— Я же говорил! Для вас, дорогой князь, я бутылочку найду, в память о нашей дружбе с вашим батюшкой. Да… — лицо ученого стало очень грустным, но лишь на мгновение.
— Простите, а… Как же молодые люди смогли найти вещдок? Он хранится в подвалах Министерства, все закодировано и…
— Это я вас, дорогой Андрей Николаевич, хочу спросить — как?! Как любой желающий проникает в ваше совершенно секретное, закодированное лишь на доверенных лиц — первых лиц государства, смею заметить! — хранилище как к себе домой?! С этими новомодными придворными фокусами, Небеса их… Ваши трусы, пардон, достать не проблема! Докатились…
— Неужели все так плохо? — князь грустно посмотрел на дно своего бокала. Правильно истолковав этот жест, ему налили еще.
— Хотелось бы вас утешить, князь. Но я не буду. В интересах государства. Все действительно плохо. Вам нужно не счеты с жизнью сводить, а исправлять ситуацию. И о восстановлении лекарской практики, прошу вас, подумайте. Например, я бы рекомендовал вам выплеснуть эмоции на что-нибудь… неодушевленное, но имеющее для вас большое значение. Вы очень сильный маг, Андрей Николаевич. Огромный потенциал. Вот если бы вы мне доверились…
— Почему же вы решили, что я вам не доверяю? Вы только что доказали свою компетентность и преданность Империи…
Он не знал, что еще сказать. Было и стыдно, и безразлично одновременно. Лекарь был прав — сила бурлила внутри и рвалась наружу. Выход был неизбежен, и он решил положиться на этого… Серафима Валериановича Сиялова.
— Чудесно! — старик мгновенно исчез.
Он вернулся не скоро — князь уже начал засыпать. За собой Сиялов вез небольшой столик на колесиках, весь уставленный баночками, скляночками, колбочками и коробочками.
— Вы не волнуйтесь, ваше сиятельство, я свое дело знаю. Кстати, батюшка ваш покойный прибегал к этому средству не единожды и весьма, смею сказать, успешно.
Бормоча все это себе под нос, Серафим Валерианович капал, сыпал, заливал что-то горячей водой, потом, немного подумав, добавил свой знаменитый коньяк. Что-то булькнуло, задымилось, вспыхнуло, и вот, наконец, из-под клетчатого пледа, будто из-под мантии факира, возникла обычная жестяная кружка, заполненная меньше чем наполовину темно-бурой жидкостью.
— Небеса… Какая гадость! — князь согнулся, скривился и закашлялся.
— Значит, действенно! — Сиялов похлопал его по плечу.
Где-то князь это уже слышал… Кресло под ним покачнулось, открылся портал…
Он стоял перед их с Ириной домом. Значит, выплеснуть гнев и отчаяние и уничтожить значимый для него неодушевленный предмет… Сейчас сделаем…
Снова выстроил портал, шагнул в комнату с камином. Книжка про некроманта, нужная страница заложена листком с очередным его стихоплетством. Пара четверостиший, просто так, чтобы она нашла, наморщила лоб, а потом улыбнулась и прижала листок к себе:
Тихо падает снег за окошком.
Тихо шепчет камин у стены.
Жаль, нет кошки, а то бы немножко
Ее тень оживила ряды
Предсказуемых строк осторожных,
Не достойных твоей красоты.
Тихо падает снег за окошком,
Тихо шепчет камин у стены…
Тихо. Тихо-тихо. Он бы услышал удары собственного сердца, но, казалось, их не было. В голове шумело. Он позвал Иру. Она не ответила. Ах, да — она же в госпитале. И все забыла…
Он вдруг ясно осознал, как сильно виноват перед ней. Вспомнил ее бледное лицо, бескровные губы, порванное платье. Позвал еще раз… А вдруг… Ничего. Наверное, она не хочет с ним разговаривать или вообще не помнит, кто он такой. Ее же нет дома. И никогда не будет… А он все помнит… Почему? Зачем? Все забыть. Уничтожить. Стереть с лица Земли. Затерять среди миров. Все. Чтобы даже воспоминаний не осталось. Он закрыл глаза, расслабился и выпустил наружу всю свою ярость. Всю свою боль.
Дома не стало мгновенно. Осталось только пламя.
Яркое, чистое. Оно мгновенно уничтожило все, что было вокруг… И в его равномерном гуле Радомирову послышалось сочувствие. Огонь чуть согрел его, и князь с удовлетворением услышал, как жалобно тренькнули лопнувшие стекла.
Он желал выжечь все до пепла. До праха, который развеет ветер. Взметнет — и словно никогда и не было ничего. Ни любви. Ни Иры. Его самого, его бестолковой, какой-то патетичной и никому не нужной жизни… Если бы он был другим человеком… Полковником Мировым… Они были бы счастливы. Но этого человека нет. Их нет…
— Ваше сиятельство! — его негромко окликнули.
Он недовольно развернулся — рядом стояли оба его охранника. Один уже развернул защитную сферу, отгораживая их троих от огня, второй держал наготове портал.
— В чем дело? — недовольно процедил Великий князь.
— Надо уходить.
— Не надо было приходить. Я не желаю никого видеть!
— Ваше сиятельство! Немного времени — и крыша обвалится. Балками всех накроет. Вы покалечитесь…
— Скоро тут дышать будет нечем. Так что до рухнувших балок можно не дожить, — обрадовал их второй.
Андрей Николаевич перевел на него взгляд и понял, что охранник держит защитную сферу из последних сил.
— Убирайтесь отсюда. Оба, — приказал он.
— Никак нет. Только с вами, — был ответ одного.
— Тут и так уже нечего палить… — другого.
— Не дерзите, — оборвал Великий князь.
Потом посмотрел на своих «спасителей» — и сам выстроил портал для них. Недалеко. На лужайку объятого огнем дома.
К нему подбежали Петр Петрович, генерал Макаров. Кто-то накинул ему на плечи шинель.
А он стоял и наслаждался тем, что, кроме гула всепожирающего огня, никого и ничего не слышал.
— Позовите Ирину Алексеевну, — а вот приказ императора до него донесся сквозь гул. — Пусть она его успокоит.
— Не смейте! — заскрипел он зубами.
— Андрей, — затряс его за плечи брат. — Прекрати!
— Я разрушил свою жизнь, — ответил Великий князь родственнику и с извращенным удовольствием посмотрел на особняк, где с жалобным стоном, похожим на человеческий, наконец, обвалилась крыша.
— И что ты будешь теперь делать?
— Подам в отставку, — безучастно отвечал Великий князь.
— Ты с ума сошел? — взвился император.
— Скорее всего. Я даже был у лекаря. Только что. Ты же не думаешь, что человек в нормальном состоянии будет собственный дом сжигать и не уходить со двора лишь потому, что все хочет дождаться, чтобы пепел от кострища стал падать, словно снег…
— Так ты этого ждешь? И поэтому мы все мерзнем на улице?
Радомиров кивнул.
— А зачем тебе пепел?
— Красиво… Стихотворение хочу написать.
— О чем? — Император с беспокойством смотрел на брата. Застывшая улыбка и отсутствующий взгляд князя ему не нравились, но он решил пока поддерживать разговор так, будто все в порядке.
— О том, что пустота превращается в гнев. Гнев — в огонь. А потом все это обратно в пустоту — в пепел седого снега. Пепел седого снега… Пепел седого снега…
— Андрей, я понимаю, в каком ты состоянии, однако у нас тут кризис. Покушения, непойманный преступник… Пострадали мой сын и твоя жена.
— А у нас всегда кризис. Не покушения — так недовольные регионы. Не соседи — так холодная зима. Не бомбисты — так война… Но все это меркнет в сравнении с теми розыгрышами… — и костяшки пальцев князя хрустнули от напряжения, с такой силой он сжал кулаки.
— Тамара Ильинична! — позвал целительницу император.
— Ваше величество… — Женщина перед ними появилась спустя несколько секунд. Окинула цепким взглядом князя Радомирова, догорающий дом. Побелела как белый снег, которого по округе не было…
— Что Ира? — задал Андрей Николаевич единственный вопрос, который его волновал.
— Что с ним?! — кивнул на родственника император.
— Ирина Алексеевна очнулась, — с виноватым видом быстро сказала целительница. — Все помнит. Дар не ушел. Это просто чудо…
— Слава Небесам… — выдохнули все.
— Только она…
— Не желает обо мне ничего слышать, — усмехнулся князь Андрей.
— Простите, — ответила целительница.
— Это малая цена за все, что я сделал…
— Прекрати, — возмутился император. — Надо отправиться к ней и поговорить…
— Нет.
— Почему?! Саша тоже не пострадал! Значит, все обошлось. Или тебя все-таки приложило? Или дымом надышался?
— Физически Андрей Николаевич здоров, — безжизненно проговорила целительница.
— Идите к Ирине. И проследите, чтобы с ней все было в порядке, — приказал князь Радомиров.
Целительница кинула на него виноватый взгляд — и тут же ушла порталом.
— Давай напьемся! — предложил князь Радомиров императору. — А утром я уеду. В поместье, чтобы никого не видеть.
— По поводу напиться — я согласен. А по поводу твоего отъезда… Вот скажи мне, брат, а мне куда уехать? Может, и мне подать в отставку? Или ты думаешь, что твоя ноша тяжелее моей?
— Я ничего не думаю.
— Где пить будем? У тебя? У меня?
— У тебя, — решил Великий князь. — В свой дворец не хочу. Тоскливо там. И мертво. А дом… Дом я спалил, как видишь.
И тут случилось то, что и предсказывал князь: пепел сгоревшего дома поднялся вихрем в ночное небо и стал медленно опадать. Они стояли и смотрели на это удивительно красивое, завораживающее зрелище. Император был поражен, князь — счастлив.
Как только они перенеслись, император отдал распоряжение, чтобы родственнику подготовили чистую одежду.
— Я, конечно, понимаю, что ты в тоске, и я даже несу за это ответственность. Но терпеть твой запах с пожарища — это выше моих сил, — усмехнулся в густые усы император.
Но когда Великий князь Радомиров зашел в кабинет императора, тот уже не усмехался. Он стоял у окна и мрачно смотрел на никогда не спящую столицу, расцвеченную световыми шарами.
— Что еще случилось?
— От меня Маша ушла, — ответил император, помахав перед братом листком бумаги. — Она устала терпеть мои измены. И не намерена терпеть мой гнев. Пишет, что она сегодня осознала — между нами любви не было. Написала, что раскаивается из-за того, что в прошлом году отдала ключ от твоего поместья графине Дубовицкой. И сообщила, что между нами все кончено.
— Что? С ней надо поговорить! Ты подумай, какой удар по престижу…
— Андрей! Какой престиж! Какая Империя! От меня жена ушла!
— Выпьем?
— Пошли, — равнодушно ответил ему брат. И добавил: — Кстати, наши жены в госпитале устроили дебош. И мыли нам кости… То смеялись. То плакали…
— Охрана доложила?
Император кивнул.
Бутылка опустела быстро. Потом еще одна.
— Поубивал бы ее придворных куриц, — в сердцах грохнул кулаком об стол император. — Заговор они учудили! Ведь все замешаны! Понимаешь, Андрей! Все!!! Теперь плачут, кивают на заслуги родов и мужей! А мы… от нас жены ушли… И как нам теперь быть…
— А ты с этими придворными курицами Марии Алексеевне изменял.
— Вот только не спрашивай меня — зачем? Я сам не знаю. Все это длится слишком давно. Мы любили друг друга и, я надеюсь, любим до сих пор. Но этот дворец украл наши чувства. Империя забрала все себе. И вдруг ты понимаешь, что у тебя самого — ничего не осталось. Пустота. И мы оба пытались заполнить эту звенящую пустоту хоть чем-нибудь. Я — любовницами, она — розыгрышами этими…
— Давай…
И мужчины подняли бокалы. Они выпили, отсалютовав друг другу. Молча. И каждый в этот момент думал о чем-то своем.