* * *
– Дорогой, ты здесь? – Эльвира скинула в холле лёгкое пальто – прямо на пол, словно ненужную тряпку, – не разуваясь, прошла в гостиную. – Пётр!
Тишина.
– Ты здесь?
Лишь каблучки цокают по блестящей плитке.
– Пётр! – Девушка бросила сумочку и остановилась в центре гостиной, с улыбкой оглядывая её. – Играем в прятки?
Эльвира очень старалась, однако не сумела разглядеть маленькое облачко прозрачного тумана, которое выплыло из-под дивана и, плавно скользя вдоль плинтуса, стало неспешно приближаться к ней, замирая в те мгновения, когда девушка поворачивалась в этом направлении.
– Хочешь меня напугать?
Она, конечно же, знала, чего ожидать, не в первый раз пыталась поймать вампира, ни разу не выигрывала, и сосредоточилась, надеясь победить сейчас.
– У тебя не получится…
Напугать.
Это она планировала произнести: «У тебя не получится меня напугать», но не успела.
Туман за спиной Эльвиры неожиданно взмыл в воздух, высоко, на её рост, и в полёте принялся трансформироваться, обретать плоть, превращаясь в летящего по воздуху мужчину.
– Чёрт!
Девушка уклонилась в самый последний момент.
Отпрянула, но не устояла, споткнувшись о край дивана, упала на его мягкие подушки, и приземлившийся рядом вампир выбросил к ней левую руку. Рванул за тонкий шёлк платья, разорвав его от плеча до талии.
– Скотина.
Эльвира ударила мужчину ногой, оттолкнула, вскочила на ноги, но тут же оступилась – сломался каблук. И масан рванул лиф.
– Нет!
Она отмахнулась, тряпка полетела на пол, дерзкая грудь – полная «четвёрка», с розовыми, торчащими вверх сосками – колыхнулась, и мужчина зарычал.
– Нет!
Эльвира хлестнула нападавшего по лицу, но лишь раззадорила – вампир уклонился от второго, куда более сильного удара и повалил девушку на толстую медвежью шкуру, расстеленную у зажжённого камина.
– Сука!
– Уйди! Не лезь ко мне!
– Тварь! – Оседлавший жертву мужчина дал Эльвире пощёчину. Скорее – удар, поскольку голова девушки резко мотнулась в сторону, а в уголке губы выступила кровь. – Сука!
– Не лезь ко мне! – Она попыталась расцарапать врагу лицо, но масан перехватил руку, сжал так, что потемнело в глазах, откинул, снова хлестнул по лицу.
– Ты с ним спала! – И резко сдавил грудь так, что будь она силиконовой – давно лопнула бы.
– Пошёл на …!
– Шлюха! – Он выворачивает ей сосок и тут же слизывает кровь с краешков губ.
– Урод!
Ещё один удар. Эльвира стонет от боли, вампир – от удовольствия. Он давит девушке на грудь, не позволяя подняться, а второй рукой срывает трусики и остатки платья.
– Мерзавка!
– Нет!
– Уличная девка!
– Рогоносец!
– Сволочь!
– Импотент!
Он входит. Грубо. Жёстко. Резко. Он снова бьёт её по лицу – гораздо жёстче, чем прежде, почти жестоко, и входит, а она… Она выгибается со стоном невыразимого наслаждения.
Ей нравится.
Она помнит, что вампир неутомим, что крепость его невероятна, она чувствует его крепость, знает, что ждёт её дальше, заходится в сладком ожидании и шепчет:
– Ещё…
– Сука!
Бруджа знает, что совсем недавно, возможно, меньше часа назад, его любимая спала с Чикильдеевым. Он чувствует запах соперника. Видит следы на бёдрах Эльвиры… И заводится, смешивая дикую ревность с не менее диким желанием.
– Ещё…
Но наибольшее наслаждение Пётр получает от осознания того факта, что женщина безумно его хочет. Потому что ни один чел, как бы он ни старался, неспособен устроить любовнице такой каскад удовольствий, как неутомимый вампир. И те женщины, которые пробовали настоящей любви кровососа, всегда будут её искать.
Именно поэтому, невзирая на все предыдущие события, только здесь и сейчас Эльвира стонала по-настоящему. Только здесь и сейчас ей было хорошо. Здесь и сейчас она была счастлива…
– Ещё…
– Сука!
– Крепче!
– Похотливая кошка!
– Сделай больно…
– На!
Он резанул подругу иглами и облизнул рану, заставив Эльвиру забиться в первом экстазе. Грубо обругал её, крепко поцеловал в губы и взялся за дело по-настоящему…
– Прочитал?
Девушка протянула руку и взяла со столика старинную тетрадь в синем коленкоровом переплёте – дневник фаты Юлии, попавший в руки любовников совсем недавно, – и небрежно пролистнула несколько страниц.
– Прочитал от корки до корки, – сообщил Пётр, наливая в бокалы напитки. Эльвире – холодное белое, себе – выдержанное виски.
– И?
– Пустышка.
– Жаль… – Она приняла бокал, пригубила белое и с удовольствием ответила на поцелуй вампира. – Жаль, что всё оказалось напрасным…
– Не напрасным.
– Значит, не пустышка?
– Я нашёл подтверждение. – Бруджа уселся на диван рядом с обнажённой подругой и мягко провёл пальцами по её полной груди. – Старая ведьма написала, что добавила в главный тайник глупого кардинала.
– Так и написала?
– Да.
– Стерва.
– Ты написала бы так же. – Пётр помолчал. – Юлия победила отца в честном бою и потому имела право на иронию.
– Всё равно стерва.
– Согласен.
– И никаких намёков на то, где находится этот главный тайник?
– Никаких. – Вампир глотнул виски. – Абсолютно…
Эльвира привстала и прижалась к холодному телу любовника.
– Ты искал везде…
– Значит, не везде, – отрезал тот. – На территории усадьбы, как выяснилось, полно схронов и тайных ходов. Если я знаю о двух, это не значит, что нет других. Юлия была хитра.
Фата – одно слово. Среди них попадались и глупые, и глупенькие, и прелесть какие идиотки, но все они обладали хитростью – свойство пола, что поделать. А уж Юлия, которая почти разобралась в строении метаморфов, являла собой опаснейшее сочетание хитрости и ума.
– Значит, просто ждём?
– Не просто… – Бруджа допил виски и прищурился на пляшущие в камине языки пламени. – Для начала нужно взбодрить шаса, а то он совсем пал духом.
– Шасы духом не падают, – улыбнулась Эльвира.
– Нужно его взбодрить, – упрямо повторил масан. – Завтра я уберу отклоняющее заклинание фаты Юлии, и они найдут большой подземный ход.
– Зачем? – удивилась девушка.
– Шас поймёт, что ходы могут быть замаскированы с помощью магии, и проведёт детальное сканирование, сделав за нас всю работу.
А точнее – просто сделав работу, поскольку Пётр давно понял, что возможности фаты Юлии намного превосходили его скромные способности, и ему требовалась помощь в поисках разбросанных по всей территории усадьбы тайников.
* * *
– Если вырубите эту рощу… Нет! Какую рощу? О роще даже разговора быть не может! Если погубите хоть одно дерево – шкуру спущу! – Кумарский-Небалуев взвился, вскинул руку, сверкнул глазами, и всем стало совершенно очевидно, почему этот невысокий, носатый и полноватый человечек считался одним из самых страшных архитекторов России. Не в смысле, что строил плохо, а в плане общения… – И я не шучу.
От его рыка мог побледнеть даже уссурийский тигр, однако Василий Данилович уже не раз демонстрировал готовность отстаивать свою честь перед лицом модной столичной штучки и сейчас выдал недоверчивое:
– Неужели?
– А ты попробуй! – предложил архитектор. И повернулся к Чикильдееву: – Роща – это естественный рубеж между старым и новым. Гости приезжают через главные ворота и наслаждаются открыточным видом усадьбы… – Короткая ручонка с зажатой в ней ручкой описала небольшую дугу, продемонстрировав предполагаемый путь отдыхающих. – Гости заселяются, наслаждаются красотой внутреннего убранства, проходят на задний двор и видят современные строения. Видят наши прекрасные, благоустроенные коттеджи, причал, бассейн…
– В общем, всё, что для них предназначено, – попыталась прекратить перечисление Эльвира.
– Совершенно верно! – обрадовался единомышленнице Сулейман Израилович. – Из века девятнадцатого они попадают в идеальную современность. И машина времени – эта роща.
Чикильдеев покосился на Пихоцкого, Пихоцкий уныло развёл руками, демонстрируя, что полностью согласен, прораб крякнул, Эльвира тонко улыбнулась, и Анисим, поняв, что все ждут его, весьма твёрдо произнёс:
– Старое и новое. Я понимаю.
– Именно! – склонив на свою сторону главного участника совещания, Кумарский-Небалуев на мгновение расцвёл. – Именно! Мы создаём видимую и невидимую стену между историей и современным комфортом. Мы подарим гостям образ великого прошлого, традиционную красоту аристократического поместья и привычное удобство. – И с присущей ему скромностью закончил: – Я в очередной раз создал шедевр!
– Учитывая размер гонорара, иначе и быть не могло, – пробормотал Анисим, но, к счастью, не был услышан вошедшим в раж архитектором.
– Я лично придумал каждую находку! Я не спал ночами! И поэтому… – Небалуев твёрдо посмотрел на прораба. – Буду насиловать за каждое погубленное дерево.
– Фигурально выражаясь? – уточнил строитель.
– А как бы вам хотелось?
– Никак.
– Тогда не смейте ни на йоту отклоняться от архитектурного проекта.
Скандал был затеян из-за куста сирени, на который по недосмотру наехал экскаватор. Почуявший неладное прораб потребовал выдернуть раздавленное растение и сделать вид, что его никогда не было, однако завозившиеся рабочие не успели, и прибывший с традиционным утренним обходом Кумарский зорким взором подметил свершившееся преступление.
Вот и разразилась буря.
– Признаться, Сулейман Израилович, я не ожидала от вас такой… – подбирая подходящее определение, Эльвира потёрла тонкие пальчики, и все мужчины, как загипнотизированные, уставились на жест белокурой красавицы, – такой экспрессии.
Она обворожительно улыбнулась.
На грязной, развороченной земляными работами площадке элегантная Эльвира смотрелась даже не инородно – а как сказочная фея, по ошибке залетевшая в обитель орков. Лакированные туфельки на длинной шпильке, тонкие чулки телесного цвета, короткое платье, подол которого едва выступал из-под ещё более короткой меховой куртки, идеальный макияж… Появление девушки едва не остановило работу на объекте, и лишь понимание того, что в присутствии высоких гостей Василий Данилович способен наложить на бездельников крупные штрафы, заставляло строителей изображать выполнение обязанностей. Хотя мечтали они об одном: столпиться вокруг красавицы и пялиться на неё до тех пор, пока она не уедет.
– Эльвира Джамаледдиновна, дорогая, на работе я экспрессивен, как лев, – не стал скрывать Небалуев. – Потому что всегда болею за неё всей душой.
Чикильдеев вновь переглянулся с Пихоцким, однако оспаривать это заявление не стали. Потому что модный архитектор не давал для этого повода.
– И если я сказал – «насиловать», то…
– За языком следите, Сулейман Израилович, – недовольно произнёс прораб. – Пошутили – и будет.
Эльвира хихикнула. Василий Данилович порозовел. Анисим крякнул. Пихоцкий же сделался более уныл.
– Ну, если без шуток, то вы отстаёте от графика. – Кумарский резко сменил тон на деловой, и присутствующие подобрались. – При нынешних темпах в самом лучшем случае мы закончим земляные работы к концу ноября.
– Мы стараемся, – хмуро ответил прораб.
– Нужно стараться лучше.
– Мы… – Василий Данилович оглядел все начальство, прочитал на лицах знаки вопроса, вздохнул и продолжил: – С людьми стало трудно. Многие боятся здесь ночевать, разъезжаются по домам, на что уходит время. А некоторые и вовсе берут расчёт.
– В чём дело? – жёстко спросил Чикильдеев.
– Сначала были волки, – негромко произнёс прораб. – Несколько смертей по району…
– Я знаю о них, – не очень вежливо прервал подчинённого Анисим. – Но о волках давно не слышно.
Эльвира кивнула, подтверждая слова Чикильдеева.
– За неделю примерно ребята успокоились, – подтвердил Василий Данилович. – Но теперь новая напасть: жалуются, что за ними следят.
– Что?
– Кто?
– Зачем?
– Не знаю. – Прораб развёл руками. – Но скажу так: у меня подобное ощущение тоже присутствует. Идёшь или делаешь что-то… И вдруг – резко! – появляется чувство, что за спиной кто-то стоит. Оборачиваешься – никого.
– Э-э…
Прозвучало заявление фантастично, однако Василий Данилович не давал повода сомневаться в себе, и потому высокое руководство замерло в недоумении.
– Э-э…
– На объекте введён жёсткий «сухой закон», – доложил Пихоцкий, поняв, о чём собирается спросить шеф. – Начальник охраны относится к его соблюдению предельно серьёзно, я лично устраиваю внезапные проверки, в том числе – по ночам, – и гарантирую, что рабочие не пьют.
– Хм…
Анисим посмотрел на Эльвиру. Та улыбнулась, открыла было рот, чтобы озвучить какое-то предположение, но не успела: вдалеке резко, словно раненый, взревел двигатель экскаватора, раздались крики, возможно – боли, кто-то громко выругался, а подбежавший работяга завопил:
– Скорее сюда! Скорее! Там!
– Что?!
– Там!
* * *
– Где?
Молчание.
– Где, я тебя спрашиваю?
– Молчание.
– Где результаты?
Тишина.
– Ройкин?
– Да, Иван Севастьянович? – печально прогундосил опустивший глаза опер.