать, не оборачиваясь. Вот только успею ли я проскочить мимо взрослого кота?
— Если я ничтожество, то отойдите с дороги и больше никогда меня не увидите.
— Не-е-т, Тагир-рчик. Слишком долго я хотел изодрать твои длинные уши и сунуть член в твою розовенькую дырку.
Я смотрел на воспитателя с нескрываемым отвращением и ужасом.
— Только не думай, что я соблазнился на этот серый мешок с костями, которым тебя наградила твоя божественная, — брезгливо оглядел меня Грас с лап до ушей. — Но ты, сволочь мелкая, слишком долго портил мне кровь, чтобы уйти, не попрощавшись как положено.
Антон Грас, самый ненавидимый воспитатель в приюте, вечно ко мне цеплялся, хотя я был полностью уверен, что ничем не провоцировал парба на такое отношение. Я старался вообще исчезать, если он появлялся в поле зрения. Просто по какой-то неведомой причине, он невзлюбил меня с самого начала и не упускал случая наказать меня за малейший проступок, даже за намек на подобное!
Однажды Вера сказала, что он просто хочет меня трахнуть, но я не поверил. Я совсем не привлекательный, а в приюте было множество довольно симпатичных котят.
Но со временем я пришел к мысли, что подруга права, вот только причина была отнюдь не в моей внешности. Он хотел причинить мне боль и унизить одновременно, заставить меня рыдать и просить пощады. Это единственное, что никогда не удавалось Грасу. Как бы сильно он не порол меня, не выламывал когти и не бил, я никогда не просил пожалеть меня.
И не потому, что я такой гордый и храбрый — увы, это совсем не про меня, — просто я знал, что никакие мольбы меня не спасут, а только сильнее раззадорят чокнутого маньяка.
Те котята, что прошли через трехдневный ужас, говорили, что самым жестоким насильником был Грас, и чем больше они ревели, тем сильнее им доставалось. Я оказался прав тогда и не вижу причин не поверить в свою догадку снова. Грас — больной урод, мечтавший втоптать меня в землю ради собственного извращенного удовольствия.
Внезапно он метнулся прямо ко мне, а я отпрыгнул в сторону, отчаянно зашипев. Оказавшись между двумя двухэтажными кроватями, я решил нырнуть между верхней и нижней койкой. И мне удалось!
Почти удалось.
Грас схватил меня за лодыжку и не позволил перелезть на другую сторону.
Одним резким движением он ухватился за основание моего хвоста, торчавшего из шорт и вздернул вверх, отрывая задние лапы от пола и причиняя нестерпимую боль. Я оказался перекинутым поперек лежанки какого-то котенка.
— Думал сбежать от меня, крыса подвальная? Сначала отработаешь положенное, а потом катись на все четыре стороны, — зло прошипел он.
Сдернув с меня шорты, несмотря на сопротивление, он подтянул мои бедра к краю кровати. По легкому потряхиванию и возне, стало ясно — он снимает штаны. Я вцепился когтями в противоположный край кровати, рванулся что было сил… Боль пронзила низ спины адским огнем, словно у меня вырвали хвост… Я взвыл… белые пятна разрывались в голове…
Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем я осознал, что меня больше не удерживают, а рядом слышен громкий шум: шипение, вопли, рык, глухие удары.
А потом кто-то коснулся меня, и я отпрянул, ловя сердце в собственном горле и стараясь уйти от пугающего прикосновения.
— Это я, — тихо раздалось рядом и я узнал Старшего. Обмяк. Позволил взять себя на руки. Он прижал меня к себе, я уткнулся носом в одежду бенгала, наслаждаясь таким знакомым, таким правильным запахом. Все чувства разом схлынули, оставляя слабые отголоски боли и ощущение полной защищенности. Наверное, тогда я впервые понял, что принадлежу ему целиком и полностью.