очень легко и быстро. И несмотря на свое педагогическое прошлое, образованностью не отличалась, но была грамотна в письме. Что в принципе и преподавала.
Вид был у нее запущенный, но здоровый, и хоть она выглядела старше своих лет, все же сила в ней чувствовалась. Черные глаза с хищным взглядом, в котором где-то глубоко-глубоко промелькивала даже доброта. Острый нос, заметно больше нормы и имеющий следы давнишнего перелома. Почти мужская прическа из коротких седых волос. Практически не снимаемая изношенная куртка, непонятно какого оттенка коричневого, с громоздким капюшоном, заменяющим зонт. А также ее постоянный спутник, цветной платок, но не на голове как обычно, а на шее. Ну и нелепые, широкие штаны, когда серого, когда черного цвета, однажды оптом купленные в соседнем городе.
- Где эту бестию носит, - своим командным басом, толи спросила, толи ответила Вера сама себе.
Она стояла на краю своего обширного, и даже можно сказать огромного огорода, который имел невысокий сетчатый заборчик, ржавый и местами лежащий на земле, и выходил прямиком к крутым обрывам берега лимана. Вера с присущей ей повседневной наигранной злобой в глазах, смотрела на пляжи и сухие камыши, высматривая свою бестию. Но, а бестия, была хрупкая, худенькая девочка, тринадцати лет отроду. Та самая, которую Вера принесла с той злосчастной грозы.
- Марина! - крикнула она в сторону лимана. А потом, услышав в ответ лишь ветер, крикнула еще раз вдогонку, заметно громче. - Марина!
Тринадцатилетняя, жгучая брюнетка, с огромными глазами насыщенно-голубого цвета, с именем Марина, медленно гуляла вдоль ветреного берега и с глубоким интересом смотрела на дальнее село, расположенное на противоположной стороне лимана. Ее несформированные, еще полудетские фантазии нашептывали ей, что там есть такая же одинокая девочка как и она, которая тоже сама ходит и смотри на этот берег, и Марина думала, как было бы замечательно с ней встретиться и познакомиться. Ведь она росла без сверстников, а из всех друзей у нее была лишь одна девчонка Аня, с соседней улицы, да и та была на шесть лет ее старше, уже не говоря о том, что виделись они редко. Одноклассники, ровно как и другие ровесники, Марину избегали, да и жили они все в основном далеко. Подростки уже давно имели сформированную компанию, где места девчонке не нашлось. Потому все окружение несчастного ребенка, составляли одни пенсионеры, да и то не самые лучшие представители этой группы. Но она не унывала, и всю свою подростковую энергию направляла на общение с природой. Маринка любила подолгу гулять наедине, и часто заходила далеко за край села в небольшую, запущенную посадку, особняком стоящую среди голой, почти мертвой степи. Там девчонка, могла забыться, и смотря на небо, мечтать. Людей Марина ни то чтобы не любила, скорее не понимала, а точнее даже не знала. Она не старалась их избегать, это они избегали ее. Вот и привыкла заброшенная душа к одиночеству, даже среди людей, и сама стала уходить в подобные посадке, забытые места, где кроме нее были лишь небо, деревья, да и облака.
Марина была худенькой, но с вполне здоровым цветом лица. Ни веснушек, ни даже родинок у нее не было, что делало ее кожу до странного однотонной, словно искусственной. Густые, смоляные волосы, были грязными, не расчесанными и плохо-уложенными в округлую прическу, вполовину не достающую до плеч, с завитыми кончиками, торчащими в разные стороны от ее длинной худенькой шеи. Ведь это единственная прическа, которую была в состоянии выстричь Вера. Потому челка хоть и присутствовала, все же имела чрезмерную длину, доходя до начала носа. Марине же казалось забавным делать ей по пробору над каждым глазом, что впрочем, со стороны выглядело очень даже симпатично.
Ушки, как и носик, были маленькие, кругленькие, аккуратно гармонируя с остальными чертами лица. Губы словно специально постоянно меняли свое положение, изображая то робкую улыбку, то легкий испуг, но как ни странно, это идеально вписывалось в образ девочки. Но главным ее украшением были глаза. Они были в меру огромными, но прекрасными. Постоянно широко раскрыты, слова в ожидании чуда. Цвета летнего неба, с чем-то загадочно-манящим глубоко внутри. Но и сама Марина понимала их особенность, поэтому даже в свои тринадцать лет, уже слегка их подводила черной тушью, выпрошенной у Ани. Которая к слову, сама любила практиковать свое искусство визажиста на девчонке.
Так гуляя уже не первый час, Марина пинала гладкие камни обратно в лиман, и одновременно посматривала на свои смешные часы, имеющие желтый резиновый ремешок, с грустью понимая, что пора уже возвращаться. Но, ни кушать, ни спать она не хотела, а хотела лишь ловить ветер лицом и мечтать о той далекой жизни, которая кипит в больших городах и так часто является ей во снах. Тяжелыми шагами Марина поднималась по склону к своим воротам, которые были самыми крайними в этом конце села и ознаменовали его границу.
Как только девчонка поднялась на дорогу, к ней радостно подбежал Тузик и, вставая на задние лапы, стал вокруг нее прыгать, гавкая и мешая пройти. Он был уже довольно старый, ростом выше маленькой собаки, но ниже большой, кудрявый, со смешной бородой, вечно грязный и худой, очень темного, рыжего, почти коричневого цвета.
- Тузик ты грязный! Перестань, - своим тихим голосом и присущим для него легким украинским акцентом, как можно тверже произнесла Марина, аккуратно отталкивая собаку кончиком ноги. Затем она подняла глаза на закрытую калитку, и уже более ласково добавила, тяжело и безысходно вздохнув. - Ты, наверное, голодный? Идем.
С Тузиком у нее были отношения намного лучше чем были они с соседями, хотя сам пес к Марине относился довольно холодно, правда если не был голодный. Он видел в ней хозяйку, но особого авторитета та не имела. Но девочка любила его, и периодически таскала ему вкусного. Так же она с ним часто разговаривала, рассказывая о своих грандиозных планах на сегодня, о событиях в школе, и искренне огорчалась, когда пес убегал недослушав, едва завидев Веру.
Марина медленно, но без страха вошла во двор и огляделась. Веры не было, но собачья миска была полная супа. Тузик моментально туда метнулся, громко и радостно лая. Сразу после него раздался металлический скрип, ржавой дверцы ведущей на город, и торопливое топанье Веры.
- Ты оглохла?! - сходу спросила та, и подошла почти вплотную к Марине. - Я тебя уже часа два назад послала. Где тебя носит?!
Марина понимала, что отвечать не нужно, и поэтому лишь виновато опустила глаза.
- Хлеба нет, быстро дуй в магазин, пока еще хоть что-то можно купить!
- но потом, женщина резко замолчала и лишь вопросительно посмотрела на ребенка.
Девчонка, все так же молча, достала их кармана небрежно свернутые деньги, отсчитала ровно на хлеб, а остальное протянула Вере, по-прежнему пряча взгляд. Это были деньги за вино, которым забит весь Верин погреб, и которое пользуется большим спросом у местных, за свою крепость и приличный вкус. Ну а Марина, очень часто выступает курьером, и разносит это самое вино.
- Вот, - вдруг сменив тон на более мягкий, Вера протянула еще немного денег. - Купи вафелек к чаю.
Марина улыбнулась и подняла взгляд.
- Каких? - ласково переспросила она.
- Мне простых, без красителе. А себе каких хочешь возьми, я же знаю, ты всякую отраву любишь с той дочкой мента покупать. Мне Зоя Михайловна все рассказывает, ты не думай.
Ничего не ответив, девчонка лишь едва заметно качнула головой, но улыбку не сняла, а просто развернулась и выпрыгнула в калитку. Она была рада, что ее часовая прогулка пройдет безнаказанной, и такая мелочь как обычное причитание Веры, никак не могла убрать эту радость, а напротив, давало понять, что все вернулось в обыденное, спокойное, сонное русло.
- А кулек?! - твердо и громко прикрикнула вдогонку женщина.
- У меня есть, - только и прозвучал в ответ, быстро отдаляющийся мелодичный голос Марины, за секунду до того, как она скрылась из вида.
Не далеко от их дома, на соседней более широкой улице, особняком стоящим около дороги, находился магазин с оригинальным названием "магазин". Когда-то давно, у него была еще одна приписка, но она со временем отвалилась, и заменять ее никто не собирался. Так она и забылась, оставив после себя лишь едва заметный след, на нелепо-коричневой стене, давно требующей ремонта. Как и само, крохотное и низенькое здание, с широкими окнами на фасаде, и плоской, почти горизонтальной крышей. Внутри весь пол, из зашарпанного и грязного, как и весь магазин, линолеума, был заставлен всем тем что нельзя было поставить на верх. От пустых деревянных ящиков каких-то фруктов, до хаотично расставленных больших, пластиковых бутылок пива и воды. На самом прилавке, как и на полках сзади, так же творился бардак. Никакого порядка и близко не было, и среди консервов, например, находились даже презервативы. Весь товар был сброшен в общую кучу, но буквально на каждом, аккуратно был приклеен яркий, зеленый или красный ценник, на котором четко, от руки написана цена.
В это маленькое, и слабоосвещенное помещение, через узкую деревянную дверь, которую сверху фиксировала огромная пружина, как всегда тихо, с легким испугом на лице вошла Марина, и стала осматриваться. За прилавком, скучала далеко не молодая женщина, лет пятидесяти, с кучерявыми волосами, выкрашенными в цвет соломы, и ярким макияжем, на пухлом, круглом лице с пышными губами и бледно-голубыми большими глазами, которые могли бы составить конкуренцию даже Марине, но конечно же, не по красоте. Они словно круглые, бесцветные фары грузовика, практически не мигая, и выражая лишь раздражение, смотрели маленький телевизор, аккуратно вписанный в беспорядок на полке.
Девочка, с грустью посмотрела на пустой прилавок, где всегда находился хлеб, и первым делом подумала, что теперь ей точно влетит за ее гулянье по берегу лимана. Ведь Вера просто маниакально относилась к хлебу, и он всегда должен был у нее быть, даже если и не нужен. Так же Марина запуталась в решении стоит ли теперь покупать вафли, ведь по сути, это была спонтанная милость бабушки, которую, естественное, она теперь не заслуживает. Потому девчонка стояла и грустно смотрела на пустую полку.
- Здравствуй Мариша, - нарушив полумрак и тихое щебетание телевизора, раздался громкий голос продавщицы, которая еще была ей и соседка через забор.
- Здрасте Зоя Михайловна, - ответила Марина, а потом грустно и беспомощно спросила, подняв свой виноватый взгляд. - А хлеба нет?
На это Зоя состроила крайне недовольное выражение белого как снег лица, подняла одну из своих узко выщипанных бровей, и фыркнув встала.
- Почему не как все, утром за ним прийти?
- Простите, я была занята.
- Знаю я твою, занятость. Ты бы завязала со своим этим ребячеством. Шатаешься бог знает где и с кем, бабушку нервничать заставляешь, - говорила женщина, а сама достала из под прилавка, буханку белого хлеба в прозрачном кульке. На что девочка, засияла и расплылась в улыбке, но Зоя все продолжала в том же поучительном тоне. - Сколько тебе уже?
- Тринадцать, - как-то неуверенно ответила та, но ни из-за того что не знала сколько ей лет, а скорее от смущения, ведь Зоя была в курсе ее возраста. Потому Марина просто протянула деньги, сама взяла с прилавка две цветные упаковки с вафлями и все это положила рядом с хлебом.
- Тринадцать, - повторила женщина. - Ты уже взрослая, через пару лет замуж выйдешь. Вон когда моему охламону мужу было столько, он уже вовсю работал, и думал как взрослый, уже и за мной приударял. А ты понятия не имеешь как тяжело даются деньги, и какие теперь растраты.
Потом Зоя на минуту замолчала и пристально посмотрела Марине в глаза.
- Ты небось своей красотой хочешь выехать?
Девчонка не ответила, а лишь сменила недоумение на испуг, взяла хлеб и вафли и отошла на шаг назад. Но продавщицу этот жест не смутил, она облокотилась на прилавок, и пошло, даже с издевкой улыбнулась.
- А чего? - уже более плавно продолжила Зоя, - ты вижу красивая растешь, у нас в селе таких больше нет, ты даже ярче Ани будешь, это стопудово. - Потом она наклонилась еще ближе, будто впервые рассматривая лицо девчонки. - Да-да. Шансы есть. Съездишь в Измаил пару раз, а то и в Одессу, хвостом там покрутишь, и быстро пристроишься.
- Я пойду, - уже более жестко и с вполне заметной ноткой злости, ответила Марина и обернулась к двери.
Зоя негромко засмеялась.
- Привет Вере, скажи что я на днях загляну.
В ответ Марина, лишь махнула головой. Как вдруг в двери вошел высокий и худой дед, в грязном, рваном, полосатом пиджаке, темно-синего цвета. На его сером лице с запущенной, жидкой бородкой, проскользнула гримаса злобы, когда он увидел прилавок хлеба пустым, затем он опустил взгляд и заметил в руках девочки буханку, и его глаза засветились. Она это моментально заметила и перепугано обогнув деда, выскочила наружу, на что тот раздраженно толкнул ее плечом, будто случайно. Зоя же молча, и практически безучастно наблюдала за сценой, уже приготавливая речь для раздраженного старика, всем видом показывая, что ей на них обоих глубоко наплевать.
С самым серьезным видом, Вера загоняла